«Пропащий. — Она глубоко вздохнула, глядя ему вслед. — Как странно. Много лет наши расставания были такими мучительными, а сейчас, когда идёт война и опасность велика как никогда, между нами почти всё спокойно. Даже мирно. Почему? — Она задумалась. — Потому что от нас мало что зависит? И в такое время это действительно единственный способ жить? Жить, когда выбор взят из ваших рук, и монетку бросают за вас».
* * *
В ту ночь она едва не до рассвета засиделась на своём балкончике, как бывало всегда, когда Стерн уходил на задание. На этот раз две недели, сказал он, но кто знает? Кто может быть уверен? да ещё с таким человеком, как Стерн.
Миссия. Жуки-плавунцы всегда используют этот термин, как и монахи. Все шпионы говорили «миссия», но не Стерн. Он говорил «путешествие»… Отправляюсь в путешествие… Мне нужно кое-куда съездить.
Стерн… Джо… как сильно во многих отношениях они отличались друг от друга, хотя были очень близки когда-то. Много лет назад в Иерусалиме Джо часто говорил с ней о своем Великом Друге Стерне, и она вспомнила, как удивилась, когда они со Стерном пересеклись в Стамбуле.
После того как Джо столько наговорил о нём, Мод и не знала: кого ожидала увидеть? вероятно, какого-то джинна.
Они со Стерном говорили о всяких мелочах, смеялись, и по очереди молчали. И оба оказались так похожи и в своей тяге друг к другу, и в умении тихо наслаждаться краткими встречами. Стерн, откидывая волосы назад, шутил о бухгалтерских книгах… Будто клерк в своём поношеном костюме.
А Джо? Почему это сегодня она вдруг о нём вспомнила? Может потому, что она всегда в это время года нет-нет да думала о нём, особенно… вспоминая их давнюю поездку на Синай и их месяц, проведенный в крошечном оазисе на берегу залива Акаба. Блестящие воды и горячие пески и потрясающие закаты и бризы всёисцеляющего моря и тишина рассвета в начале любви…
Да, наверное поэтому она и подумала о Джо сегодня. Время года, и шпион Стерн уезжает, как часто уезжал контрабандист Джо, работая на торговца оружием Стерна… Совпавшие мелочи. Уловки памяти, смешивающие годы.
Она сидела на своём маленьком балконе, глядя на большой Каир и думая о многом, но прежде всего о Стерне.
Голос, глаза, постоянные прикосновения… может ли быть что он разрушается, как рушится мир? Стерн, со своей пожизненной мечтой о Великой мирной новой нации на Ближнем Востоке; это его видение пошатнулось но устояло в чудовищной бойне Первой мировой только для того, чтобы быть разбитым в безумии Второй войны. Теперь никто не хотел слушать Стерна, слышать о его безнадёжных мечтах, ни арабы, ни евреи …никто. И всё же Стерн, зная это, годами продолжал делать то, что делал. Почему? Зачем он продолжал, если этому пути не было видно конца?
Мод вдруг рассмеялась — над собой, над собственными размышлениями.
Почему делает своё дело Стерн? …а почему любой человек продолжает пытаться донести своё до других, хотя другие всегда вне нас? хотя коснуться жизни других людей мы можем лишь вскользь? хотя наша собственная жизнь проходит в вечной неудовлетворённости, и то что мы имеем — не более чем тень того чего мы жаждем?
Так что понятно почему люди, даже случайные знакомые, так душевно относятся к Стерну. Они видят в нём то, что хотели бы видеть в себе. Его отказ принять жалкие пределы обыденности, его вызов судьбе и веру в идеалы…
«Мы должны стать иными, — говорил он. — Уже недостаточно оставаться тем, кто мы есть. Мы, в отличие от любого животного, умеем мечтать. Мы научились выходить за пределы себя, и поэтому можем решать кем мы станем. И не важно, насколько это нас пугает, у нас просто нет другого выхода…
И большая тёмная голова Стерна откидывается назад, и таинственная улыбка появляется на его лице.
— …так что мы теперь не только вправе менять себя. Мы должны измениться. Наше детство как расы заканчивается, и нет пути назад, нет спасения в варварстве, нет способа потерять себя в бессмысленности нашего животного прошлого. Теперь мы обязаны стать свободными, чтобы вообще быть. Ребенок внутри нас инстинктивно предпочитает клетку, и войны этого века — последние истерики нашего затянувшегося детства, но войны не могут продолжаться бесконечно, и мы все это чувствуем. Наши игрушки-убийцы стали слишком умными, и наши поля смерти покрыли всю Землю, и теперь мы должны либо повзрослеть, либо отказаться от жизни. Я имею в виду: полностью уничтожить себя…»
О да, — думала Мод. — Стерн и его непобедимые мечты, и легионы маленьких людей, которые черпают Надежду из огня, пожирающего его. Из души Стерна, с тёмными уголками алкоголя и морфия и рушащейся верой в осуществление его видения грядущего… Он сказал, что устал. Он сказал, что устал.
С маленького балкона Мод смотрела на мягкие огни сонного города, думая о пустыне в нескольких милях отсюда, где на бесплодных песках в слепой ярости убивали друг друга огромные армии, словно свирепые животные, рвущие и царапающие в ночи.
Бедный Стерн, — думала она, — бедные мы все. И станем ли мы похожими на него? …или для нас это слишком? и нам не выжить.
— 9 —Менелик
Джо проснулся в крошечном номере отеля «Вавилон» воскресным утром, провалявшись в лихорадке с вечера пятницы. Большую часть этого времени Лиффи просидел за столом рядом с койкой Джо, присматривая за больным. Джо попросил воды и, выпив, стал рассказывать о своей поездке в монастырь. Пока он говорил, Лиффи неловко ёрзал, и лицо его всё больше и больше скукоживалось. Наконец он открыл рот и громоподобно рыгнул, за чем последовал взрывной шквал бульканья и вздохов. Он слабо улыбнулся, похлопав себя по животу.
— Как тебе такое рассуждение, Джо: ты говоришь, «Блетч»? Ну, это зловеще, ещё как, но не могу сказать, что ты меня удивил. Впрочем, уже ничто связанное с войной меня не удивляет. Даже если циклоп Блетч — всевидящий аббат Монастыря. Это безумие, вот и всё. Это всё безумие и я постараюсь не думать об этом…
И тут снова шумно забурлило его нутро.
Джо спросил Лиффи, доводилось ли ему слышать о двух женщинах, известных как сёстры.
— Слышал, конечно, — сказал Лиффи, — но это тебе ничего не даст. Каждый, кто хоть раз бывал в Каире, что-нибудь да слышал об этих львицах прошлого, настолько старых, что ходят слухи, будто они когда-то были близки со Сфинксом; естественно до того, как его обратили в камень. Но, как обычно с волшебными историями, эта случилась давным-давно, и теперь легендарные сёстры в уединении живут в плавучем доме на Ниле, над течением вод наблюдая за течением времени… Но что же мы имеем в итоге? Блетчли подался в философы? Потерял хватку и решил, что тёмная година войны — это самое подходящее время разгадывать загадки Нила и Сфинкса? Серьёзно? Мне это кажется маловероятным.
Джо кивнул.
— Да, конечно, но Блетчли умеет за множеством слов скрывать важное. Последнее, что он упомянул почти на одном дыхании, это старика Менелика и сестёр, но вот почему? И какая может быть связь между ними и сегодняшним Стерном?
Лиффи задумался.
— Сегодня, время, — пробормотал он. — Здесь и сейчас… Это интересный вопрос, не так ли? потому что кто знает, что здесь и сейчас в голове у кого-то другого… О!
Лиффи улыбнулся и присвистнул.
— Подожди, дай-ка подумать! В голове Сфинкса Стерн стоял на смотровой площадке, которую Менелик смастерил для себя в прошлом веке. А ведь это не единственное тайное место, дорогое сердцу старого мудреца. В городском саду над Нилом есть его склеп, древний мавзолей, где он провёл последние годы своей жизни. Как насчёт него, Джо? Подойдёт?
Джо потёр глаза.
— Как по мне, это звучит подходяще. А как насчёт этого? — Он посмотрел на бутылку джина на столе.
— Ну что ж. Сегодня Ахмад использует этот склеп как свою секретную мастерскую, место, где он хранит печатный станок, гравировальные инструменты и так далее. Я до этого дойду. Но сначала припомни: когда Блетчли упомянул старика Менелика и сестёр, не указал ли он на что-то, что могло их объединять?
Джо нахмурился.
— Пожалуй… вот: «старик Менелик тоже был в своё время светской фигурой».
Рука Лиффи выстрелила, и он едва не сделал Джо похожим на Блетчли.
— Точно. И кто, совершенно случайно, оказывается у нас экспертом по всем каирским социальным вопросам, имеющим отношение к прошлому?… Кто, как ты думаешь? Ахмад? Почему Ахмад? Да конечно Ахмад и никто другой! Ведь его специализация — колонки светских сплетен в газетах тридцатилетней давности… Итак. Похоже Блетчли хочет сказать, что для того чтобы узнать правду о Стерне, надо сначала узнать правду о старике Менелике и сёстрах. И ключом к этому станет экскурс в прошлое Ахмада, ведь именно он держит в руках ключ от склепа Менелика. От своей подпольной мастерской, от законспирированной правды, или «Искры».