Вот и крутится с утра до вечера рядом, сюсюкая, как идиотка: «папочка, может чайку?», «папочка, может вывезти тебя к морю, подышать воздухом?».
Ладно, было б это от чистого сердца. Так ведь Лазарь Моисеевич точно знает, ненавидит его дочушка. Придушила бы своими руками наперегонки с братцем. Но боятся. Пока.
– Ну, что, Ироды, поди, ночи не спали, как вам Ленка позвонила. Надеялись, стеганет меня по полной.
– Ну, что ты, Лазарь. – Улыбнулась еврею женушка, прервавшая срочно свой европейский вояж
– А ты вообще заткнись, шлюшка. Тебя точно не спрашиваю. Хотя, с тебя-то, как раз, спросу нет. Эти вот, дети родные, кровь моя. Так и видят старого Берга в гробу в белых тапочках. Хрен вам. – выкрикнул Лазарь Моисеевич, ткнув посетителям в рожу хороший такой кукиш. – Валите отсюда. Я еще маленько поживу.
С этими словами Берг выкатился из кабинета на электрическом инвалидном кресле, которое вполне способно по своим показателям заменить небольшой автомобиль. Дорогая игрушка. Лазарь Моисеевич прекрасно мог ходить, но врачи категорично посоветовали беречь не только нервы, но и силы.
Он добрался до террасы. На большом дубовом столе стоял его ноутбук, с открытым почтовым ящиком, где Берг перед явлением семейства перебирал письма. В окошке «входящие» значилось новое сообщение. Еврей открыл его, внимательно читая и даже шевеля немного губами от усердия.
– Вот суки. – Вырвалось у Берга, когда он закончил. – Камень мой захотели. Ну-ну.
Старик взял телефон и набрал номер, за который отвалил чертову кучу денег.
– Здравствуйте. Вы уже на месте? Очень хорошо. Значит, давайте начнем. Ваш гонорар я переведу сегодня вечером. Во всем полностью полагаюсь на ваш профессионализм.
Лазарь Моисеевич скинул звонок и уставился на альпийские горки своего сада. Еще и Ленка, как назло задерживается. Вчера у нее был выходной, но сейчас-то уже пора появится. Она, конечно, девка рыжая, да красивая, но работа вообще-то должна быть в приоритете. Бедный Лазарь Моисеевич. Он даже не догадывался, что с таким трудом найденный секретарь, способный работать на нужном уровне, уже опустилась ко дну Черного моря, имея на шее очаровательное украшение в виде неподъемно тяжелого камня.
А ведь день только начинался.
Первая глава
Васька Селиванов предпочитал, чтоб его звали Большой босс, это казалось ему крайне соответствующим занимаемому положению. Нет, оно, конечно, когда приходилось бегать по поручениям старших товарищей, выбивать бабки из должников, собирать деньги с проституток, короче выполнять все функции среднестатистической шестерки, Селиванова вполне устраивало старое погоняло Босой. Но теперь... Теперь, извините, подвиньтесь. Только Большой Босс, и никак иначе. Правда подчинённые, множество раз ломавшие язык о столь сложное для их не особо отягощенных мыслями умов сочетание слов, сократили нежно лелеемое прозвище до Большой. Ваську это устраивало вполне. Даже соблюдалась интрига. Мало ли что и где у него там большое. Пусть девки хихикают при встрече, подталкивая друг друга локтями в бока. Тем более, похвалиться и правда есть чем. Не зря по Васенькиной смазливой роже убивается большая половина женского населения, даже несмотря на специфическую репутацию, а, может, и благодаря ей. Любят бабы "плохих" парней.
Все Васькины кореша давным-давно отчалили в сторону Москвы для поиска лучшей доли. Большой чувствовал себя отлично и в своём городе, потому что город этот на самом деле был его. Торговые ряды, жрицы любви, наркота-все шло через загребущие Васькины руки. Он настолько поднялся в криминальной структуре, что даже позволил организовать себе небольшой банк, более всего специализирующийся на кредитах и займах. Но основная прибыль шла, конечно, с отмываемого нала, проходящего через счета Васенькиной организации. Для этого к Селиванову обращались многие авторитеты близлежащих городов. И не только.
В данный конкретный момент сидел Васенька на террасе своего дома, попивая коньячок из маленькой серебряной рюмочки, да закусывая тоненькими ломтиками сахарного лимончика.
Вот она, барская жизнь. Солнце, море, бабло, льющееся стабильной рекой. Красота.
В это время в саду, на оформление которого Васька потратил чёртову прорву денег, чтоб соответствовать уровню, появился Мишка Хромой, выполняющий тяжкие обязанности его правой руки. Забежал, красный, потный, рухнул в плетеное кресло, стоявшее напротив босса, налил в пустую рюмку коньяка и хлопнул, не закусывая. Селиванов даже ошалел от такой наглости. Совсем распоясались, черти.
– Васька... Фу ты, мля, Большой, банк ограбили.
Васенька встал, обошёл стол и наклонился к корешу, присматриваясь. Затем со всей силы отвесил Мишке леща.
–Ты чего, скотина, накурился с утра пораньше? Наркоманишь, падла? Какой на хер банк?
– Так ведь твой, Васенька, твой, ненаглядный ты мой.
Земля закачалась под ногами Селиванова. Это что такое? Как ограбили? Разве у них тут Чикаго? Или Бруклин какой? Что твориться то?
Васька даже ухватился за край стола, чтоб не свалиться на глазах у подчинённого.
– Ты что плетешь, Хромой? У нас жителей то с полмиллиона вряд ли наберётся. Кто мог такую пакость смертоубийственную сотворить? Я ж ноги вырву, жопу на британский флаг падлам порву. Кому жить то надоело?
Дальше Васенька услышал историю, сколь занимательную, столь же невероятную, причём невероятную настолько, что периодически даже тряс головой, убеждаясь, а не послышалось ли ему.
Около двенадцати часов дня в принадлежавшем ему банке обозначились два еврея. Почему еврея? Да потому что выглядели они так, будто сбежали с карнавала или праздника Песах, когда эта, прости Господи, чрезвычайно многочисленная нация, вспоминает исход иудеев из Египта. Ермолки, окладистые темные бороды, практически закрывающие лицо целиком и белые рубахи под чёрными сюртуками. Прошли эти двое в помещение, остановились напротив кассирши Людочки, добросовестно отсчитывающей деньги очередному клиенту, и с криком: "Всем не двигаться, это ограбление!" принялись тыкать в лица окружающим самыми, что ни на есть, подлинными пистолетами. Впрочем, истины ради, нужно признать, голосил один. Второй просто молча поставил дуло Людочке промеж глаз, отчего кассирша, баба дородная, при желании способная завалить быка одним ударом в лоб, даже опешила, поразившись такой наглости.
– Сынок, я чего-то не пойму, – постучала тому, что агрессивнее по плечу бабка Маша, пришедшая в банк, чтоб забрать проценты с постоянного пополняющегося из кармана приезжих отдыхающих счета. – Грабют нас что ли?
– Бабуль, тебя конкретно нет, а вот их. – мужик указал подбородком на застывших работников Большого, очень даже, да.
– А, так это Ваську что ли? Его грабь, сынок, на здоровье. Совсем охамел, рожа бандитская, я его анадысь встретила у магазина, так он, падла криминальная, даже не поздоровался. Ты только извиняй, но я как в фильмах, мордой то в пол лечь не могу, потому как замучил радикулит проклятый. Коли лягу, так уже не поднимусь.
– Ничего страшного, бабуль. Мы тут сейчас по-быстрому. Ты поди присядь.
Бабка Маша, восхищаясь воспитанностью современных грабителей, направилась к лавочке, стоявшей для удобства посетителей, походу объясняя присутствующим, что сейчас Ваську скоренько раскулачат и все они пойдут домой.
Самое интересное, охраны в банке не было никакой. Просто Селиванову даже в голову не могло прийти, что кого-то посетит безумная мысль устроить ему вот такой сюрприз. Люди, занимающиеся подобными вещами, прекрасно знали, через банк Большого проходят деньги всех авторитетов, проживающих на расстоянии многих сотен километров от их приморского городка. Самоубийство, конечно, дело возможно крайне занимательно, но в криминальных кругах не очень уважаемое.
– Сколько? – Спросил Васька замогильным голосом, прижимая руку к сердцу.
– Десять мультов. Как с куста. Только это не вся, так сказать, жопа. Потребовали гады проводить их к хранилищу.
В этом месте Селиванов стало совсем дурно. На негнущихся ногах он подошёл к своему излюбленному месту, а именно креслу-качалке, которое чётко ассоциировалось у него с Доном Карлеоне, а на него Васенька, восхищаясь в глубине души данным персонажем, всячески старался походить, и рухнул без сил, уже понимая, что услышит от Хромого.