Чувствуя вину, Таня утром оправдывалась:
‒ Не смогла я! – и добавила: ‒ В Сухуми предлагала – сам не захотел! Но мы же все равно друзья?
‒ Друзья…, ‒ протянул я и понял, куда поселю Марину.
‒ Пусть живет, ‒ без радости ответила хозяйка.
‒ Спасибо, Танюша, выручила! – я безразлично, чмокнул Злобину и поблагодарил провидение: «А дала бы ночью – ни за чтобы не согласилась!» .
‒ Куда едем? – спросила Блудова на вокзале.
‒ К знакомой. Поживешь пока там.
‒ Трахался с ней?
‒ Ты что! – я не врал и возмущался искренне.
Марина не поверила и, сидя на кухне, с интересом рассматривала Злобину. Воздух трещал от разрядов. Каждая из девушек считала другую блядью. Блудова хозяйку – как вероятную конкурентку, а Танька ее – за смелость, которой не хватило самой.
Пристроив Блудову, я собрался уйти.
‒ Оставляешь меня? – театрально возмутилась Марина. ‒ Я тоже домой. Родителям сюрприз будет!
Злобина молчала, а Блудова не унималась:
‒ Не вижу проблемы. Пусть Татьяна постелет нам и дело с концом.
– У тебя во всем конец! ‒ мрачно пошутил я.
Застелив кровать, где накануне держала оборону, Злобина, не прощаясь, вышла из комнаты.
Угомонить Блудову без секса не получилось.
‒ Хозяйки стесняешься? – съязвила она.
Доказывая обратное, я загнул ее. Марина орала, как никогда громко, и Танька за стенкой, не напрягая воображение, представляла все в красках.
Утром я с трудом узнал Таню. С распухшим от слез лицом и темными кругами возле глаз, выглядела она ужасно. Блудова ликовала. Я сохранял уверенный нейтралитет. В конце концов дружить предложила она, а помочь товарищу – первая заповедь.
Днем мы поехали в женскую консультацию. Там Марину поставили на учет, определили срок, а вместо аборта послали за мамой. Затея провалилась, и она сдалась родителям.
Неделю я жил в тревожном ожидании звонка ее отца. Но телефон молчал, а когда зазвонил, в трубке послышался бодрый Маринин голос:
‒ Привет! Вчера выписали. Скоро можно будет.
‒ Что можно?
‒ Ты дурак?
Расставшись с Блудовой, я вздохнул облегченно. Продолжать спать с ней – это как бежать по минному полю, с которого так удачно выбрался.
‒ Еще немного побаливает и тянет, – продолжала Марина. – Маманя договорилась, сделали хорошо, под наркозом, ‒ и опережая возражения, успокоила: ‒ Папа ничего не знает, ему наврали про воспаление, а мама свой человек. Не бойся. Приезжай. Я соскучилась и хочу тебя!
Я положил трубку – Блудова осталась в моем прошлом, и встречаться с ней я не собирался.
Татьяну я увидел в 1987 году, когда освободившись из лагеря, восстанавливал старые связи. Многие девушки вышли замуж, Касацкую смущало мое прошлое, а Злобина, заинтригованная долгим отсутствием, согласилась встретиться. Она окончила пищевой и по протекции папы устроилась в Моссовет.
Мы сидели в кафе «Космос». За время, что не виделись, Таня превратилась в красивую женщину. Современная, модно и со вкусом одетая, она не походила на измученную ревностью девочку, которую я знал тогда.
Попивая шампанское, мы расслабились, и, вспомнив ту ночевку, я спросил:
‒ Почему не дала тогда? Не ври, что не нравился! Ты всю ночь ревела, слушая стоны Блудовой.
‒ Тогда не знала, что это. Боялась.
‒ Девственницей была?
‒ А ты не понял?
‒ Нет. Исправил кто? – я почувствовал досаду.
‒ Какой любопытный! – она улыбнулась. – Брат двоюродный. Заехал, когда вы ушли. Я напилась и его попросила. Не могла больше мучиться!
‒ Сейчас с кем? – я добивался ясности.
‒ Любовница. Он старше отца, хотя ловелас ужасный. Когда я в отпуске или командировке, к нему подруга ездит, чтобы не таскался. Пусть лучше с ней.
Такой цинизм удивил: в памяти она осталась плачущей от обиды девочкой.
Осенью мы встретились снова. Татьяна напилась и, глядя шальными глазами, повторяла:
– Ты мужик или нет? Когда меня трахнешь? Хочешь, сейчас поедем? Только папика проверю!
Таня вышла позвонить, а вернувшись, заявила:
– Извини, не сегодня.
На «Пушкинской» мы разошлись. Я поехал домой, а она к своему папику.
Прошло пять лет, однако досада не отпускала – трахнуть Таньку я хотел из принципа. Случай представился в 1992-м. Работая сторожем в спортивном комплексе, я не грустил в одиночестве. Ночная сауна входила в моду и женщины стояли в очередь. Дошло и до Злобиной. Встретив ее, я поразился. Вместо цветущей, шикарно одетой девушки из автобуса вылезла неказистая старушенция в китайском пуховике.
‒ Привет, ‒ воняя дешевыми сигаретами, она прижалась ко мне щекой, однако главное разочарование ждало впереди. Раздев ее, я брезгливо осмотрел тело в мелких прыщиках, отвисшие груди и поморщился. Мы уединились. Не смотря на мотивацию, мое достоинство никак не реагировало на Танькину наготу. Поняв причину, она опустилась на колени.
‒ Долго ждал! ‒ освободив рот, сказала Таня.
Вернемся в далекий 1983 год. Расставшись с Блудовой (как казалось навсегда), я нашел ей замену. Наташа Касацкая, героиня ночных грез первого курса, подходила на эту роль. Получив первый опыт, она грустила в одиночестве, ожидая нового кавалера.
Наташа долго меня не мурыжила. Как практичная еврейка, она хотела замуж, а узнав про семью, остановилась на моей кандидатуре. Встречи с ней проходили одинаково. Я приезжал утром, мы трахались до прихода ее отца и брали тайм-аут. Папа обедал, уходил, и программа повторялась, Секс на Камасутру не тянул и разнообразием поз не отличался. Наташа ложилась на спину и, закрыв глаза, отдавалась. В отличие от Блудовой, ее волновал только результат. Заявив, что аборт не сделает, она терпеливо ждала беременности и загса. Уже наученный, я вычислял «опасные» дни, делал другие глупости и жениться на ней не собирался.
Четвертый курс приближался к Новому году. Погода не радовала, улицы превратились в коктейль из мокрого снега, зима тупила и не хотела наступать. Настроение соответствовало аномалии – я хандрил.
Касацкая надоела и уже не возбуждала. Большая грудь ее без лифчика свисала на живот. Чтобы не портить впечатление, я просил Наташу не снимать бюстгальтер, скрывающий заодно волоски, торчащие из сосков, как цветы в клумбе. Разглядывая мозоль, натертую в ее зарослях, я с ностальгией вспоминал бритый лобок Блудовой. В декабре я позвонил ей.
1984 год мы встретили у Марины. Уединялись, как и прежде, в ванной, куда похотливая Блудова, потеряв всякий стыд и осторожность, таскала меня всю ночь. Тогда я еще не знал, что в этом году поставлю точку в наших отношениях и фингал на ее face.
Весной вернулись знакомые хлопоты. Блудова понесла, рыдая, просилась замуж и, сделав аборт, опять меня не бросила. В отсутствие родителей я часто ночевал у нее. Однажды Марина заявила, что днем идет в гости – встречать одноклассника из армии, а вечером будет рада мне снова.
Выспавшись, в сумерках, я бодро жал кнопку звонка. Дверь не открывали. Я прислушался. В квартире, как и в подъезде, царила тишина. На улице, посмотрев в верх, обнаружил окно спальни открытым. Выходя из дома, по просьбе Блудовой, я закрыл его на шпингалет. Из автомата набрал номер. Трубку также никто не взял, однако утром я дозвонился.
‒ Привет, ‒ ответила она сонно, ‒ вчера в гостях напилась и дома отрубилась. А, ты приезжал, да?
Случай тот я быстро забыл, однако Блудова напомнила. Не достигнув в очередной раз консенсуса в вопросах семьи и брака, Марина истерила.
‒ Ты думаешь я никому не нужна? Заблуждаешься! Когда ты ночью ломился, я не одна спала! – она зарыдала, но быстро взяла себя в руки: ‒ Прости. Это нервы. Наговорила бог знает, что. Не верь! Я просто замуж хочу и люблю тебя!
Осенью в «Клешне» я встретил Коровина – того самого дембеля. Допив пиво, мы освободили тару.
‒ Я слышал, ты с Блудовой трешься? – Серега ловко под столом разлил в кружки портвейн и продолжил: – Блядь она. Когда ты летом в дверь звонил, мы рядом лежали. Хотел посмотреть – она не пустила. «Ошибся кто-то, – говорит, – сам уйдет!» Извини!
То ли «Три семерки», то ли сказанное Коровиным ударило в голову. Простить дурацкое положение обманутого любовника я не мог и, расплатившись, не зная, что скажу или сделаю, поехал к ней.
Открыв дверь, Марина впустила меня.
– С кем накушался? Воняет за версту!
‒ Коровина встретил.
‒ Как Сережа? – улыбнулась она.
Блудова не смутилась, не побледнела, не испугалась. Насмешливое выражение ее лица говорило: «Мне глубоко наплевать, что он рассказал, и теперь ты все знаешь!»