Подносчики подхватили снаряды, номера установили переданные данные, заряжающие вкинули снаряды в разверстые железные челюсти затворов и те мягко чавкнув смазанными частями проглотили первую жратву боя.
Старые пушки имели на вооружении устаревшие картечные и шрапнельные заряды, давно уже считавшиеся непригодными для современной механизированной войны. Утерянное искусство стрельбы картечью и шрапнелью, сохранили только немногие офицеры прошедшие фронты первой мировой и уцелевшие в горнилах сталинских чисток.
Четверть века назад молодй поручик последний раз стрелял картечью по австрийской коннице, и обнаружив среди прибывшего со складов старья картечные и шрапнельные заряды полковник первоначально только выругал про себя интендантов. В учебном процессе картечь и шрапнель давно уже не значились. Однако перебирать не приходилось, боеприпасов имелось настолько мало, что он велел забирать все подряд.
Теперь увидев летящие толпой по дороге мотоциклы и представив на их месте австрийских гусар — неожиданно для себя нашел решение. Остановить эту скоростную ораву жиденьким залпом старых, с малой начальной скоростью осколочных снарядов невозможно. А вот град выпущенных в упор свистящих и воющих картечных пуль мог действенно охладить пыл механизированных наглецов.
Оставалось только самое главное — момент команды. Ни секундой раньше и не позже чем колеса пересекут невидимую смертельную черту. Если поторопиться, то пули потеряв скорость шмякнуться подняв пыль перед немцами, если позже то — по рядам окупантов ударят не успевшие раскрыться стаканы, а не рои набравших скорость пуль, разошедшиеся смертельными конусами.
— Дивизион!… Три снаряда… Беглым… Огонь!
Мотоциклисты влетали на травяной пригорок. Потеряв сцепление с дорожным покрытием колеса пробуксовывали, скорость замедлилась и машины на некоторое время сбились в кучу. Картечь трех последовательных залпов рвала людей, сшибала водителей с кожанных сидений, выкидывала пулеметчиков из колясок, взрезала тонкий металл бутонами искр, пробивала бензиновые баки, выплескивая горящее топливо на резину покрышек, на заправленные в пулеметы патронные ленты.
Как и предвидел командир часть орудийных расчетов не справилась с первой в жизни, трудной даже для опытных огневиков задачей. Половина картечных пуль ушла в небо или зарылась в землю. Но даже оставшегося количества хватило, чтобы покончить практически со всем колесным воинством, догорающим теперь среди месива железа и тлеющей резины. Залп картечью в упор это конечно анахронизм, но и неподготовленная, нахрапистая атака сходу, без разведки — не меньшая наглость.
Несколько запоздалых, удачливых, не особенно рьяных, не рвавшихся в первые ряды мотоциклистов, уносились прочь пригнув к рулям головы в угловатых касках, развевая по ветру прорезиненные серые плащи.
Механизированная колонна остановилась в недоумении, ошеломленная непонятливостью обреченных на поражение красных, их совершенно неуместным сопротивлением немецкой силе. Из брезентовых кузовов транспортных машин выскакивали и строились рядом пехотинцы в мышиных мундирчиках, тягачи растаскивали в стороны полевые гаубицы, танки выползали вперед, прикрывая стальными телами развертывание войск.
Вновь командир дивизиона припал к биноклю, а командир взвода инструментальной разведки к установленной на треноге буссоли. Успех боя сегодня зависел практически только от одного человека, его воли и умения. Все решала стрельба дивизиона как единого целого, а не отдельных, плохо подготовленных батарей.
— Дивизион! Шрапнелью!… Трубка… Заряд… Дальность… Угол… Один снаряд… Огонь!
Белые облачка шрапнели вспухли высоко над немецкими танками, бессильно хлестанули градинами по броне и расплющенные, обессиленные скатились в траву.
Второй залп пришелся по отъезжающим пустым автомобилям, порвал тенты, подстегнул шоферню, заставив побыстрее удрать на безопасное расстояние от поля боя. Третий неровно вспух над разворачивающейся в цепи пехотой, но слишком высоко, практически бесполезно. На каждое орудие оставалось всего по три шрапнельных заряда. Командир понимал, что на пристрелку нет времени, последний раз провел корректировку и пушки зачастили, ударили беглым огнем.
Курсансткому дивизиону вновь чертовски повезло и серые фигурки заметались, закувыркались под свинцовым градом, заелозили брюхами по траве, залползая ужами под танки, бронетранспортеры, спасаясь от столь непривычного для них удара с воздуха, всегда так надежно прикрытого самолетами люфтвафе.
Наконец немецкие солдаты не выдержали и побежали вслед за отошедшими транспортерами, оставив на месте остановки колонны с десяток плоско распластанных в придорожной пыли тел. Танки начавшие было расползаться, перестраиваться для атаки, оставшись без пехоты остановились и не решившись идти в бой без прикрытия, открыли неприцельный ответный огонь. Позиция у подножья холма оказалась невыгодной для стрельбы танковых пушек с их ограниченных стальной башней углом возвышения. Вести огонь танкистам приходилось снизу вверх и снаряды рвались то на склоне перед орудиями, то позади, среди хуторских улочек.
Батареи не прекращали огня. Частили, бухали старенькие пушки, чавкали затворы поглощая, заглатывая снаряды и гильзы. После картечи и шрапнели пошли в дело осколочно-фугасные. Взрывы поднимали фонтаны вздыбленной земли между танками, иногда очень близко, совсем рядом, но ни один не попал в цель. Полковник раньше всех понял бесперспективность такой стрельбы, но не давал команды отбой, вел беспокоящий, нервирующий фашистов огонь. Он наверняка знал, что пройдет немного времени и остаток невыпущенных снарядов окажется никому не нужным железным хламом, так пусть же летят они во врага, воодушевляют расчеты. Орудийные номера раскрасневшиеся, потные, горячие поскидывали гимнастерки, нательные рубашки и работали сейчас у станин блестя мокрыми голыми торсами. Люди вошли в ритм стрельбы и дело пошло на удивление слаженно, точно, гараздо лучше чем на последних прошедших в училище занятиях.
Немецкая атака оказалась сорвана, и курсанты получили небольшую передышку. Не догадываясь об отсутствии на батареях противотанковых снарядов, танкисты не решились атаковать позиции русских самостоятельно и потянулись вслед за пехотой, выходя из зоны огня.
Полковник скомандывал Отбой. Уставшие стволы откатившись и выплюнув в последний раз дымящиеся горячие гильзы, успокоились на старомодных высоких лафетах. Курсанты праздновали победу, хлопали друг друга по плечам, захлебываясь делились первыми боевыми впечатлениями. Командир дивизиона приказал зампотылу распорядиться насчет обеда, но поесть горячего им так и не пришлось.
Шутки закончились. Немецкий командир, разозленный потерями, утратой темпа так хорошо начавшегося наступления, наглостью обреченных артиллеристов вызвал авиацию и предоставил пикирующим с диким воем штукам проделать всю грязную работу по уничтожению неожиданного препятствия.
Желтоносые лапотники прилетели неторопливым клином, отсвечивая остеклениями двойных кабин, покачивая кургузыми крыльями, деловито перестроились в круг и пошли падать один за другим в крутое, визжащее, орущее сиренами, наполненное ужасом и смертью пике. Из под прикрытых обтекателями, неубирающихся в полете шасси вываливались кувыркаясь бомбы и неслись к близкой земле под неистовый аккомпанемент пулеметных очередей. В начале налета курсанты еще пытались организовать под командой отделенных командиров некое подобие противовоздушной обороны. Лежа на спине они согласно Уставу дружно задирали в воздух длинные стволы неуклюжих винтовок, залпами били вверх, в синее небо перед желтыми носами самолетов.
Летчики прошедшие Польшу, Францию, Белоруссию и пол Украины отлично знали свое дело. Первые же бомбы заставили даже самых отчаянных побросать оружие и залечь на дно укрытий, прикрывая головы от летящих с трясущихся стен комьев земли, от осколков и щепок разбитых снарядных ящиков, тряпок, мокрых кусков разорванных тел. Штурмовики работали без истребительного прикрытия. В нем просто не было нужды. Никто не мешал пилотам спокойно, словно на полигоне обрабатывать артиллерийские позиции красных. Прилежно отбомбившись, облегченные железные птицы улетели на запад оставив после себя смрад сгоревшей взрывчатки, испятнанную, разрытую воронками землю, перевернутые, разбитые, искалеченные пушки, искромсанные тела артиллеристов.