Она ждала звонка. Но все равно оказалась к нему не готовой.
«Когда-нибудь тебе позвонят. Среди ночи, оторвав тебя от тягостных снов. Настанет время правды. Но сейчас, так яростно ее желая, в тот момент ты предпочтешь ее не знать. Голос в трубке скажет, что Гая больше нет. Что они нашли его тело в тех проклятых песках. И тогда твоя прежняя жизнь, те ее угольки, что все еще теплились в тебе – остынут. Отныне ты будешь жить по-другому…»
Тот человек, призрак в кресле, он готовил ее к этому. Каждую ночь. И вот – она оказалась не готова.
Трясущимися пальцами Мирра подняла трубку и поднесла к уху.
– Мирра? – послышался в трубке женский голос. – Мирра Пател?
– Да, – прошептала она, ощущая, как все холодеет внутри.
– Меня зовут Мия Лавлин…
В ту ночь, когда она решилась ехать на поиски Гая в резервацию, к ней в спальню приходило нечто иное. Не призрак, а кое-что осязаемое, то, что могло добраться до нее, причинив ей физическую боль. Обжигающая враждебная пустота ползла из-за стены гетто и расползалась по Голдтауну, словно щупальца громадного осьминога. Словно чума, которую было не удержать за рукотворными стенами.
В ту ночь, когда Мирра решилась, она открыла двери этой пустоте. И пустота заполнила ее всю, без остатка.
***
Дэйт – очкастый толстяк в вытянутой футболке – почесал закозлившуюся бороду.
– Да, – наконец ответил он. – Видел ее. Пару дней назад. Здесь, на заправке.
Все это случилось еще до того, как к делу подключился Пол Маккензи из совета безопасности – допрос в тот вечер вел обычный патрульный, дежуривший на сутках. Он был черным и широко улыбался, записывая что-то в блокнот, то и дело слюнявя колпачок ручки. Дело было в одиннадцатом часу, на заправке по Флейтон-стрит, принадлежавшей Тексако.
– Сможете описать ее поведение более подробно? – спросил темнокожий патрульный, снова показав Дэйту снимок подозреваемой девушки.
– Да, собственно, она вела себя, как обычно… я имею в виду, как остальные, – он пожал плечами. – Я бы не вспомнил ее, если бы не эти… ну… – он хлопнул себя по плечу – татушки. Какая-то японская тематика…
– Хорошо, ее действия, опишите их.
– Она зашла, оплатила бак, прошлась между рядами, – он неопределенно махнул на витрины, заваленные хламом, – купила воды и каких-то чипсов и… темные очки еще, да, я вспомнил, наверное, это важно, вот с той вертушки сняла их, но так и не надела…
– Угу, – кивнул полицейский, широко улыбнувшись. – Значит очки?
Дэйт нервно сглотнул:
– Ну, да. Очки. Она же в розыске, теперь ей понадобятся все эти шпионские штучки.
Патрульный пристально посмотрел на толстяка поверх блокнота:
– Она говорила с вами на отвлеченные темы?
– Нет, нет, только …по существу, по делу, да…
На самом деле они перекинулись парой словечек. Он спросил ее, как дела. Она не ответила. Он перегнулся через прилавок, чтобы оценить ее зад, и крикнул, что может быть ей еще что-то нужно, намекая на дрочку за деньги. Но девушка только кисло посмотрела на толстого продавца и, забрав покупки, вышла прочь. На ней были дурацкие пижамные штаны и белая майка-алкоголичка, открывающая татуированные плечи.
– Хорошо. Вам известно, в чем обвиняется эта женщина? – патрульный опять ткнул фотографией Дейту в лицо.
– По телеку сказали, разыскивается из-за того взрыва…
– Это террористка, все верно, – кивнул полицейский. – Ваши показания очень ценны. А теперь скажите – встречалась ли она с кем-то еще. И куда направилась после того, как отъехала от заправки?
Дэйт мог сказать, что видел еще одну женщину, тонкую, темноволосую тростинку, подсевшую в машину к той террористке. Но он не был уверен – плохо спал в последние дни и слишком много пил спиртного вперемешку с газировкой. Поэтому он пожал плечами. Нет. Никого. Она села в свою убогенькую тачку и потащилась на восток. В пустыню с этими гребаными перекати-поле. К КПП и кордонам.
– То есть – она поехала в сторону гетто? – уточнил патрульный.
– Да, если считать, что она нигде не свернула – она поехала в сторону резервации.
***
Отец Гая как-то сказал, что есть места, которые не отпускают. Которые держат тебя, словно цепи. И какой бы длинной ни была эта цепь, рано или поздно кто-нибудь дернет за нее и тебя потащат обратно. Люди – заложники мест, заложники одних и тех же вещей и событий. И теперь Мирра понимала, насколько верными были те слова. Она услышала их, когда Гай с отцом пили пиво на веранде. Стояла вечерняя прохлада и двое мужчин отдыхали после тяжелого трудового дня. «Цепи не отпускают тебя, никогда. Крепко держат твой ебаный индийский зад», – так сказал отец Гая и тот кивнул ему, а потом обернулся к Мирре.
–Милая, ты тут, а я и не услышал.
И они свернули этот разговор. Они нечасто позволяли себе откровенничать при Мирре. И еще реже говорили о резервации.
Цепи есть у каждого. Но иногда мы добровольно подставляем свою шею под чужие кандалы. И они утягивают нас за собой, на самую глубину, в незнакомый нам, страшный кошмар. Теперь Мирра понимала это. Но ничего не могла с этим поделать.
– Может это из-за меня, – сказала Аня. Она сидела на пассажирском сидении, пристегнутая поясом безопасности и уныло смотрела в окно. Ее руки были в масле от чипсов, которыми она только что хрустела. По обе стороны дороги проплывал пейзаж пустыни, погруженной в сумерки.
– Что? – спросила Мирра.
– То, что случилось. Взрыв. Мне кажется, я принесла это с собой, из-за стены…
– Не говори глупостей.
Жизнь – это кольцо. Чертов индеец был прав. Кольцо, и ей не стоило даже пытаться сбежать за его пределы, вырваться из собственного ада. Она вернется туда, откуда все началось. И все повторится заново.
– Мы, как чумные, – сказала Аня. – Лезем из-за стены, и заражаем здоровых своей болезнью. Всей этой жестокостью, всем этим террором…
Мирра помолчала, глядя на дорогу. В свете фар мелькала пунктирная полоса разметки. Убегала под колеса быстрого автомобиля.
– Расскажешь о себе? – наконец задала вопрос Мирра.
Аня прижалась лицом к боковому стеклу и закрыла глаза:
– Нечего рассказывать.
– Как тебя зовут?
– Аня…
Мирра кивнула. Стиснула челюсти. В ней была, закипала эта злость. За обман, хоть она и раскрыла его в первый же день. Но она снова заставила себя успокоиться.
– Почему он спас тебя? Мой муж…
– Я не знаю…
– Ты не хочешь рассказывать…
– Я не знаю! – резко повторила Аня. – Он хотел, чтобы я рассказала о том, что случилось с ним. И со мной. И с Антоном. Но я подвела его. Я не смогла… не смогла заставить их слушать… Вас слушать…
В глазах ее дрожали слезы. Мирра видела это в отражении темного лобовика.
– Он говорил, чтобы я жила. Он вытолкнул меня к стене, и я перебралась через нее, хотя и не верила, что способна на это…
– Он всегда был таким. Мой муж. Хоть и не признавал. Всегда тащил других, наплевав на себя.
– Он был хорошим, – прошептала Аня.
Мирра кивнула.
«И что бы теперь подумал о тебе твой хороший муж, а, Мирра? Он остался там, вытащив эту девчонку из-за стены, а ты теперь везешь ее обратно…»
Голоса в голове. Они ничего уже не могли изменить. Все было решено. И Мирра только прибавила газу.
***
Пол Маккензи – сорокалетний коп со стажем, перебравшийся в совет безопасности по настоянию жены, переминался у стеклянной двери начальства. Грузный и угрюмый, поседевший в тридцать, сейчас он больше напоминал неуклюжего медведя, чем опытного сыскаря. Маккензи коротко стригся и носил широкие рубахи с короткими рукавами. Обильно потел и ездил на Кадиллаке Калаисе шестьдесят пятого года. Но все то, что обретало какие-то линии и черты, сейчас не имело никакого значения. Маккензи мялся у двери, как в детстве мялся у двери школьного директора, и не мог заставить себя войти. Он был хорошим копом, был ищейкой у себя в отделе, но не любил подобных встреч.
Наконец, он все же взялся за хромированную ручку стеклянной двери. В коридоре было душно, и ручка казалось раскаленной. А все вокруг казалось враждебным.
«Начальник отдела по борьбе с терроризмом Натан Хоув» гласила надпись на матовом стекле. А за ней проглядывались силуэты стола и сидящего за ним человека.
Утром жена выгладила Макензи широкую белую рубаху навыпуск и выставила на брюках стрелки.
«Твой главный день», – она чмокнула его в щеку, оставив след от помады. Было семь утра, а она уже намазалась помадой и накрутила бигуди. Она всегда выглядела для него на миллион.