Потом дверь открылась, они оба вышли и подошли ко мне.
Константин, держа руки в карманах джинсов, хмуро смотрел на меня и молчал. Главный врач, нестарый еще, сухощавый лысеющий дядечка, приветливо мне улыбнулся:
— Ну, Евгения, поживете пока у нас, я вам обещаю, что здесь вам даже понравится. Вы ведь будете себя хорошо вести? Костя сказал, что вы милая и послушная девочка.
Я взглянула на Костю, сильно сомневаясь, что он говорил обо мне именно в таких выражениях, но кивнула доктору, чтобы он именно так обо мне и думал.
— Я буду тебя навещать, — мрачно пообещал Костя, чмокнул меня в лоб, кивнул доктору на прощанье и удалился, не вынимая рук из карманов своих штанов.
В клинике мне понравилось. Это было тихое и уютное местечко. Можно даже сказать, спокойное. Пациенты здесь буйствовали редко. А может, просто звукоизоляция была хорошая.
Я была милой и послушной девочкой. Приветливо здоровалась с персоналом, завела несколько знакомств с местными обитателями (некоторых из них язык не поворачивался назвать пациентами, выглядели они вполне адекватными, можно сказать, здоровыми людьми). Вот с соседкой по комнате мне не повезло. Это была молодая девица-шизофреничка. Большую часть времени она была тиха, задумчиво бормотала что-то себе под нос, в основном не обращая на меня внимания. Но иногда на нее находило, она начинала злобствовать, расхаживала по комнате, ругала правительство, главного врача, медперсонал больницы, один раз досталось даже мне.
Я наблюдала за ней безучастно, сидя на своей кровати, обхватив колени и положив голову на локти. Она встала передо мной и завела одну из своих бесконечных и бессмысленных речей, которые сводились к тому, что вокруг нее сплошные враги. Когда ее нападки стали касаться только меня, я никак не реагировала до тех пор, пока она не начала тыкать меня кулаком в плечо. Я не отреагировала на первый тычок и на второй, посильнее. Когда же она попала в больное место, в еще не заживший ожог, я встала и хладнокровно, можно даже сказать, спокойно, ни слова не говоря, смачно двинула ей под дых так, что она сначала согнулась пополам, а потом попятилась к своей кровати. После чего я уселась обратно в той же позе, а она забралась на свою койку и закрылась от меня подушкой. Больше она ко мне не лезла.
На следующий день в общей («игровой») комнате ко мне подошел главный врач и мягко пожурил за то, что я не сообщила об инциденте санитарам.
— Вы уж поймите, Евгения, о таких случаях надо нам сообщать, чтобы мы приняли меры, скорректировали Настеньке дозу лекарств. И очень вам рекомендую, если в следующий раз подобные вспышки повторятся, не вступать в рукопашную, а воспользоваться кнопочкой экстренного вызова. Договорились?
Я молча кивнула, он с довольным видом потрепал меня по плечу (тоже попал в злосчастный ожог!) и удалился. Я скрипнула зубами.
— А ты что, Настюхе Буйной заехала? — громким шепотом спросила меня баба Галя из соседней палаты, веселая выдумщица, которая, как говорили, подожгла свой дом и долго смотрела на огонь, что-то бормоча и кивая головой, пока соседи и пожарные суетились вокруг. Мы с бабой Галей частенько шушукались, так что было слышно на всю игровую, перемывая кости пациентам-старожилам и персоналу. Точнее, я слушала, а баба Галя своим громогласным шепотом рассказывала мне свежие сплетни.
Не знаю, кто, что и от кого про меня узнал, но до меня через бабу Галю дошли слухи, что меня в клинике окрестили Женькой Беспамятной. А может, это было ее рук, вернее, уст, дело.
Каждый день я ходила «на собеседования» к доктору Бринцевичу. Отвечала на его вопросы, заполняла анкеты и опросники, рисовала ему всякие картинки, рассматривала кляксы и цветные пятна. Я ждала, что он начнет погружать меня в гипнотический транс или что-то подобное. Но он просто разговаривал со мной, обсуждал погоду, пациентов, интересовался, устраивают ли меня условия проживания в этой замечательной клинике.
Меня все устраивало. Персонал, похоже, это удивляло и поначалу даже напрягало. Мне казалось, что они сами не могли определиться с моим статусом: то ли я пациент, то ли почетная гостья. Мне даже иногда казалось, что они чего-то от меня ждут: буйства, побега, очередной потасовки… Потом ко мне потеряли интерес и стали относиться как к тем из проживающих, кто не доставлял особых хлопот: смеялись, шутили, приветливо здоровались, не настаивали на строгом соблюдении распорядка.
Через пару недель моего пребывания в этом заведении мне разрешили гулять по небольшому ухоженному садику, огороженному высокой каменной стеной, через которую почти не проникал городской шум. Я подолгу сидела на скамейке, грелась на солнышке, вдыхала ароматы петуний и шиповника и слушала, как чирикают над головой птички. Иногда ко мне подсаживалась баба Галя, и мы в компании друг друга наслаждались летней благодатью.
Однажды во время одной из таких безмятежных прогулок я увидела, как из главного здания вышел Константин и направился по садовой дорожке в мою сторону.
Я негромко сказала бабе Гале:
— Бабгаль, это ко мне.
Она сделала большие и круглые глаза, оглядывая стройную фигуру мужчины, решительно шагавшего к нам. Повернула ко мне восхищенное лицо, хитро подмигнула и спросила своим неповторимым шепотом, больше похожим на приглушенный рык:
— Родственник? Хахаль?
Я не ответила и слегка пихнула ее локтем, намекая, чтобы она испарилась. Она суетливо подхватилась и засеменила прочь, то и дело оглядываясь. Я не сомневалась, что, обогнув ближайшие кусты, она займет наблюдательный пост и станет подслушивать.
Константин остановился передо мной, посвежевший и похорошевший с того раза, как я видела его в кабинете у главврача: без синяков, почти без ожогов и царапин он выглядел вполне респектабельно в своей светло-серой рубашке навыпуск, модных потертых джинсах и мокасинах.
Он стоял, сунув руки в карманы, молча смотрел на меня и, похоже, просто не решался ни заговорить, ни присесть рядом.
Я приглашающе похлопала по скамейке возле себя, и он, оглядевшись вокруг, как настороженный зверь, подошел и уселся. Я тоже огляделась и заметила в ближайших кустах бабу Галю в засаде. Я помахала ей рукой, она засмущалась, сделала мне ручкой и поспешно удалилась.
— Привет, — наконец обронил мой гость.
— Привет, — в тон ему отозвалась я.
Он помолчал. Я гадала, зачем он пришел. Идей не было. Я, конечно, помнила его слова о том, что именно я распахала его бок. Но мне даже не было любопытно, при каких обстоятельствах и зачем я это сделала. Да и верилось-то с трудом.
Я снова взглянула на правую ладонь, где вдольлинии жизни розовел едва затянувшийся тонкий рубец. Он тоже кинул косой взгляд на мою руку, потом перевел глаза на меня и наконец спросил напряженным голосом:
— Ты что-нибудь вспомнила?
— О чем? Об этом? — я протянула ему ладонь со шрамом.
Он кивнул и продолжал вопросительно вглядываться в мое лицо.
Я скривила губы и покачала головой.
— А должна? Доктор Бринцевич говорит, что если это был посттравматический шок, то память может и не восстановиться.
— Он пытался что-то сделать?
Я пожала плечами.
— Не особо, по-моему…
Мне показалось, что мужчина вздохнул с некоторым облегчением.
Я подозрительно косилась на него и молчала.
Он отводил от меня глаза и тоже ничего не говорил. Я снова заметила в отдалении бабу Галю, которая, не сильно скрываясь за тонким деревцем, издали пожирала нас глазами.
— Костя, — теряя терпение, позвала я его, — зачем ты пришел?
Он как будто даже вздрогнул, словно я задела его больное место. Он пристально на меня посмотрел.
— А тебе неприятно меня видеть? — настороженно спросил он, как-то весь подобравшись.
— Приятно, — спокойно ответила я. — Мне приятно видеть солнце, зеленые листья, эти цветущие кусты, тебя… Но ведь ты пришел не за этим? И не на меня посмотреть. Мы с тобой вообще кто — друзья или враги?
— Я и сам пытаюсь это понять, — честно ответил он, странно улыбаясь.
Я вспомнила его дикий взгляд, когда он пришел в себя после взрыва.
— Я пыталась тебя убить? — «в лоб» спросила я, не ходя вокруг да около.
— Нет, ты защищалась. Это я пытался тебя убить.
Я была слегка ошарашена и пыталась представить, при каких обстоятельствах, как и зачем этот человек пытался меня убить, а теперь как ни в чем не бывало сидит рядом со мной на скамеечке, слушает пение птичек, любуется цветочками и преспокойно мне об этом сообщает.