С Андреем она тоже договорилась. Он пообещал вести себя хорошо, не ревновать, не напоминать мне об этом приключении. Если бы мы с ним оба твёрдо воспротивились, то никуда бы наши папаши не делись бы, а так одна слабая девушка… Ты тоже хорош! Вместо того чтобы биться как рыцарь за нашу любовь, смирился и нашёл новую пассию.
— Если девчонка уходит к другому, то неизвестно, кому повезло! — напеваю я с ехидной улыбочкой. — Оля ты про приключения в Крыму обещала рассказать.
— Ой, может не стоит? — Девушка странно усмехается. — Хотя, чего это я, мы взрослые люди. Мы любили друг друга.
Она рассказывает мне во всех подробностях о нашем весёлом, хмельном и эротическом путешествии.
— Я такая, стягиваю купальник, чтобы смыть дорожную пыль, думаю, эх, была не была, а ты уже с мочалкой мне спинку натираешь. В парилке жара градусов 100! Пот течёт, всё скользкое, травами какими-то пахнет. Я стою, руками в полок упёрлась, только покачиваюсь в такт.
После рассказов Леночек о моих сексуальных подвигах, я уже думал, что меня ничем не удивить, но Коваленко меня просто потрясла. Оказалось, мы с ней в Крыму такие фортели откалывали, что, как она выразилась «стыдно рассказать, приятно вспомнить».
— Всё, хватит, я уже не могу, — Олины щёчки стали пунцовыми. — Да и домой пора.
Она также стремительно вскакивает, намереваясь сама нахлобучить тяжёлую шубу. Я едва успеваю её перехватить.
— Оленька, ну что ты так резко. Леди не торопятся, они позволяют джентльменам проявить заботу о них.
— Ладно, давай проявляй заботу, только поскорее. — Она уже успела замотать вокруг головы роскошный платок.
Через минуту я наблюдаю, как выскочив из кафе, она призывно голосует у кромки панели, как перебрасывается с водилой парой слов и прыгает на заднее сиденье.
* * *
Домой идти не хочется, поэтому возвращаюсь. Пашка с Борькой ещё на месте.
— Мужики, давайте, вы мне сейчас по дороге на остановку расскажете, чем мы тут с вами занимались. От баб я только какие-то обрывки получаю. Ничего не понятно.
— Чего тут не понятного-то, — ворчит Мельников. — Ты с каким-то Тришиным из Худфонда договорился, чтобы всякую рутинную работу они тебе скидывали. Ты на эти заказы исполнителей с факультета подбирал. Какой-то процент себе оставлял. Так всё классно шло, до тех пор, пока алконавты не устроили пьянку прямо в Горисполкоме. В результате, скандал и на этом всё.
— Ты-то я думаю в дураках не остался?
— Нет, конечно. Тут ты мне тоже помог. Как мы тогда Дзержинский райком забабахали, ко мне аппаратчики пошли. Райкомы, парткомы, месткомы. Все хотели чтобы было «красиво». Правда, кроме денег ничего не дают. Вон, Павел в выставке поучаствовал и большо-о-ой диплом получил. Потом его на стенку повесил. Солидно смотрится! Мне вот ни одна сволочь ни одной вшивой грамоты не вручила.
— Много настрогал кабинетов-то?
— Да до фига! Ленинский, Кировский, Дзержинский и Первомайский райком нашей родной коммунистической партии успел оформить. Если Кировский я ещё и малярил, то остальные уже только проектами интерьеров занимался. Тебя не устаю вспоминать. Ты нас тогда с Дзержинским хорошо потренировал.
— Чёрт! Вот прямо обидно, что ни фига не помню, — Рогов от досады хлопает себя по лбу. — Как же плохо без памяти. Мужики, вы как исходные на конкурс получите, мне обязательно звякните. Очень интересно посмотреть, что за Университет болгары придумали.
ГЛАВА 4ТАМО ДАЛЕКО
24 декабря 1979 года. Приштина. Али Шукрия и Махмут Бакали.
Из-за окна, сквозь завывание декабрьского ветра, доносились крики толпы. Люди, собравшиеся на площади Единства, центральной площади Приштины, громко скандировали — «Космет для албанцев!», «Косово — Республика!», и даже «Долой СКЮ».
Серое тяжёлое небо как будто давило на городок, зажатый между окружающими холмами. Давило на старинные мечети и жилые кварталы, на всех его жителей, не различая серба и шкиптара, черногорца и влаха. Канун Рождества в этом году был отмечен и природой и людьми как неправильный, и враждебный. Неделю назад полиция разогнала студенческую демонстрацию. Албанские юноши потеряли терпение и вышли на площадь Единства, чтобы потребовать соблюдения человеческих условий в общежитиях и столовых единственного в Косово Университета.
После разгона, город затих в тревожном ожидании и вот сегодня, одному из студентов в студенческой столовой попался таракан в тарелке с супом. Это оказалось последней каплей. Возмущённая молодёжь тут же выплеснулась на улицу, забыв о полицейских дубинках и автозаках.
Толпа, пополнившаяся друзьями и родственниками, стояла на площади. Дело шло к вечеру, но народ и не думал расходиться. Кое-где уже видным были сизые струйки. Там демонстранты начали разводить костры. Все понимали, что толпа собирается праздновать Рождество под сенью трёх лопастей монумента «Братства и Единства».
В здании краевого комитета Союза Коммунистов забаррикадировался отряд полиции, а в кабинете главы комитета переговаривались двое.
— Что делать будем, товарищ Шукрия? — к председателю президиума автономного края обратился Махмут Бакали. — Сегодня толпа раза в три больше чем неделю назад. У наших ребят может сил не хватить для разгона.
Шукрия и Бакали не были друзьями, они не были даже ровесниками, но оба понимали, что раскол СФРЮ сейчас приведёт к самым непредсказуемым последствиям. — Может, всё-таки запросим у Белграда разрешение на применение силы?
— Нет! Это сейчас ничего не решит. — Али Шукрия, как старший, старается удержать темпераментного Бакали. — А вот головы полетят. Нам ещё повезло, что товарищ Тито сейчас не занимается государственными делами. А то бы быть нам за решёткой. К тому же помощь из Белграда прибудет не ранее завтрашнего утра.
Шукрия подошёл к окну и всмотрелся в мелькание снежных хлопьев. Мокрая пелена не позволяла рассмотреть толпу в деталях. И на какой-то миг сборище людей предстало рычащим бурым медведем.
— Давай позвоним нашему молодёжному лидеру, пусть он тоже участвует в совете, — главный коммунист Косовской автономии повернулся к товарищу. — Мало нас, но отступать некуда.
— Если Белград решится на применение силы сейчас, когда Тито в больнице, мы в крае получим такую партизанщину, что сербов придётся под охраной вывозить. Мы же тоже с вами шкиптары. Просто мы понимаем, что с Ходжёй нам не по пути, а эти горлопаны не понимают. Это же мусульмане! Они не понимают, что в случае если их действительно примет товарищ Ходжа, о мечетях и Коране им придётся забыть.
— Прав всё-таки товарищ Ходжа, суров, но справедлив, — сетует Бакали, крутя телефонный диск. — Совершенно правильно разогнал всех муфтиев и попов, запретив это мракобесие. Зря товарищ Тито с мусульманами заигрывать начал. А если толпа ночью ринется крайком штурмо… — он не успел закончить фразу, когда на другом конце провода послышался голос абонента.
— Товарищ Мустафа, здравствуйте, Махмут Бакали говорит.
…
— Можете подойти в Крайком? Как у вас в Союзе Молодёжи? Все разбежались?
…
— Плохо! Постарайтесь на площадь не выходить. Толпа настроена очень агрессивно.
…
— Нет! Ни в коем случае! Вы понимаете, что вас могут убить? Это ещё сильнее заведёт толпу. У них тогда обратной дороги не будет. — Бакали бросает трубку.
— Этот идиот возомнил себя Цицероном и Наполеоном в одном лице. Он хочет выступить перед студентами и убедить их разойтись по домам.
* * *
Прошло около получаса, и в кабинет ворвался высокий молодой мужчина с копной кудрявых чёрных как смоль волос, в которых блестели капли растаявшего снега.
— Пёршёндети, товарищи, — приветствовал по-албански молодёжный лидер старших товарищей по партии. — Всё конечно очень плохо, но могло быть и хуже. По крайней мере, студенты меня выслушали.
— И что хотят эти хулиганы?
— Много чего, начиная от ремонта общежитий, улучшения работы столовой университета и заканчивая требованием независимости Косово. — Мустафа стряхнул с куртки мокрый снег прямо на красивый ковёр на полу. — Пока они не готовы к активным действиям. Но тенденция прослеживается. Хорошо, что сегодня канун Рождества, большинство точно по домам разойдётся, а остальным духу не хватит… Завтра праздник, потом каникулы, многие студенты разъедутся по домам. У нас будет время подумать и посоветоваться с сербскими товарищами.