— Что-то не так, Джош? — спросила она взволнованно и удивленно.
— Да.
— Какие?
— Все. Мне правда очень плохо. Боюсь, что сегодня я не составлю большую компанию, Кейт. Это печально.
С этим печальным признанием я быстро обернулся, притворившись — отчасти действительно — жертвой ужасающей тошноты. Я нащупал дверную защелку.
«Не могу… не могу говорить», — пробормотал я, предполагая, что, если я не выйду из купе сразу, я не смогу ответить за последствия.
«Бедняга», — сказала Кейт, открывая мне дверь с жалостью на лице.
Бедняга быстро исчел по коридору в сторону туалета.
Я заперся в грязном туалете, в котором была дыра, рядом с которой стояло что-то вроде коробки для сигар, полной старых газет, разрезанных на квадраты. Я оставался там до тех пор, пока это было возможно потом вернулся в мое личное купе.
Я застелил постель, тщательно смазал Вильгельмину и лег на матрас толщиной с лист сигаретной бумаги.
Убаюкиваемый ленивым мурлыканьем поезда, я в полусне ждал, пока все остальные пассажиры в вагоне лягут в постель. Затем я вышел в коридор, чтобы добраться до соседнего фургона. Мой Rolex показал 12:17.
Деревянные скамейки с прямыми спинками скрипели под грузом бирманцев, по бокам которых лежал самый разнообразный багаж. Несмотря на открытые окна, атмосфера была едкой и замкнутой. Группа мужчин, стучащих костями в углу вагона, на мгновение перестала играть, чтобы проследить за мной молчаливыми любопытными глазами. Я подарил им лучшую из моих хороших улыбок янки и перешел в следующий вагон, который была точной копией того, которую я только что оставил. Я смотрел за свою спину. Ни малейшей тени месье X.
Пройдя через пять шатких вагонов, все они были одинаковые, за исключением нескольких деталей, я подошел к двери фургона. Я сделал глубокий глоток ночного воздуха и положил руку на утопленную ручку. Хэви-металлическая дверь скользнула по рельсам. Как один мужчина, три солдата с сонными лицами повернулись ко мне недружелюбно.
Я зашел в фургон и закрыл дверь, не дав им времени открыть рот.
— Не допускается ! — взвизгнул самый оживленный из всех, показывая мне, чтобы я повернул назад.
Я сказал по-английски. — Что?
Трое мужчин нахмурились.
«Запрещено», — повторил другой охранник.
Третий подкрепил свое заявление кивком, а затем добавил по-английски, изо всех сил пытаясь подобрать слова:
— Подъезд к… фургону запрещен.
За их спинами я увидел ящики, покрытые китайскими иероглифами, в которых экспонаты были тщательно упакованы, чтобы не разбиться. Ко мне подошел один из солдат. Винтовка, слишком свободно свисавшая с петли, висела у него за спиной. Я заговорил с ними на бирманском языке, что мгновенно их успокоило. Один из них даже ухмыльнулся.
«Они все спят», — объяснил я, показывая сзади, чтобы показать другие вагоны. Мне было скучно, и я хотел выкурить с кем-нибудь сигарет. Вам это интересно?
Во время разговора я открыл портсигар и раздал им сигарет.
«Спасибо», — сказали по очереди трое солдат, получив сигареты.
Пламя моего Данхилла осветило одно за другим три лица ничего не подозревающих солдат. Я сел на корточки, как бирманец, и ждал, что молодые люди сделают то же самое. Они медленно подражали мне, комментируя качество моего табака. Единственная лампочка излучала рассеянный свет внутри машины.
«Я репортер журнала из Великобритании», — объявил я, гадая, какой акцент мог бы иметь англичанин, когда он говорил по-бирмански.
— Журналист?
— Да. Я пишу статью о китайской выставке, — сказал я, указывая пальцем на деревянные ящики, в одном из которых лежало украшение тела Тоу Вана. Ллойд Кэррингтон, — добавил я, протягивая руку, чтобы закончить представиться.
— Ты остановился в Бирме, в Рангуне? — спросил тот из троих, кто любил выставлять напоказ свое знание моего родного языка.
— Да. В отеле «Озеро Иня».
«Намного менее шикарно, чем Strand», — объяснил он с улыбкой, обнажившей сверкающие зубы.
«Ставки на Strand слишком высоки для моих гонораров», — мягко ответил я.
С тщательно рассчитанной медлительностью я встал, избегая резких движений, и прислонился к ближайшей стопке ящиков. Я выпустил дым, продолжая мирно болтать. Но, очевидно, мои товарищи были больше склонны спать, чем обмениваться взглядами. Я продолжал разговаривать с ними, не прекращая медленно пятиться к задней части фургона.
Полиглот из банды встал, потянулся, затем раздавил кончик сигареты двумя пальцами и сунул окурок в карман.
«А теперь, мистер Кэррингтон, нам нужно вернуться в ваше купе», — сказал он мне по-английски.
Незаметным движением я просунул руку под куртку.
— Почему ? — спросил я по-английски.
— Это запрещено. Запрещено.
Он подошел ко мне. Я не двигался, ожидая, что он будет рядом.
«Пойдемте, мистер Кэррингтон», — сказал он, возвращаясь к своему родному языку. Вы доставите нам неприятности.
Я зажал сигарету каблуком и сказал:
— Я просто хочу тебе кое-что показать.
— Что?
— Пойдемте, посмеетесь. Давай, минутку. Это… это… как это сказать?
Как будто я не мог подобрать слова, я сделал ему небольшой непристойный жест, не требующий комментариев. Во второй раз он показал мне свои зубы, улыбаясь до ушей. Я быстро вытащил руку из куртки, и голубоватое дуло Вильгельмины предстало перед его круглыми глазами.
— Что… что…? — запнулся он в замешательстве.
— Все очень просто, друг мой.
Еще до того, как он понял, что с ним происходит, Вильгельмина прилипла к его горлу, и я схватил его М-14. Затем свободной рукой я развернул его и прикрылся за ним, как щит. Двое его товарищей встали, но прежде, чем кто-либо из них успел среагировать или вскрикнуть, я очень кратко объяснил им ситуацию:
— Один жест, один крик, и я отправляю вашего друга в нирвану. Ясно ?
«Hoke ket», — прошептали они себе под нос. Да, да.
— Идеально. Бросьте оружие на землю.
Моя пленник была обездвижен, я держал Вильгельмину у горла, пока это не сделали двое других. Когда ружья упали на пол, я отпустил его и толкнул вперед. Я снова сунул руку под куртку и вытащил нейлоновый шнур, который принес с собой.
«Не забывай», — повторил я. Если ты промолчишь, я оставлю тебя целым. Иначе… Понятно?
«Hoke ket», — сказали трое мужчин один за другим.
Я передал веревку англоговорящему солдату и объяснил ему, как связать своих друзей, связав им лодыжки и связав им руки за спиной.
В ужасе мальчик поспешил сделать то, что я его просил. Двое его друзей, так же напуганные, как и он, позволили послушно унизить себя. На самом деле у меня не было никакого желания привлекать Вильгельмину. У меня в кармане был глушитель, готовый к использованию в случае необходимости, но я надеялся избежать этого. Трое солдат были детьми.
Воодушевленный видением Люгера, молодой солдат не терял времени зря. Когда двое других были связаны, я сказал ему присесть рядом с ними. По опыту я знал, что пистолет можно использовать как минимум двумя способами. Я ударил его прикладом по шее сзади, точно рассчитав силу удара, чтобы серьезно усыпить, не вызвав перелома. От удара металла по костям двое солдат дернулись в своих оковах. Их друг рухнул на землю, свернувшись клубочком, как охотничья собака.
«Когда он проснется, его голова будут только болеть», — успокаивающе объяснил я. Ничего больше.
Я заранее приготовил несколько полосок ткани, чтобы заткнуть им рот. Я проверил узлы их галстуков и пошел запереть раздвижную дверь.
Мои часы Rolex показывали 12:51. На данный момент все шло по моему плану. Я бросил трех своих солдат; Один во сне, двое других связаны и отправился на поиски двух уже знакомых идеограмм, обозначающих Тоу Ван. Ящик, в котором они появились, имел форму и размеры гроба. Он находился в задней части фургона, и мне пришлось переместить несколько других ящиков, чтобы добраться до него. Тогда я обернулся. Двое солдат с кляпом во рту смотрели на меня широко раскрытыми глазами в ужасе. Видно, они хотели уцелеть, и это меня вполне устраивало. Риск вмешательства с их стороны действительно казался мне очень ограниченным.
«Не волнуйтесь, ребята, это все закончится, прежде чем вы успеете осознать это», — сказал я, открывая миниатюрную сумку с инструментами.