Этот спектакль действовал мне на нервы, и я спросил не церемонясь:
– Кто – он?
– Бабося-я-я-н-н-н, – еще тише взвыла уборщица и закрыла лицо руками.
– Все понятно, Каракатя… э-э-э… Екатерина. Продолжайте работать, – сказал я и быстро пошел прочь.
Когда я оглянулся, уборщица внимательно смотрела мне в след, как будто оценивая, произвела ли на меня нужный эффект.
«Нелепость какая-то, – подумалось мне. – Зачем Каракате понадобилось каяться, ведь она все сделала, если можно так сказать, чисто и ей ничего не угрожает? Она даже не попросила у меня денег за информацию. Нет, в ее задачу входило просто опорочить Бабосяна… по чьему-то заказу. Каким бы тупым не был Недоумченко, но после нашего разговора он вполне мог смекнуть, что до сих пор действовал слишком прямолинейно и теперь мог испугаться, что из-за гновна под дверью шашлычной подозрение падает на него, ведь почерк злоумышленника нельзя просто так игнорировать, вот он и начал действовать «тонко». Подкупить уборщицу, чтобы подставить Бабосяна, такое вполне можно ожидать от Недоумченко. В таком случае получается, что спектакль разыгран либо в целях самозащиты, либо чтобы свалить свою вину на Бабосяна. Но такая комбинация была бы слишком сложна для недоразвитого умишки сортирщика. К тому же какая-то подозрительно аккуратная диверсия: аккуратная кучка аккуратно наложена под дверь темной-темной ночью… Короче, это не похоже на почерк маньяка, скорее, это лишь его имитация. Вот так уже больше похоже на правду».
Как мы и договорились с Бабосяном, я шел прямиком в шашлычную, размышляя над откровением уборщицы. Последствия выходки неизвестного вредителя уже были устранены. Перед входом в шашлычную не осталось и следа, но на всякий случай я сделал большой шаг, переступая порог. Бабик, как загнанный зверь, метался по пустому залу. Посетителей не было. Измятый колпак в виде белого шара валялся в углу, а сам повар имел всклокоченный и растрепанный вид.
– Привет, Бабик, как дела не спрашиваю. Лучше скажи, это, случайно, не ты сам устроил? – с ходу принялся я обрабатывать Бабосяна.
– А что, похоже? – взвизгнул он и застыл на месте, гневно сжимая и разжимая кулаки.
– Если честно, то не исключено. Как-то не тянет на маньяка, не забывай, ведь я лично знаком с Недоумченко. Да и какой урон ты понес? Минимальный: запах выветрится, и – забыто. А ему-то что за выгода с этого?
– Дьмерьмо под моей дверью! Из его сортира! – завопил Бабосян, видя мои сомнения и пытаясь переубедить.
– Знаешь, Бабик, в теории аргументации есть такие понятия, как доказательность и убедительность. Вот ты сейчас очень убедителен, но это слабый довод. Пойми, мне нужны не домыслы – ими я и так завален по уши, – а прямые доказательства… ну или хотя бы косвенные, но веские. Маленькая кучка дьмерьмеца у тебя на пороге – это не улика против шизанутого на всю голову Недоумченко. Что я ему, в конце концов, предъявлю: испорченный эстетический вкус? или плохое воспитание?
Видя, как сильно Бабосян переживает, я решил больше не давить на него сегодня и постарался успокоить несчастного шашлычника:
– Ладно, не расстраивайся, Бабик, я подумаю, как к нему подобраться.
– Из-за этого урода у меня сегодня не было ни одного человека, а я мяса намриновал… – сокрушенно пожаловался Бабосян. – Кушать будешь?
– Нет, спасибо. Запашок пока еще не очень, – улыбнулся я.
Шутка не прошла. Бабик дико на меня посмотрел, и я поспешил поскорее с ним распрощаться:
– Ну пока. Завтра зайду.
До вечера в шашлычной так и не появилось ни одного посетителя. Свежие сводки регулярно стекались в додерную с каждым новым посетителем, где я приземлился сразу после посещения Бабосяна. Дядя Додик жаждал услышать от меня саму суть: что же там происходит на самом деле? Но я по-прежнему не мог просветить его на этот счет, поэтому потчевал лишь наблюдениями да размышлениями.
– Нет, я ей не верю, – сказал я, допивая пятую – или шестую, или какую там по счету? – бутылку «Морского». – У Бабика никогда язык не повернулся бы назвать заклятого врага уважаемым владельцем гигиенического салона, как сказала Каракатя. Ее подкупил сортирщик, это точно. Он псих, и вдобавок у него мания величия.
– Ты молодец, голова у тебя золотая, – похвалил меня хмельной дядя Додик, который со мной за компанию употреблял коньячок. – Все ты замечаешь.
– Замечаю, – согласился я, – но ни хера не понимаю. Вот с какой целью он ее подкупил: чтобы очернить другого? или чтобы отмазаться самому? Да и Бабика я сегодня, похоже, обидел недоверием, – вздохнул я. – Жалко его, но пока не хватает против сортирщика доказательств, только слова Каракати о гигиеническом салоне.
– Сердце у тебя тоже золотое. Еще пива?
Я вежливо отказался и стал прощаться с гостеприимным дядей Додиком, оправдываясь, что завтра рано утром собираюсь сходить на море… Потом еще раз отказался и снова попрощался… Затем отказался и попрощался в третий раз… и, пятясь к выходу, наконец-таки, вышел за дверь.
На улице уже стемнело, город зажег огни, и я, расслабленной походкой, покачиваясь, побрел к себе домой.
Глава 12
Ощущение ранее пережитого, или, говоря иначе, дежа-вю, это когда ты стоишь в плавках на пустынном галечном пляже за один миг до прыжка в море с длинного пирса, а тебе кажется, что все это уже было. Но иногда бывает ложное дежа-вю, когда все это действительно было, а сейчас просто повторяется в мельчайших деталях, накладываясь на воспоминания, и в сознании возникает ощущение иллюзии. От этого не долго и рехнуться, но за последние три дня я получил хорошую дозу сюрра на «Сухогрузе», и поэтому легкое чувство нереальности реального меня совсем не беспокоило.
Было раннее утро середины недели. Нежаркое солнце ласково согревало тело, а свежий ветерок с моря трепал волосы. В небе безумствовали крикливые чайки, а на рейде и в грузовом порту то и дело натужно гудели крупнотоннажные танкеры, сухогрузы и контейнеровозы, как будто перекликаясь между собой и требуя от докеров: кто погрузки, кто разгрузки.
Я мог бы бесконечно долго наслаждаться морским пейзажем, но, чтобы не получилось как вчера, я поскорее скатал в рулон одежду, разбежался по пирсу и нырнул в набежавшую изумрудную волну. Вода казалась ледяной, но после нескольких энергичных гребков тело привыкло к новой температуре, и стало даже приятно от чувства покалывания на коже.
Между тем я все никак не мог в полной мере сосредоточиться на ощущениях – меня тревожила неопределенность на «Сухогрузе» и моя роль в этом деле. Всем было понятно, что я буксовал на месте, и это не добавляло бонусов к моей журналистской репутации. Однако чертовски не хотелось думать ни о чем тревожащем, рассекая гладь моря перед собой, и я плюнул на всех этих Бабосянов с Недоумченками и взял направление к восточному молу, где со стороны залива вода была прозрачной, и можно было вдоволь понырять.
Выйдя на берег спустя часа полтора, первым делом я проверил телефон. Пропущенных звонков не было, значит, в рыночном «паноптиконе» все было тихо и спокойно. В противном случае мне бы уже звонили, если не дядя Додик, то Бабик уж точно. Наскоро вытерев тело бумажными полотенцами, я облачился в свою обычную одежду: черные классические брюки, скроенные по южному фасону – шириной в Черное море, – зауженную темно-вишневую рубашку с белыми узорами из восточных огурцов и, сменившие уже две подметки, черные кожаные туфли с острыми носами. Голову как всегда увенчала всесезонная серенькая кепка.
Спешить мне было некуда. Походкой беззаботного курортника я покинул пока еще безлюдный городской пляж – чайки, что сидели на белоснежной балюстраде, на этот раз молча провожали меня черными бусинками глаз – и вышел на Приморский бульвар. Торговцы многочисленных сувенирных павильонов уже успели понять, что сезон окончен и с унылым видом скучали в полном одиночестве, окруженные пестротой и разнообразием товаров, в один миг ставших бесполезными. Под разноцветными тентами уличных открытых кафешек свободно прогуливались голуби да шныряли воробьишки, выискивая между пластиковыми стульями и столами оброненные ненасытными курортниками крошки. Невдалеке от автоматов с газированной водой я заприметил передвижной охлаждаемый прилавок с синей надписью: «Мороженое». Я позвенел монетами в кармане, оценивая по звуку, хватит ли на мой любимый щербет, и направился прямиком к мороженщице.