В стороне станции Тетерев виднелся синий фонарь на стрелке. В противоположной стороне – это мы знали раньше – находился бункер с пулемётом. Подождав прохода патрулей по направлению к бункеру, быстро скатываемся с откоса вниз на по¬лотно. Паша Киселёв остаётся на верху насыпи для охраны «тыла». Снять без шума патрульных здесь сложно. Они, пуганные, ходят с автоматами в руках между колеями. Быстро складываем на плащ-палатку верхний слой балласта, тёмную от мазута-щебёнку. Потом её набросаем сверху для маскировки, чтобы патруль не заметил место раскопки, хотя мина сработает ночью, еще задолго до рассвета. Обдирая ногти, выкапываем яму для закладки толовых шашек. Песок тоже сыплем на палатку – лишний раскидаем по канаве. Торопимся. Кажется, прошло много времени – на самом деле минута.
Миша Журко поднимается на ноги и прислушивается:
– Хлопцы, поезд идёт, не видно фонаря на стрелке, закрыл.
– Точно, совсем близко, – шепчет Николай Полещук, – и на паровозе нет огней.
– Впереди толкают платформу с балластом, – подсказывает Миша Минаев, – пора отходить.
Тол лежит на месте, если поставить взрыватель, то будет полный порядок, но мы не успеем выскочить на откос…
– Всем в кювет, ложись! – голос тонет в шуме.
– Головы не поднимать, – добавляет Минаев, – фриц увидит – запустит консервной банкой.
Спрыгиваем в канаву. Лишь бы какой-нибудь часовой не сидел на подножке. Паровоз обдаёт жаром. Состав товарный. Гады увозят награбленное добро. Мелькает проносящийся последний вагон. Наступает тишина. Хорошо, что мы не успели: следующий эшелон пойдёт в сторону фронта, с боеприпасами или живой силой. Тут две колеи, но у них работает только одна, на станции сделан разъезд. На втором пути рельсы покрылись ржавчиной, немцы используют их для ремонта после «визита» партизан. Продолжаем свою работу. Не часто над головами проносится вражеский поезд. Утрамбовываем ладонями песок и ровным слоем рассыпаем щебёнку. Взрыватель на месте, всё закончено. Уходим догонять наших.
Отряд застаём на привале у опушки леса. Не успеваем выкурить козью ножку, как сзади, над станцией Тетерев, вспыхивает зарница и доносится гул взрыва. Слышна стрельба из пулемётов, над лесом видны разноцветные сполохи от ракет. Эшелон воинский не доехал до фронта. Ребята кричат «ура» и поздравляют нас с удачной операцией.
Дорога вилась между перелесками и невысокими холмами. За одним из поворотов, после двух с лишним часов ходьбы, увидели небольшой костёр. У огня сидели старик и четверо ребятишек. Поблизости паслись стреноженные кони. Месяц бросал свои лучи на спины лошадей. Длинные тени и серебрящиеся гривы делали коней сказочно большими. Глушь и тишина, ребятишки в ночном, ненадолго отвлекли от действительности. Вдали догорал немецкий эшелон, где-то полыхала война.
Арьергардный дозор привёл к костру, возле которого остановились отдохнуть, задержанного человека.
– Шёл по дороге за нами, – докладывали дозорные, – бежать не пытался, оружия при нем нет, да и вообще у него ничего нет.
Неизвестный был выше среднего роста, коренастый, но худой до невозможности. Ввалившиеся глаза хмуро смотрели из-по густых нависших бровей. Рваная куртка висела на нём, как на чучеле. Он стоял, держа руки за спиной, как заключённый, и обводил взглядом сидевших у костра. Страха в глазах не было.
– Садитесь и рассказывайте о себе с самого начала, мы партизаны, – мягкий голос старшего лейтенанта и его добрые глаза располагали к мирной беседе.
Человек устало сел у костра и жадно посмотрел на трубку в руках Крючкова. Миша Журко оторвал кусочек бумаги, насыпал махорки и, взглянув на Николая Ивановича, протянул незнакомцу. Человек дрожащими руками прикурил от головешки и глубоко затянулся.
– Я лейтенант Иван Башкиров, только сейчас бежал из плена, выпрыгнул из поезда. Вчера нас загнали в вагоны и повезли. Мы с товарищами договорились бежать в первую же ночь. Выломали из пола вагона доски и собирались падать между рельсов. Мы знали, что немцы могут на последнем вагоне привесить чугунную болванку, которая чуть-чуть не касается шпал и убьёт каждого, лежащего между рельсами. Но мы решили в любом случае ночью прыгать. Едем, приготовились, вдруг впереди по ходу раздался взрыв. Поезд толчками затормозил и остановился. С криками «партизанен» к паровозу побежали немцы. Мы выглянули в выломленную дыру: никого не видно. И мы посыпались вниз на шпалы. Побежали в разные стороны, чтобы запутать следы. Я вышел на эту дорогу…
Он поднял голову и грубо выругался, цигарка выпала у него из руки. Мы оглянулись: сзади стояли Михаил Гуров и Николай Афонин в черной с жёлтым полицейской форме.
– Что, подонки, издеваетесь? Разнашиваете? Потом ремнями бить будете? Полицаи проклятые! – он вскочил на ноги и сжал кулаки.
Старший лейтенант Крючков удивленно посмотрел назад. Афонин шагнул к костру и сказал:
– Мы знакомы с ним по киевскому концлагерю…
– Так вы что, уважаемый, приняли нас за полицию? – усмехнулся Николай Иванович, – садитесь, в ногах правды нет.
– Кто же вы есть на самом деле? Вот они – он посмотрел на Гурова и Афонина, – охраняли нас в шталаге, чтобы мы не убежали на волю.
– Теперь вы сами будете охранять себя, чтобы вас не утащили фрицы, – ответил старший лейтенант.
Крутом засмеялись. Этот доброжелательный смех и спокой¬ные сердечные слова старшего лейтенанта подействовали на человека, он обессиленно опустился на землю, на его глазах блеснули слёзы.
– Простите, я подумал, что мне опять не удалось бежать, это был бы мой конец.
– Журко, Минаев – старший лейтенант кивнул на Гурова и Афонина, – отойдите с ребятами в сторону, чтобы не смущать товарища.
Все обратили внимание, как у бывших полицаев даже при красных сполохах костра побледнели лица. Они поняли, что старший лейтенант будет спрашивать о них, и ответы могут повлиять на их судьбу. Все трое были в плену. Один оставался военнопленным, не смирился и ждал случая бежать. Конечно, ему веры было больше. Двое других избрали путь к бегству через вступление в полицию, через предательство.
– Что вы скажете нам о Гурове и Афонине? – спросил старший лейтенант, – только объективно, без предвзятостей.
– Дело ваше, но плохого о них я ничего не скажу. Почему они пошли в полицию –спрос с них. Но в лагере они ни разу никого не ударили. Среди пленных у них были друзья. Они передавали в бараки хлеб: за это немцы расстреливали.
Мы облегчённо вздохнули. Тяжело терять веру в людей, к которым начали привыкать и уже считали своими.
Антон Скавронский протянул беглецу кусок хлеба, Иосиф Савченко скинул с плеч стёганную венгерку. Большой привал закончился. В колонне одним партизаном стало больше.
Деревню Блидчу проходили в утреннем тумане. Этой весной здесь партизаны соединения Сидора Артемовича Ковпака разгромили несколько сот карателей. Днёвку наметили возле деревни Коленцы, чтобы вечером до заката на шоссейке Иванков – Киев сделать засаду и добыть оружие. В группе Крючкова тоже было несколько невооружённых человек. На базе Лысой горы оружия достаточно, но нам прийти с народом без винтовок не позволяла партизанская гордость.
Остановились в тонком, но густом осинничке. Метрах в сорока на заросшей лесной дороге выставили пост. Людей было достаточно. Во второй половине дня, пока все отдыхали, Крючков, Минаев, Журко и я пошли на рекогносцировку, посмотреть, где поставить засаду. Вышли на дорогу к посту.
Миша Журко первый нагнулся и рассмеялся:
– Хлопцы, побачьте, шо це таке? Мы шукаем место для засады, а тут машина сама приезжала к нам. Утром следов не было.
На дороге виднелись ясные свежие отпечатки шин автомобиля. Они ещё «дымились», кусочки глины скатывались в колею. Миша Минаев подозвал часовых и грозно нахмурился:
– Рассказывайте, что тут произошло, только не врите.
Молодые часовые смущённо переминались с ноги на ногу и никак не могли начать говорить. Наконец, старший вымолвил:
– Только что по дороге проехала легковая автомашина, зелёная… ничего не успели мы … бесшумно ехала, но быстро. Три фрица в ней сидели.
– Эх вы, три фрица сами лезли к вам в руки, а вы их выпустили, они может искали вас? – сокрушался Миша Минаев, – а может их четверо было, и вы испугались?
– Нет, нет, только трое… шофер и двое сзади, – заторопились ребята.