веера совали нам.
Ладный шарик на резинке
ловко прыгал в рукава.
Перелистывать картинки
успевали мы едва.
Лето выпало сухое
перед первой мировой.
Вдруг зарезался косою
Николая рядовой.
Может,
Груня разлюбила,
может,
суд грозил ему —
все, что издали манило,
стало близким потому.
На заводе аммиачном
нам служить хотелось им —
этим старикам невзрачным,
этим девушкам седым.
Нам хотелось наше слово
так везде установить,
чтобы слово было ново,
чтобы каждое готово
было землю обновить.
2
Вместе им не было и десяти лет, они не знали и не могли знать друг друга.
Она жила на Юго-Западе, в Сахарной столице Российской империи.
Он — на Севере, за Великой рекой, в торговом селе Пятницком, где каждую пятницу базар, а в одну из летних пятниц — ярмарка.
Начну с Севера. Места совершенно русские — овинницы и перелески, папоротник и молочай, зеленая река — черный омут, ястреба над недостроенной шоссейкой, у перелеска деревянная борона вверх зубьями, как бы кто не наступил.
Сперва по грязи, потом по булыжнику путешествующий страдалец пробирается на Станцию. Носит она имя графа или министра, но пятницкие жители зовут ее просто Станция и ездят с нее кому куда надо — в Архангельск и в Астрахань, на Балтику и на Тихий океан.
От Станции по узкоколейке в одну сторону льно- и бумагопрядильные фабрики, производства колокольное, воскобойное и спичечное, в другую — на опушках бывших бортных лесов — сыроварни и маслобойни, а где солнце заходит, — там рыбные слободы и верфи, а где встает, — там картофелетерочные предприятия, и в понизовье в свой сезон, как левкой, цветет картофель.
И всюду заводы кирпичные и валяной обуви, столярноклеевые и медносамоварные, скорняжно-рукавичное и гончарно-ложечное занятия, лесопильни и мельницы, где вода, ветер и пар муку мелют и пестами льняное масло бьют.
И что производится здесь, все это — живые деньги, и полушка бережет предпринимателю целковый, а медный алтын — золотой полуимпериал.
3
Окают тут поголовно все — ребятишки, средний возраст и старички, окают все отрасли и ремесла — и огуречники, и портновская профессия, и довольные портными непуганые барышни четко говорят все «о» — «хОрОшО портняжка меряет», и отчетливо говорят «о» мыловары и шубники, и занятые на судах и прядущие лен, и производящие красную головку — голландский сыр, а отходника — здешнего каменщика, штукатура да печника по говору в Питере и в Москве узнаешь, как в Буе и Кинешме — трактирного полового — «шестерку». Нет незначительней человека на свете, и нет в настоящей карточной игре карты младше шестерки, только одна пятницкая «шестерка» временно козырной оказалась — вышла в Петербурге в дворцовые лакеи.
Пятницкие сезонники каждую зиму возвращаются в родные волости, а серая курточка — дворцовый лакей вернется в Пятницкое только в 1917 году, потеряв в Петербурге-Петрограде свое прекрасное «о».
Настоятель пятницкой церкви также окает. Отец Григорий Гиацинтов — благодушный пресвитер, но опасается попадьи, а пятницкая церковь из кирпича построена в стиле творожной пасхи.
Вокруг нее белокаменный гостиный ряд, клети да кладовые — постоянно на замке, казенка-монополька всегда открыта, и, кроме того, здесь же чижовка-кутузка для пьяных чижиков.
По правую руку двухэтажный каменный дом Прохора Петухов а и сына. Внизу торговля: «Ситец, деготь, карамель». Наверху — закусочная с граммофоном и комнаты для проживания.
Во дворе встряхивают бубенцами петуховские тройки.
Прохор Петухов планы строит. Поговаривают: путь на Холодное море станут перешивать с узкой колеи на широкую. Вот и соображает Петухов купить у помещицы Александры Егоровны лес и резать шпалы.
Александра же Егоровна — барыня-калыган — по ярмаркам лошадям морды раздирает, в зубы смотрит, а бульдоги у нее называются Сумма и Касса, Процент и Вексель.
Прохор Петухов ей: «Ты, Егоровна, лесок-то мне продай!» А она по цыганским сапожкам плеточкой щелкает: «Кому захочу, тому и продам». Жох-дама!
4
Расположено Пятницкое очень удобно: от шведа далеко и к морю близко.
Случись царю Петру побывать в Пятницком, он построил бы здесь свой столичный Санкт-Фрейтагсбург, и не в свинцовой Неве, а в веселой Бахарке отражалась бы адмиралтейская игла; ведь если построить и спустить за пятницкой мельницей в нижнем омуте ботик, то рано или поздно непременно попадет он в Великую реку и по разным системам выход ему в любое мере обеспечен.
Есть в Пятницком и своя Фонтанка — ручей Грохоток. Впадает он в Бахарку выше верхнего омута за плотиком, где колотят белье и откуда погружается в прорубь соскочивший с банного полка пятницкий обитатель, а зимой берут из проруби воду.
И вообще в Пятницком все как полагается: почтово-телеграфная контора, волостное правление и многие иные казенные и богоугодные заведения.
Есть в Пятницком сиротский приют, а в приюте незаконнорожденные сиротки — кое-каких родителей детки — по-здешнему «коектычи», и среди них белоголовый Костька, он же Костюшка.
Имя его — Константин, отчество — Константинович и фамилия — Константинов — по крестному Константину. Как у князя Потемкина добавка — Таврический, так у Костьки — Сквернавец, то есть злонамеренный зимогор, и вот почему.
Поставил Костька на пути следования начальницы сиротского приюта Иродиады Митрофановны крысиный капканчик, а она мела юбками выскобленные и вымытые приютские полы, налетела — и капкан повис на Иродиаде подобно погремушке.
Костюшка изгнан бысть из приюта, но приютский законоучитель отец Григорий, сияя от благодушия, определил «остроумное чадо» к пятницкому стаду, и Костька жил и кормился по очереди у пятницких коровохозяев. Зимой же помогал мельникам.
В Пятницком недавно открылось ремесленное училище. Заведует им Семен Семенович — человек колючий.
Это он в 1904 году, вновь и вновь читая о наших маньчжурских неудачах, пожимал плечами: «Какая общая цель в состоянии воодушевить собранных в куропаткинскую армию поляков, евреев, немцев, финнов, кавказцев, киргизов, бурят, да и русских тоже?», а о нужном России очистительном — ни слова, и в 1905 году никак себя не проявил.
В губернском городе не работали «Большая мануфактура», фабрики спичечная и табачные с производством на миллионы рублей. Какой убыток господам владельцам!
Станцию за Великой рекой, где начиналась северная узкая колея, взяли в свои руки рабочие. Они управляли движением поездов, паровозным депо и работой телеграфа, привлекали к рабочему суду тех, кто не подчинялся распоряжениям рабочих.
В общественных зданиях губернского города — в его лицее, помещении земств, манеже, школах собирались митинги, а мимо губернских пестрых колоколен и монастырских беленых башен двигались революционные шествия. Сколько «забот» господину губернатору!
Здесь был свой кровавый день — именно пятница, а потом хоронили жертв губернаторских забот. Правда, губернатор вскоре успокоился, и крепкие избы над далеким Енисеем вновь принимали политических ссыльных.
Однако в торговом селе Пятницком ямщики не бастовали, мимо пятницкого храма с его характерной звонницей не проходили демонстрации, в земском училище не митинговали — и автор не знает, есть ли мечта у Семена Семеновича. Может, и есть.
Зимним вечером, когда на всю мельницу один фонарь, глядит Семен Семенович, как темная Бахарка бежит из-под снега на мельничные колеса — «турбину бы поставить — осветить отечественные потемки!».
А может, и нет таких мыслей у Семена Семеновича…
В Пятницком имеется больница. Михаил Васильевич, отец Павлика, в ней врач.
Кончив медицинский факультет, поселился доктор в Пятницком, но влечет его к башкирам на трахому, к сахалинским каторжанам, даже в Индию — к голодающим.
Докторша, то есть супруга доктора и мать Павлика, Цецилия Ивановна — правнучка тех, кого Иван Грозный переселил с магистром Ливонского ордена в здешние края. Вообще немцев в округе много.
По мнению батюшки Гиацинтова, вкусней Цецилии Ивановны никто не готовит, а врач Михаил Васильевич не замечает, что в третий раз берет кусок баумкухена, для которого Семен Семенович точил специальную болванку.