На второй день, когда случайно вышло так, что Эдгар с матушкой оторвались от остальных на десяток-другой ярдов, Милдред вдруг задумчиво проговорила:
– Судя по всему, ты был вовсе не дома, когда заметил корабли викингов.
Эдгар ждал этого разговора. Эрман уже не раз высказывал недоумение, а Эдбальд явно догадывался, что в то утро что-то произошло, однако Эдгар не считал нужным объясняться с братьями. Но с матушкой было не отмолчаться.
Не зная, с чего начать, он просто ответил:
– Да.
– Наверное, к девушке бегал, а?
Эдгар смущенно потупился.
– У мальчишек нет иной причины удирать из дома посреди ночи, – утвердительно произнесла матушка.
Он пожал плечами. Как обычно, ничего от нее толком не скроешь.
– Но почему тайком? – не унималась матушка. – Ты ведь достаточно взрослый, чтобы ухаживать за девушками. Чего тут стыдиться? – Она помолчала. – Или твоя зазноба замужем?
Эдгар не ответил, но почувствовал, как запылали румянцем щеки.
– Ага, покраснел, – отметила матушка. – Что ж, тебе есть чего стыдиться.
Сама она была строгих правил, и папаша отличался тем же. Они истово верили в церковные устои и королевские посулы. Эдгар тоже верил, разумеется, но давно убедил себя, что их с Сунни любовь – нечто исключительное.
– Она ненавидела Кинерика, – проворчал он.
Матушка осталась при своем мнении.
– По-твоему, заповедь гласит: «Не прелюбодействуй, если только женщина не ненавидит своего мужа»? – насмешливо спросила она.
– Я знаю, что гласит заповедь. Знаю, что нарушил ее.
Признания матушке было, похоже, мало – ее мысли явно устремились дальше.
– Должно быть, она погибла в суматохе. Иначе ты бы не вернулся.
Эдгар кивнул.
– Полагаю, это жена коровника. Как ее звали? Сунгифу?
Она обо всем догадалась! Эдгар почувствовал себя ребенком, пойманным на лжи.
– Ты собирался сбежать той ночью? – уточнила матушка.
– Да.
Милдред взяла Эдгара за руку и понизила голос:
– Что ж, выбирал ты с умом, ничего не скажешь. Мне нравилась Сунни. Она была разумной и трудолюбивой. Жаль, что она мертва.
– Спасибо, мама.
– Она была хорошей женщиной. – Матушка отпустила руку Эдгара, ее голос снова изменился. – Но чужой женой.
– Я знаю.
На этом разговор закончился. Матушка знала, что слов не нужно, что все остальное сделает совесть Эдгара.
Они остановились у ручья выпить холодной воды и передохнуть. Минуло уже несколько часов с тех пор, как они ели в последний раз, но утолить голод было нечем.
Эрман, старший из братьев, был подавлен ничуть не меньше Эдгара, но ему не хватало смекалки молчать об этом.
– Я ремесленник, а не грязный крестьянин, – процедил он, когда семья снова двинулась в путь. – Сам не знаю, зачем я иду с вами.
Матушка не терпела нытья.
– Какой у нас был выбор? – сурово спросила она. – Чем бы ты занялся, не заставь я тебя пойти с нами?
У Эрмана, конечно, не было внятного ответа, он лишь пробормотал что-то насчет того, что подождал бы в Куме, пока все наладится.
– Да ничего бы не наладилось! – в сердцах воскликнула матушка. – Знаешь, что тебя ждало бы? Рабство. Уж поверь. Когда люди умирают от голода, они становятся рабами.
Обращалась она к Эрману, но Эдгара ее слова потрясли сильнее, чем брата. Ему и в голову не приходило, что он может однажды стать рабом. Такое откровение вгоняло в ступор. Неужели именно эта участь ожидает их семью, если они не смогут обустроиться на новом месте?
Эрман раздраженно бросил:
– Никто меня не поработит.
– Зачем кому-то тебя порабощать? – удивилась матушка. – Ты добровольно вызовешься.
Эдгару доводилось слышать о людях, добровольно продававшихся в рабство, но личного знакомства ни с кем таким он не водил. Конечно, он встречал множество рабов в Куме, где среди свободных хотя бы каждый десятый был рабом. Молодые и привлекательные девушки и юноши становились игрушками богатых мужчин. Остальные тянули плуги, получали побои, когда уставали, и проводили ночи на цепи, как собаки. Большинство из них составляли уроженцы Британии, выходцы с диких западных окраин – из Уэльса, Корнуолла и Ирландии. Время от времени оттуда предпринимали набеги на более богатых англов, похищали домашний скот, кур и оружие; англы же в отместку сжигали деревни и забирали рабов.
Добровольное рабство было чем-то другим. Существовал даже особый обряд, и матушка в красках описала его Эрману.
– Встаешь на колени перед знатным мужчиной или женщиной, покорно склоняешь голову. Тебя, разумеется, могут отвергнуть, но если такой человек положит руки тебе на голову, ты пожизненно будешь считаться рабом.
– Уж лучше сдохнуть с голода. – Эрман вяло сопротивлялся.
– Перестань, уж мне ли не знать, – одернула его матушка. – Ты ведь ни дня в жизни не голодал. Ваш отец заботился об этом, мальчики, даже когда нам с ним самим нечего было есть. Вам что, приходилось сидеть без еды целую неделю? Да вы в мгновение ока склонитесь перед любым, кто поманит вас похлебкой. А в итоге будете до конца своих дней трудиться за пропитание.
Эдгар никак не мог понять, верить матушке или нет. Почему-то казалось, что он бы выбрал смерть от голода.
В голосе Эрмана звучал угрюмый вызов.
– Из рабства можно выкупиться.
– Верно, но ты уверен, что это вот так просто? Свободу можно купить, кто бы спорил, но где ты возьмешь деньги? Хозяева иногда дают рабам денег, но нечасто и немного. Остается лишь надеяться, что добрый хозяин рано или поздно составит завещание, в котором тебя освободит. А потом ты вернешься к тому, с чего начинал, бездомный и обездоленный, но на двадцать лет старше. Вот такой у нас выбор, глупый мальчишка. Ну, повтори снова, что не хочешь копаться в земле.
Эдбальд, средний из братьев, внезапно остановился, наморщил веснушчатый лоб и произнес:
– Похоже, мы почти пришли.
Эдгар повернулся к реке. На дальнем ее берегу виднелось строение, похожее на постоялый двор, – длиннее обычного дома, со столом и скамьями снаружи и большой зеленой лужайкой, где паслись корова и две козы. Неподалеку была привязана за колышек грубая лодка. Вниз по склону от строения вела утоптанная тропинка. Слева от нее выстроились в ряд пять деревянных домов. Справа располагалась крохотная каменная церковь, за ней большой дом и пара сараев, наверное конюшни или амбары. Дальше дорога исчезала в лесу.
– Паром, таверна и церковь, – перечислил Эдгар, ощущая возбуждение в душе. – Сдается мне, что Эдбальд прав.
– Давай выясним, – сказала матушка. – Ну-ка, покричите.
Эдбальд, обладатель самого зычного голоса в семье, приложил ладони ко рту и завопил так, что эхо раскатилось над водой:
– Эй! Эгей! Есть кто живой? Эй!
Они стали ждать ответа.
Эдгар заметил, что ниже по течению река разделялась на два рукава островом, имевшим в длину около четверти мили. Он густо порос лесом, но за стволами деревьев угадывалась стена каменного здания. Юноше сразу стало любопытно, что бы это могло быть.
– Покричи снова, – попросила матушка.
Эдбальд повторно огласил окрестности своими воплями.
Дверь строения открылась, из нее вышла женщина. Эдгар сощурился и поправил себя – нет, не женщина, а девушка моложе его самого на четыре или на пять лет. Она уставилась через реку на новоприбывших, но отвечать на крики не спешила. В руках у нее было деревянное ведро; она неторопливо подошла к кромке воды, вылила ведро в реку, сполоснула и вернулась обратно.
– Придется вплавь, – со вздохом сказал Эрман.
– Я не умею плавать, – напомнила матушка.
Эдгар не дал разгореться спору.
– Эта девица всего-навсего выделывается. Дает нам понять, что она тут за главную, а вовсе не служанка. Она пригонит лодку, когда ей заблагорассудится, и еще будет ждать от нас благодарности.
Он оказался прав. Девушка снова вышла наружу. Все тем же неторопливым шагом направилась туда, где была привязана лодка. Отвязала веревку, взяла весло, села в лодку и оттолкнулась от берега. Попеременно опуская весло в воду то с одного борта, то с другого, принялась грести. По уверенным движениям было ясно, что это занятие ей привычно и, по-видимому, не требует усилий.
Эдгар с изумлением таращился на лодку. Ничего особенного, просто выдолбленный ствол дерева, очень неустойчивый на воде, но девчонка управлялась с ним довольно ловко.