Неожиданно мне в лицо прилетел листок. Я дернулся, поскользнулся на луже и упал под смех своего товарища. Сидя на асфальте, я снял листок с лица. Немного помятый, что-то напечатано.
– Надеюсь, это такой большой выигрышный лотерейный билет или вексель.
Я посмотрел на текст, потом огляделся по сторонам. Нигде не было кого-то похоже на бегущего за этим листком человека. Встал из лужи, отряхнулся и начал читать.
– Так что там?
– Рассказ, озаглавленный «Девочка-солнце».
– Не слышал о таком. А автор есть?
– Да, в самом начале – Н. Зарёв.
Мой товарищ поморщился:
– Зарёва больше нет.
И отвернулся. Для него это была больная тема. Нет, он не знал Зарёва, но имел несчастье (или счастье?) познакомиться с человеком, который был близок к нему. Дела сердечные.
Я быстро прочитал маленький рассказ, положил листок в карман и мы продолжили путь. В нашем северном городе огромное количество каналов. Будто у основателя этого города было такое хобби – делать рвы и заполнять их водой. Это, наверное, уже что-то из садоводства. И вот мы вышли к очередному «рву» с грязно-свинцовой водой. Встали на светофоре. На мосту через канал девушка в синем пальто вдохновенно что-то рисовала на мольберте. Загорелся зеленый. Поднялись мост и когда проходили мимо девушки, я заглянул ей за плечо, смотря на рисунок:
– Эй, какого чёрта?!
Она отпрыгнула в сторону и испуганно посмотрела на меня. Её руки застыли, держа кисточку и палитру. Я сам не ожидал от себя. Что так громко выкрикну. Она быстро выпалила в ответ:
– Что?! Что, простите?
Несколько локонов её светлых волос упали на лоб, ломая идеальную причёску. Она ловко завела их рукой с кисточкой за левое ухо. Блеснула маленькая квадратная серьга, ограненная в виде пирамиды.
– А… Извините,– сказал я, понимая, как грубо это звучало. – Я просто хотел спросить: почему так ярко?
Я показал рукой на мольберт с закрепленным сверху зонтиком. Она рисовала с натуры вид канала. Хорошо получалось, работа была почти закончена. Сразу же узнавались дома вдоль набережной, крупные мазки ложились невероятно точно. Она была профессиональной художницей или же обладала талантом и невероятной интуицией. Легко узнавался паром-причал для экскурсионных кораблей, но всё изображенное на картине было намного светлее. Дома красного, зеленого, желтого цвета, один даже зеленого. А небо было чистым и всего с несколькими белыми облачками. Я вопрошающе держал руку у рисунка и смотрел то на рисунок, то на индустриальный пейзаж за ним.
– Почему?
– А почему по-другому? – спросила она.
– Но я… Я знаю это место, я вижу это место, и оно совершенно другое. Я не понимаю…
– Не знаю. Может, каждый видит то, что хочет видеть. Мне кажется, довольно точно всё. Особенно эта собака с хозяином на заднем плане, она больше всего меня радует. Увидела их совершенно случайно в такой позе и сразу же за минутку нарисовала. Думаю, это должно быть на картине.
Действительно, у перил в нескольких десятках метров от нас стояла немецкая овчарка, опершись передними лапами на ограждение канала. Рядом с ней стоял её хозяин с поводком в руках, в сером пальто и шляпе. Он гладил собаку по голове. А я этого даже не замечал.
– Вам нравится?
Я посмотрел на неё. Её широкая улыбка оголила резцы, которые сильно выделялись на фоне её зубов. Я тоже широко улыбнулся, сгоняя с себя недоумение и смог сказать только одно слово, прежде чем засмеялся:
– Вампиреныш!
– Что?! – с любопытством воскликнула она.
– Резцы… Они… – говорил я сквозь смех.
– Ой, опять резцы. Всё, не буду улыбаться.
– Нет, нет. Они такие классные! Твоя улыбка сразу выделяется. Она… особенная и очен ь милая.
Я не знал, почему так говорил. Вернее знал, но не понимал, почему именно с ней я начал так говорить и смеяться.
– Правда? – её погасшая улыбка вновь стала неуверенно расцветать.
– Ну, ну… ещё немного…
Она громко засмеялась, прикрыв рукой рот. Я смеялся рядом. Мой товарищ отошёл в сторону и с ухмылкой наблюдал. Когда мы, наконец, успокоились, я сказал:
– Мне очень нравиться эта картина. Мне кажется, в ней что-то есть. То, чего я не замечаю. Это необычно.
– Правда? По мне так обычный пейзаж, – пожала она плечами.
Я полез в карман и протянул ей тот листок.
– Мне кажется, это было написано про тебя.
Она взяла его в руки.
– Девочка-солнце… Это ты написал?
Её взгляд, он… Не знаю, о чем он говорил точно. И это придавало мне неуверенности.
– Нет, Зарёв. Слышала о таком?
– Конечно, кто же о нём не слышал.
– Возьми это тебе.
– Подарок? Да мы же и пяти минут не знакомы, – она чуть растерялась.
– В этом городе происходит и не такое.
– Чудеса? – оживленно спросила она.
Я посмотрел на её цветную картину. В этот момент я понял, что моя прогулка была не такой уж и бесцельной, как может показаться на первый взгляд. Её взгляд был неповторим. Он был единственным в своем роде.
– Да… – проговорил задумчиво я. – Самые настоящие.
Когда я попрощался с художницей, и мы продолжили путь, мой товарищ сказал:
– Должен заметить, я тебе не мешал, хоть она и очень хороша.
– Какое благородство.
– Не благодари. Потом расскажешь, чем всё кончится.
– Да ну тебя.
После встречи с Дейзи Гумбольт ещё раз отклонился от маршрута. Ему были нужны ответы на вопросы.
В церкви было всего несколько прихожан. Каждый шаг отдавался гулким эхо в стенах. Скамьи пустовали – богослужение начнётся только через два часа. Настоятель храма сидел за столом, накрытым белой тканью, перед органом и читал священное писание.
– Бог мой, утешь меня… – склонил Гумбольт свою голову у алтаря.
Он не читал молитвы, но это не мешало его сердцу чувствовать Его здесь, так как и не мешало чувствовать Ему присутствие Гумбольта в этом мире. Сейчас он чувствовал гармонию вокруг себя и тяжесть внутри, которая тянула его вниз. Он думал о Дейзи.
– Святой отец…
Настоятель поднял голову. Гумбольт стоял в нескольких шагах от стола и напряженно мял шапку в руках. На его лице было беспокойство.
– Да, сын мой, – священник встал и неспешно подошёл к нему, спрятав руки в рукава рясы.
– Святой отец, простите меня, что отвлекаю, но я должен вас спросить.
– Продолжай, сын мой.
– У меня довольно наивный, но важный вопрос. Быть может, вы сможете на него дать ответ, как представитель церкви. Святой отец, а зачем мы здесь?
– Чтобы определиться с тем, как мы относимся к Отцу нашему. От этого зависит, примет Он нас или нет. Это выбор, который должен сделать каждый. Адам и Ева сделали свой выбор, сказав Отцу «нет». За что и поплатились. Платим и мы.
Гумбольт кивнул головой. Он чувствовал себя ещё хуже: он не мог принять такой ответ за истину. Продолжая мять в руках шапку, он поднял взгляд на распятие.
– Его Он тоже послал с этой целью? Чтобы мы одумались и приняли любовь Его?
– Совершенно верно, сын мой.
– Святой отец, о чем бы вы спросили Христа, будь у вас такая возможность?
– Сын мой, а не о многом ли ты помышляешь?
– Но всё же. И это тоже важно: о чём спросить Его?
Священник впервые за беседу улыбнулся:
– О том, как Он себя чувствует. «Amor meus pondus meum».
– Любовь моя – груз мой.
– Совершенно верно. Груз мой. Если любишь кого-то, значит, и ношу несешь на сердце. Чем больше любишь, тем тяжелее становится. Немногие способны полюбить весь мир, потому мы и помним их. Это подвиг, достигнутый неограниченной силой духа и верой.
– Верой… – потупив взгляд, проговорил Гумбольт.
В его голове проносились страницы человеческой истории, на которых люди нещадно убивали других людей за эту веру. Сложно стать частью такого, зная, сколько крови пролилось за эти символы и слова.
– Веру в ближнего своего, – будто прочитав его мысли, добавил священник. – Веру в то, что все мы можем любить, как бы трудно это не было. Мы как дети боремся за Его внимание и не можем полюбить друг друга так же, как Он любит нас. Уже давно известно, что любить человека – это значит увидеть в нём лицо Бога.
– Это писал Гюго.
– Вы начитанный и образованный. Отрадно видеть такие живые умы. А знаете, кто написал: «Не нужно заучивать древние выдумки, чтобы понять, что мы и правда любим ближних»?
– Нет.
– Один из популярных богоборцев-атеистов нашего времени. И хоть я совершенно не разделяю его точку зрения на этот мир, я всё же признаю, что иногда древние писания, действительно, ни к чему. Всё идёт от сердца человеческого, – настоятель вынул из рукава правую руку и коснулся груди Гумбольта. – всё просто. И всё мы уже знаем, только боимся это признать. А страх – это первый шаг к падению.