Она видела их улыбки и ей было очень хорошо. Так и хотелось кричать от радости – и плевать, если за столом.
–– Ты из неё вырастишь настоящую интеллектуалку, Роджер. – в голосе папы сквозила гордость. – В школе всем нос утрёт. Представь, приходишь ты после лета и…
Его прервал стук в дверь. Отрывистый, сухой и очень-очень громкий.
«Тук. Тук. Тук.»
Тогда эти три удара не показались чем-то судьбоносным. Они, конечно, вызывали любопытство, даже откровенное удивление. Ну кто это может быть – здесь, на самом краю леса, в девять часов вечера? Но кроме этого Мэг не чувствовала ничего. Что-то необычное произойдёт сегодня вечером, разве не здорово? Когда тебе десять лет любая мелочь, меняющая привычный порядок вещей, кажется праздником.
Сейчас, пытаясь опереться дрожащими руками обо что-то твёрдое, пытаясь выкарабкаться из холодного месива и не сломаться пополам от собственных истерических воплей, она как будто выросла на сотни и сотни лет. Как могла, Мэг пыталась отогнать воспоминания о трёх ударах в дверь, но они снова и снова нагоняли её, валили на землю и заставляли задыхаться от ужаса. Именно это чувство внушали они теперь. Ужас и безнадёжность. Не было в мире ничего более пугающего, чем этот звук. Даже сквозь паутину времени этих минут и часов он продолжал резать уши и насквозь промораживать внутренности.
Но тогда всё было хорошо. Может, только родители слегка тревожно переглянулись. Может, взгляд отца на долю секунды метнулся к ружью у дальней стены. А может, и того не было.
–– Я открою. – сказал он, тяжело приподнимаясь со стула. Мэг и сейчас слишком отчётливо помнила, как он отёр покрытые маслом пальцы, и как тепло продолжали блестеть на тарелке его любимые вяленые томаты.
Роджер чуть вытянул шею, пытаясь разглядеть того, кто стоял за дверью. Мэг и маме пришлось немного наклониться всем телом. Крупная фигура отца уже почти вплотную приблизилась к ручке, когда раздался повторный стук.
«Тук. Тук. Тук.»
Вспомнив его теперь, девочка вновь повалилась на грудь и до боли сжала в зубах измазанную грязью кисть руки. Почему. Почему они не поняли этого тогда. Почему не испугались. Зачем открыли чёртову дверь.
–– Иду-иду, – голос папы звучал добродушно. Возможно, он и был озадачен, но по привычки пытался изобразить из себя Доброго Фермера. – Кто же там такой нетерпеливый? Вы уж погодите немного, сейчас с замком справлюсь. – он говорил громко и очень добродушно, как будто пытался сгладить неловкость от собственного промедления. Мама приподнялась со стула, чтобы помочь ему. – Заедает его иногда. А мы закрываем плотно, сами понимаете, какой час… Всякое может быть в этих краях.
Да, всякое может быть. Он сам говорил это. Так почему же он не подумал, что всякое может быть прямо здесь и сейчас? Почему, произнося эти слова, не вспомнил о том, зачем им был нужен этот неповоротливый замок? Почему так просто поверил шести сухим стукам?
–– Вот так.. Дёрни чуть сильнее, он и поддаётся. Надо будет нам с Роджером его подлатать, а Род? Что ж, простите за промедление, ради…
Он не договорил. Слова, которые он собирался произнести, повисли в воздухе, как будто наткнулись на невидимый штырь. На какое-то едва уловимое мгновение в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом дождя. Мэг видела, как лицо нахмурилась мама, как сделала пару нерешительных шагов в сторону выхода.
Больше она не успела. Всё ещё стоя спиной к кухне, едва различимый среди теней, папа как-то странно, почти судорожно, махнул рукой назад. Он хотел сказать «Бегите» – думала Мэг теперь. Он хотел, чтобы мы не приближались. Он и сам хотел не приближаться, никогда не приближаться к этой двери и к тому, кто стоял за ней.
Они не поняли этого тогда – потому что на размышления было дано какие-то полсекунды. Они даже не успели озадаченно нахмурить брови или приоткрыть рот, чтобы задать вопрос. Потому что раздался выстрел.
Он был до безумия странным, и в то же время – невероятно обыкновенным. Именно это и казалось самым странным. Что-то грохотнуло, грохотнуло так громко, что у Мэг заложило уши, а пол под её ногами коротко задрожал. Вспышка света, яркая, слишком горячая, почти лиловая, ударила по глазам. Девочка почему-то подумала, что эта вспышка чем-топохожа на те, что бывают в мультфильмах. Дурацкая и такая жалкая мысль.
Крик раздался до того, как едкий дым успел проникнуть в комнату. И до того, как отцовское тело, странно, как будто неуверенно качнувшись из стороны в сторону, рухнуло на землю. Оно как будто никогда и не было телом: просто с ужасным шумом вдруг оказалось на полу. Он лежал ровно в той же позе, в какой только что стоял, и Мэг ясно видела, как блестит его голова. Теперь она казалась какой-то неправильной, будто кривой.
Крик всё нарастал. С трудом оторвав взгляд от мокрого блеска на полу, девочка перевела взгляд на маму. Женщина стояла, странно изогнувшись, как если бы её ударили в живот. Своими тонкими, окрашенными золотом пальцами она сминала кожу на лице, как будто пытаясь вырвать собственный рот и тем самым заглушить крик. Мэг видела, как выпучились и исказились её глаза, и как содрогались изящные плечи.
Где-то совсем близко, и вместе с тем невозможно далеко, раздался щелчок затвора. Он был слышен так глухо, как будто отделялся от стола метрами и метрами воды. «Щщёлк!»
В следующую секунду весь мир смазался, а на плече Мэг оказалось что-то очень сильное и горячее. Это что-то толкнуло её вниз, под стол, стащило со стула и почти ударило об пол. Ошарашенная, она едва успела понять, что «чем-то» была рука Роджера, когда уши снова наполнил грохот. Крик как будто утонул в этом грохоте. Он съёжился, сжался и исчез совсем. Когда под столом появились первые струйки сизого дыма, на месте крика висел только слабый хрип.
Мэг с ужасом наблюдала, как мамины ноги – такие белые, тонкие, чуть округлые ноги греческой богини – тяжко отступили куда-то к стене. Они путались, бились одна о другую и еле отрывались от пола. И ещё, кажется, что-то капало на них с подола юбки. Бледную кожу разрезали полосы тёмной жидкости. Стало ужасно тихо. Девочка замерла, всё ещё чувствуя на плече пальцы брата, не в силах оторвать глаз от трясущихся материнских ног.
Когда хрип раздался снова, прогремел второй выстрел. Колени дрогнули последний раз и, выскользнув из-под подола юбки, светлыми пятнами устремились вниз. Мэг даже зажмуриться не успела, когда на полу, совсем рядом с ней, растянулась груда чего-то человекоподобного. Эта мешанина тканей, волос и цепочек, эта груда из золотого цвета, тонких скул и двух огромных влажных дыр где-то в животе. Что-то, что всего секунду назад было мамой.
Ровно в этот момент (она теперь понимала это, тогда ей казалось, что она глядела на труп десятки, сотни, может быть, даже сотни тысяч лет) пальцы на её плече сжались так сильно, что в глазах потемнело. Мэг почти закричала, когда е внезапно вышвырнуло из-под стола. Она врезалась во что-то и покатилась по полу. Раздался топот, ужасный топот многих-многих ног, грянул ещё один выстрел и, кажется, зазвенело стекло. Что-то треснуло, рухнуло, а руки опять подхватили её безвольное тело.
Лампа над столом со звоном разлетелась в стороны. Свет погас. Раздался новый выстрел
Бледное лицо Роджера маячило совсем рядом, то и дело ускользало и появлялось вновь. Его рот был разинут: чёрной пропастью он изрыгал ей в лицо крики и вопли. Мальчик то и дело отворачивался и направлял эти вопли куда-то ещё, но уже иначе – злобно и отчаянно. Кажется, он поднял её над землёй, кажется, он толкал её, кажется, он бежал и пригибался и прятался за диваном, и всё кричал, и кричал, и кричал…
А потом они оказались совсем близко к выходу. Мэг услышала ещё один выстрел и уже почти открыла рот, чтобы закричать. Она почти видела тяжёлые шаги, настигающие их, она чувствовала, как смерть разбрасывает в стороны обломки мебели и осколки тарелок.
Но Роджер не дал ей издать и звука. Он издал его сам.
–– Беги! Беги, Мэг, живо, ЖИВО! БЕГИ!!!
Невероятно мощный толчок выбросил её на улицу. Толчок, в котором смешалось так много боли, отчаяния и животного ужаса, что, как Мэг думала теперь, он забрал у Роджера последние силы. Будь этот толчок хоть немного сильнее, у неё бы треснули рёбра.
Девочка выкатилась в дверной проём. Ступеньки больно оцарапали ей спину, а ноги и руки тут же покрылись слоем липкой грязи. Но хуже всего было то, что, переваливаясь через порог, она ясно ощутила под собой что-то мягкое, липкое и тёплое. Что-то, что, она знала, несколько минут назад добродушно улыбалось из-под пышных усов.