Дома Надя нашла на столе записку Андрея для нее и для Фроси: «Заболел сменщик дядя Петя. Я ушел в срочный рейс…» Дядя Петя… Это машинист Петр Петрович Коноплин, длинный и тонкий как жердь мужчина под пятьдесят, где-то высоко вверху скворечником торчала на шесте-шее большая кудлатая голова. Андрей и дядя Петя — вечные спорщики… Ну что ж… Придется идти к Цепкову за приказом, так и не посоветовавшись с братом. Нехорошо как-то… И пока она обтиралась холодной водой, пока кипятила чай и обедала на скорую руку, мысли ее все время вертелись вокруг одного: нехорошо, что решает без Андрея. И в конце концов, вспомнив Дарью и утешив себя тем, что брат поймет ее, она, надев все тот же военный костюм, торопливо вышла из дома.
Надя не меньше часа просидела в приемной, пока Цепков принял ее. Вызвал всех, кто пришел и после нее, а о ней вроде забыл. Или секретарша не доложила? Она с этого и начала разговор, как только он пригласил ее. Цепков был неприветлив и молчалив, густые брови его нахмурены. Не обратив внимания на плохо скрытое недовольство в голосе Сурниной, Цепков указал ей на кресло, сам сел за стол.
— Во-первых, доктор, я на тебя сердит. Просил не выдавать меня? Просил! Что же получилось в результате? Сотрудники смотрят на меня как на своего подопечного. То с каплями набиваются, то с новыми кардинальными методами лечения сердца. И всякий раз о здоровье спрашивают, прежде чем доложить.
— Гордитесь, Иван Павлович, пекутся, а не приглядываются тайно, отыскивая прогрессирование болезни. А что во-вторых? — Надя все еще не могла успокоиться после долгого сидения в приемной.
— Не знаю, с чем пришла. На всякий случай застраховался вакансиями…
— Все же не поверили? — Надя засмеялась. — Ну и на том спасибо, что из числа друзей не выкинули. Разговор пойдет о другом, Иван Павлович. — Ей было приятно называть его так — «Иван Павлович». Он был ей по-отцовски близок, и что-то необъяснимое заставляло ему верить.
— О чем же? — заторопился он.
— Сначала, Иван Павлович, распорядитесь о приказе, — попросила она. — Я увезу его с собой. Надо в банке подпись оформить, а то больница останется без денег.
— Хорошо. — Бас его помягчал. Вызвал секретаршу и распорядился вместе с отделом кадров оформить приказ. И, подавая Наде лист бумаги и ручку, сказал: — Ради формальности — два слова: «Прошу назначить» и так далее…
— Назначьте, и все! — вскинулась Надя.
— Так ведь не армия, дорогая моя Надежда. Пишите.
Наде не хотелось писать заявление, оно портило ее настрой, весь смысл новой работы, порыв и готовность заменяли обычным трудоустройством.
— Голубушка, я тебя понимаю. — Цепков притронулся к ее руке, как бы доказывая, что разделяет ее мнение. — Меня обком партии сюда направил, если помнишь. А заявление все равно писать пришлось…
Надя подала ему заявление, он повертел его, положил перед собой на стол, как бы считая, что с этим еще не покончено, и приготовился слушать. Но Надя молча вынула из саквояжа заявку на медицинское оборудование, которую она составила втайне даже от Зои Петровны, и, встав и обойдя стол, развернула перед Цепковым свою тетрадь. Она увидела, как толстые пальцы его схватили тетрадь, стали нетерпеливо листать. Вернувшись к первым страницам, Цепков углубился в чтение. Надя не видела, менялось ли при этом выражение лица, но вдруг заметила, как морщинистая шея его стала наливаться кровью. Вот он кончил читать, повернул к ней лицо. Надя никогда не видела его таким расстроенным. Наконец он язвительно спросил:
— Долго писала?
— Писала скоро, думала долго, Иван Павлович.
— Рентген? Ты знаешь, как его достать?
— Я не знаю, как их достают, Иван Павлович, но знаю теперь, как без единого снимка оперируют прободение язвы желудка.
Цепков помолчал, в нем боролись противоречивые чувства. Они и не могли не бороться в человеке, который столько лет отдал хирургии и здравоохранению вообще. Что же в нем победит? Хирург или начальник?
— Неужто сделала? — заинтересованно и встревоженно спросил он. — Исход? Какой исход?
— Больная выздоравливает…
— Где была язва?
— На малой кривизне. У женщины это, говорят, редкий случай.
— Да, ты права, случай редкий. Но рентген! Где я тебе его достану? У нас не все районные больницы имеют.
— По-моему, это очень плохо, Иван Павлович.
— Скверно. Хуже некуда… Но ты, Надежда, будто с луны свалилась.
Цепков поднялся, тихой усталой походкой прошел к сейфу, стоящему в углу справа, по старой привычке поднял руку, как бы ожидая, что ассистент подаст ему нужный в данном случае инструмент, и, видимо вспомнив, что тут подать некому, быстро сунул руку за ключом в карман френча. Медленно открыл тяжелые бесшумные двери и с папкой в руках вернулся к столу. Проворные толстые пальцы быстро пролистали страницы, остановились.
— Вот все богатство. Получим три аппарата. Да и то они практически не наши — для заводских поликлиник. А у вас какой там рабочий класс?
— Мы обслуживаем крупный лесопункт. Травмы, знаете…
— Травмы! Следите за техникой безопасности.
Наде хотелось ответить резкостью — это ей-то одной, да еще и техника безопасности? Но смолчала.
— Электрокардиограф! — Цепков снова прирос глазами к заявке. — И вообще не получаем. Нет, Надежда, ты меня просто удивляешь. У вас, в Теплых Двориках, электричества нет…
— Будет, Иван Павлович, — сказала Надя твердо, не выдавая, что об этом она не подумала. Такое естественное дело — электричество! Даже на фронте, в лесу, устанавливали движки. Но здесь-то разве это проблема?
Цепков опять откинулся на спинку стула, потерся затылком, как бы избавляясь от головной боли, сказал:
— С остальным — в райздрав. Заявки через него. А рентген… что-нибудь сообразим. Хирургу нельзя без рентгена. Верю, еще пригодится хирургии твой опыт.
Прижав руки к груди, Надя стояла перед Цепковым, готовая броситься к нему на шею и расцеловать. Но она умела сдерживать свои чувства, может быть, даже больше, чем это требовалось от женщины, и, отступив, так что между ними снова стал широкий стол, спросила:
— А сердце-то как же, Иван Павлович?
Цепков засмеялся:
— И ты, Надежда, туда же? Да здоров я, здоров. Хорошо, что под конец спросила, а то заподозрил бы в неискренности.
— Я искренне.
— Ладно уж, доложу тебе… Книжечку одну прочитал о лечении сердца физической нагрузкой на организм… Разве не заметила, как я похудел?
Надя оглядела Цепкова: френч висел на нем мешком.
— Вот теперь заметила, — сказала она. — Консультируйтесь у Анастасии Федоровны Колеватовой. Она хороший терапевт.
Попрощалась и вспомнила о выписке из приказа. Когда же Цепков вручил ей бумагу и поздравил, она, мгновенно подумав, попросила:
— Иван Павлович! Отдайте мне Анастасию Федоровну. Ну что вы ее в канцелярию засадили? Она больным нужна.
— Ну удружила! — досадливо пробасил Цепков.
2
Андрей вернулся из рейса вечером. Надя, читая «Сестру Керри» в своей комнате, прислушивалась к шагам брата в коридоре. Вот вошел в квартиру. Стукнул железным сундучком, в котором брал в дорогу еду. Как всегда, поставил на старый стул возле двери, догадалась Надя. Щелкнул выключателем и затих. Надя представила: стоит у стола и читает Фросину записку: «Буду поздно — заседание фабкома». Сейчас он плюнет, выругается. Не дожидаясь, когда он ввалится к ней в комнату, Надя набросила ситцевый пестрый халат, вышла к нему. Брат стоял у стола в нательной рубахе с закатанными рукавами. Оглянулся на ее шаги, увидел, и суровое лицо его потеплело.
— Ну, здравствуй, Андрюха! — сказала она, легонько обняв брата за плечи.
— Здравствуй, Надежда! Где же это ты забуксовала? Нельзя было дать сигнал? Не только мы с Фросей, но и майор Анисимов покой потерял.
— Ему-то что? — замкнулась Надя.
— Это уж не мне знать, — уклонился брат от выяснения дела. Схватил со стола Фросину записку, подкинул: — Погляди… А я так надеялся щи с капустой и морковкой похлебать, домашние… — И взгорячился: — Уволю к чертовой бабушке, без выходного пособия…
— Не уволишь ведь! — засмеялась сестра.
Брат сразу остыл:
— Верно, не уволю. Как уволишь вечного деятеля? Давай сообразим картошку с тушенкой. Есть хочу, как паровоз на подъеме, только подбрасывай в топку.