«Отряд СОБРа, оттолкнув охрану, входит в знакомое здание на Ленинском проспекте. Разделившись на группы, бегут по этажам. Одна упирается в железную дверь Департамента имущественных отношений. Им не открывают, но через пару минут срезанная железяка с грохотом падает. Сотрудницы, бросив уничтожать документы, испуганно жмутся по углам, и только Чернов, единственный парень в комнате, продолжает совать в измельчитель листы бумаги. Обрезки еще змейками ползут из шредера, а коллеги уже дружно лежат на полу, положив руки за голову». Затем дали интервью Михалыча на ступенях СКР. Гневно отвергая обвинения, он жаловался на провокацию оппонентов и козни мировой закулисы.
Не разбирая слов, я долго смотрел в телевизор. В Москве произошло то, чего я боялся и так счастливо избежал. О сделанном выборе, естественно, не жалел, однако вопрос, что делать дальше повис в воздухе. Перебрав за неделю десятки вариантов, я решил не менять ничего. Новость из телевизора влияла только на срок моей «альпийской» ссылки. Вместо предполагаемых пары месяцев, пребывание здесь могло затянуться. Чтобы не отупеть от ежедневных лыж, скалолазания или бэккантри, я начал искать развлечение для ума и придумал, как оставлю свой след в истории.
На следующий день, позавтракав, я удивил Тома желанием никуда не идти. Тот понимающе кивнул и не настаивал. Лыжники цветной вереницей потянулись к фуникулеру, отель опустел. Я сел за стол. В окне, в лучах встающего из-за гор солнца, золотым блеском сверкала La Meje. Открыв ноутбук, я выбрал шрифт и набрал название: «ЖУЛИК», а под ним «Глава1. Юность героя».
Я начал писать книгу
Глава 1ЮНОСТЬ ГЕРОЯ
Родился я в 1963 году, на перепутье времен, когда хрущевская оттепель, сходя на нет, уступала место брежневскому застою, что, в прочем, никак не влияло на мою маленькую жизнь.
Первые шесть – семь лет я провел у бабушек и дедушек. Родители мамы жили на Варварке у Красной площади, папины – в Лосинке, в собственном доме. Детство, проведенное в центре Родины, наложило отпечаток на восприятие мира. То, на что ехали смотреть со всей страны, для меня казалось повседневностью. Часто бывая в Кремле, я видел Царь-пушку, Царь-колокол, соборы и ничему не удивлялся. Когда наступала, зима из кладовки доставали санки. Снег в центре убирали, но место для катания нашли. Под горку приспособили спуск от кремлевской башни до Москворецкого моста. Дед, офицер в отставке, гулял со мной в Ильинском сквере или водил в Александровский сад. С удивлением и гордостью я смотрел, как встречные военные козыряли нам, а дед прикладывал в ответ ладонь к папахе. Решив сфотографировать внука на Красной площади, он попросил дежурного гэбиста, и тот поставил меня к Мавзолею. Караул, охранявший покой вождя, и глазом не повел на такую вольность. Люди в то время искренне уважали фронтовиков.
Жили бабушка с дедушкой в бывших Морозовских конторах, превращенных советской властью в обыкновенные коммуналки. О прошлом напоминали высоченные потолки, чугунная лестница и огромная, на три этажа люстра в стенном проеме. Еще дом запомнился небольшим двором с деревянной песочницей и парадами под крики машущих из окон соседей.
В Лосинке жили по-другому. Ухоженный старый сад с дорожками и скамейками, просторный дом в пять комнат, где каждой отводилась своя роль. В столовой только ели, в спальнях отдыхали, а в гостиной отмечали праздники. Летом на террасе пили чай из самовара. Впервые я помню себя здесь в возрасте трех- четырех лет. Открыв от яркого солнца глаза, я, радостный и довольный, ору во все горло. Кричу, потому что мне хорошо, впереди целый день и целая жизнь. А с кухни, спотыкаясь, заслышав вопли, торопится бабуля, на ходу причитая: «Внучок проснулся, Лешенька!»
После тесноты Варварки, в Лосинке, я вихрем носился по большому дому, однако, добежав до гостиной, затихал. В комнате, обставленной старинной мебелью, я с интересом глазел по сторонам. В углу стояли большие напольные часы с мелодичным, каждые полчаса, и громким часовым боем. Завороженный непонятным действом, я смотрел, как дедушка останавливал время и, подтянув гири, запускал маятник снова. У стены в линию выстроились сервант, полный красивой посуды, и книжный шкаф с золотыми корешками энциклопедии. С высокого постамента, прижимая к каменной груди букет цветов, смотрела на входящих мраморная девушка. Между окон стояла радиола «Эстония». Папа, навещая нас по выходным, садился в кресло и, медленно вращая ручку, сквозь треск эфира искал волну. Из динамика раздавалось: «Вас приветствует «Голос Америки» из Вашингтона или «Немецкая волна» из Кельна». Сидя рядом, я не понимал: зачем отец слушает здесь, когда на кухне так хорошо работает радио…
Раздолье в Лосинке не прекращалось ни зимой, ни летом. Когда выпадал снег и рано смеркалось, я сидел у окна и, глядя в черноту сада, с нетерпением ждал деда. Дедушка одевался, и мы доставали лыжи. Лыжня начиналась у калитки. Поскрипывая свежим снегом, мы не спеша скользили по темной улице. Первый, уверенным, плавным ходом, шел дед, а я, переваливаясь, еле поспевал за ним.
Лето в Лосинке радовало буйством цветов и зелени, личной песочницей и качелями, но с Джамгаровкой сравниться не могло ничто. Поездка на озеро за мотылем превращалась в путешествие. В гостиной стоял небольшой аквариум с золотыми рыбками. Дедушка любил их, кормил, и рыбы отвечали ему взаимностью. Когда еда кончалась, дед выводил из сарая огромный довоенный велосипед и, посадив меня на раму, вез на Джамгаровку. На озере каждый занимался своим: дед добывал мотыля, а я ловил пиявок.
Рос я в семье технической интеллигенции. Папа, перспективный ученый-ракетчик, тогда еще кандидат наук, работал в закрытом НИИ. Когда радио сообщало о запуске космонавтов, отец ходил в приподнятом настроении, прощая мне разные шалости. Мама, экономист министерства, работала на Арбате, в одной из «книжек». Однажды она взяла меня на работу. Воображение поразил скоростной лифт со множеством кнопок, взлетающий так, что закладывало уши и вид города с 23-го этажа. Герой известной комедии скажет потом: «Эх, красота-то какая! Лепота!»
В семь лет я переехал на Преображенку, поближе к будущей школе. Папа с мамой жили на Суворовской улице, в старом доме и, естественно, в коммуналке. Став старше, я хорошо запомнил эту квартиру: три звонка на входной двери, с табличками кому, сколько раз звонить, три выключателя в туалете и столько же в ванной. Соседи соответствовали времени. Дядя Леша, благообразный старичок, осеняющий крестом углы, мог слить бульон из нашей кастрюли, разбавив его водой. Зайчиха, соседка слева, умеренно пьющая фронтовичка, начинала каждое застолье трелью гармошки, а заканчивала дракой с сожителем. Ей мы обязаны тем, что телефон из нашей комнаты перекочевал в прихожую, став еще одним местом общего пользования. Кляуза орденоносной соседки подействовала на исполком сильнее доводов отца. Нечего сказать, любили тогда фронтовиков!
За год до первого класса родители затеяли подготовку к школе. Из-под палки, с уговорами, я учил буквы и счет, не понимая зачем, рисовал кружочки и палочки, а когда догадался, наотрез отказался идти куда-либо. Записали меня нехитрым обманом. Пообещав показать что-то интересное, завели к директору и, сунув букварь, попросили прочесть. Я оттарабанил, и участь моя на десять лет определилась.
Первое сентября 1970 года помню, как вчера. Настроение соответствовало погоде: шел дождь. Провожать меня в школу пришли многочисленные родственники. Радостные и возбужденные, они желали успеха и отличных отметок, а я, сдерживая слезы, не понимал, почему всем так хорошо, когда мне плохо. Прозвенел звонок. Вручив первокласснику букет гладиолусов, домашние ушли отмечать событие, и, ведомый старшеклассником, я поплелся в новую жизнь. За парту меня посадили с Андреем Бурановым. В отличие от меня, он школой не тяготился и учился хорошо. Благодаря маме-учительнице Андрей вырос патриотом, закончил военное училище, прошел Афган, другие горячие точки, а сейчас, судя по соцсетям, «геройствует» где-то на Донбассе.
Став школьником, я оставался любимым внуком и маменькиным сынком. Бабушка добросовестно водила меня на занятия, хотя большинство бегали уже одни. Идем мы как-то после уроков, а мальчишки дразнят с высокого дерева, что я к ним не влезу. Бабуля, не раздумывая, приказала: «Лезь!» Я обхватил ствол и, под хохот ребят, повис, не в силах подтянуться. Тогда бабушка, не смотря на возраст, толкая меня в задницу, помогла забраться, доказав остальным, а главное – самому, что я не хуже. Так шаг за шагом зарождалась моя вера в собственные силы.