– Нет, всё в порядке. Мы с Антоном проводим Стефанию и Клаву за реку и вернёмся к вам.
– Не смей! Возьми мою планшетку с картой и веди их до самой Десны, как договорились с Петровичем.
Подхватываем с Димой сумку с гранатами и спешим на пост. Встречаю взгляд широко раскрытых глаз Клавы – киваю ей, прощаться некогда.
Николай в бинокль рассматривает деревню. Степан, лёжа на спине, курит и рукой развевает дым.
– Что там, зашевелились фрицы?
– По-моему, там нет фрицев. Две бабы полощут в пруду рядно. Фрицы бы сейчас готовили завтрак и голые с полотенцами гонялись бы друг за другом, а тут ни души. Вон стадо пасётся.
– А никто с того конца деревни не выезжал?
– Нет, отсюда, как на ладони, всё видно. Ты про выстрел беспокоишься? Они его не слышали – ветер с их стороны. Как раз бабы подошли. Степан у меня бинокль попросил, думал они купаться будут. Так они даже голову не повернули.
– Это верно, – подтверждает Степан, – Коля мне не дал его, сам внимательно смотрел. А кто стрелял, зачем?
– Это «меньшой» пальнул из винтовки, – отвечаем Дмитрий.
– Никого не задел? – отрывается от бинокля Николай.
– Нет, – продолжает Дмитрий, – и мне кажется, что он выстрелил случайно, – если бы видели его глупо-испуганное лицо, то расхохотались бы, будь другая обстановка. А сейчас Иосиф собирается отправить их к праотцам.
– Ну, и правильно, случись здесь немцы, и подуй ветер в другую сторону, хана нам, – говорит Степан.
Ещё час лежим и наблюдаем за деревней. Кажется, пронесло. Можно идти успокоить всех. Дмитрий тоже остаётся на посту. В случае чего кто-нибудь прибежит предупредить заранее.
Наши сидят у толстого тополя. За рядом могилок валяются связанные «казачки». Павел протягивает мне винтовочную гильзу.
– Посмотри на капсулу, двойной след от бойка, патрон был стреляный, с осечкой. Этот балбес носил его, как игрушку, хотел фитиль сделать. Фрицы после караула отбирали у них патроны по счёту.
– Так какого же лешего он запихал его в патронник и поднял тревогу? Он понимает, что появись немцы – ему первая пуля будет? Это ты ему фонарь подвесил?
– Нет, мы не успели связать их, как старшой их врезал ему и сказал: «будешь знать, за что нас свои расстреляют». Патрон запихал в патронник играючи. Плакал и просил: «убейте меня, а товарищей моих простите, не виновные они».
– Когда вязали их, они возражали?
– Нет, а «рыжий» и «усач» от выстрела даже не проснулись, когда разбудили их, старшой сказал им, что такой приказ, и они без звука протянули руки назад.
– Напиши, Павел, на листке партизанскую клятву, пусть каждый, прочтёт и подпишется, а потом покормите новых партизан. Они три дня не ели ничего – ещё в ящик сыграют.
– Как хорошо, что им оставили жизнь, они столько мук перенесли в плену, восклицает Клава, – я слышала их судьбу.
– Иосиф, кто это размахивал пистолетом и шумел, что кого-то, не дожидаясь, сразу убивать надо, – с удивлённым выражением лица спрашивает Павел.
Клава краснеет, но храбро отвечает:
– Да, это я говорила, но ведь оказалась ненамеренная оплошность, случайность, и всё кончилось благополучно.
– Они за свою измену должны кровью в бою заслужить право на жизнь, – резко выдыхает Иосиф, – у нас нет прав даровать им жизнь.
– Но вы можете дать им возможность искупить вину.
– Попробуем, хотя в окружении под Вязьмой такие возможности были, – Иосиф поворачивается к Павлу, – это, Паша, только кажется, что все пули летят в Марата.
Клава краснеет ещё больше, пора спасать её от шуток.
– Иосиф, ты бы сходил проведал Антона, у него курить нечего, да и менять его пора.
День проходит в напряжении, но спокойно. Вечером, когда наступили сумерки, Павел и Дмитрий отвели казачков за километр от кладбища и нашли им убежище в густых кустарниках на берегу речки. Оставили им немного еды, по гранате на человека, и Антон «пожертвовал» сотню патронов для винтовки. Долговязый даже заулыбался от радости. Строго наказали им, чтобы по кустам не бродили, а сидели на одном месте. По воду спускались к речке только ночью. Спали по очереди, чтобы их не взяли, как сонных щенят.
Обещали на третью ночь за ними зайти. Пo нашему свистку они вылезут из кустов и пойдут к нам – не искать же их ночью в кустах. Долговязый, после выстрела, не просит сейчас брать их с собой, но всё же напоминает не «забыть» их. Откровенно высказываю ему мысль, что всякое может случиться, пусть ждут четыре ночи и потом уж двигаются сами строго на север, на Полярную звезду. Через пять-шесть ночей дойдут до больших лесов. Дальше идти берегом реки Тетерев, на северо-восток, вниз по течению, суток пять, до деревни Леоновка. Там помогут найти партизан. За едой заходить в деревни только на закате, двоим подстраховывать отход. Остальное по разумению, не дети.
Недалеко от «сидения» казачков прячем взрывчатку – зачем нести туда-обратно на последнем переходе.
Прощание с разведчиками
Двенадцатая, последняя ночь пути вместе. Петрович «подарил» нам два ночных перехода, назначив конечным местом следования берег Десны недалеко от Прилук. Идти удивительно легко, после того, как мы сбросили груз батарей для радиостанции и толовые шашки. Привычный, повседневный запас патронов в шесть-семь килограммов кажется невесомым.
Эта ночь проходит без всяких осложнений. К утру выходим к неширокой Десне – притоку Южного Буга. Залегаем на днёвку в ивняке недалеко от деревни. Мы понаблюдаем за ней. После полудня туда пойдут Стефания и Клава на легальном положении. Позднее мы зайдём в хату, где они попросят ночлег. Если у них всё в порядке, они промолчат, если их надо «увести» оттуда, то они спросят, который час. Такая последняя между нами договорённость. Остановятся они во второй или третьей хате от края. По данным полиции нет.
Вид у них настоящий беженский. Лица усталые и запыленные, обувка стоптана, одежда измятая. Документы есть.
По совпадению, ровно месяц назад двадцать седьмого августа, в ставку «Оборотень» в Винницу прилетал Гитлер. Конечно, гестапо и охранные отряды СС проявляли усиленную активность.
Нашим будет крайне трудно и опасно. Особенно сложно прижиться в первое время. На приезжих полиция обращает пристальное внимание. Может быть, Петрович поэтому и решил приехать в Винницу на несколько дней раньше, подготовить «крышу» для группы.
У меня надежда на опытность Петровича, на не провальные явки и хорошее везение. Умение само собой, но удача должна сопутствовать разведке. Всего предусмотреть немыслимо. Как тот злополучный выстрел на кладбище. А вообще, нам в дороге здорово везло, дошли на место без потерь.
Лежу и смотрю в небо. Я люблю смотреть на плывущие облака. Рядом на плащ-палатке сидит Клава. Сегодня никто не хочет спать. Клава вертит мой компас. Вдали, за Десной, прерывисто завывают моторы немецких самолетов, хотя в воздухе их нет. Это наверняка ночной аэродром – на карте нужно поставить, чтобы потом передать в центр.
– Слышишь, на юго-западе от деревни гудят самолёты. Мы думаем об одном и том же. О войне, о фашистском аэродроме. А можем мы немножко подумать о себе, о будущем, если оно будет?
– Марат, мы встретимся после войны? – глаза у неё грустные. Мне нравится ее способность неожиданно переходить от одной мысли к совершенно противоположной.
– Конечно, Клава, мы обязательно встретимся, – в тот момент я даже сам этому верю.
Улыбка озаряет её лицо, но тут же гаснет.
– Ты не Марат, а я не Клава, как мы найдём друг друга? Тысячи людей завертели дороги войны. Дети при бомбёжке теряли родителей, матери на полустанках своих малышей. Друзья и товарищи расходились один направо – другой налево, чтобы никогда в жизни больше не встретиться.
– У нас есть штаб ОМСБОН у Курского вокзала в Москве.
– Ты прав, это хорошо, – Клава смеётся, у неё снова ямочка на щечке, – с думами о задании, о войне, забываешь даже о простых вещах.
Прощаемся по-русски крепко, обняв друг друга и трижды поцеловав крест-накрест. Антон смахивает слезу. Иду с ними до поста. Павел говорит, что в селе спокойно, чужих нет.
– Спасибо вам, хлопчики, за всё, – шепчет Стефания. Павел и Николай прощаются с Клавой и Стефанией.
Клава ещё раз подходит и кладёт ладонь мне на грудь:
– Ты вспоминай меня, когда посмотришь на звёзды, я буду знать об этом и тоже смотреть на них – мне станет легче.