Наконец, Катенька подошла к плачущей женщине вплотную. Девочка протянула дрожащую руку и коснулась маменькиного плеча. Рыдания стихли, и Катя отпрянула, опасаясь, что жуткая женщина, подменившая родного человека, снова набросится на неё. Силуэт медленно повернулся. Все звуки стихли – ни воя ветра, ни стука капель, ни грохота грома. Даже сердце перестало стучать, словно остановившись.
Женщина опустила руки – это Катя видела, но разглядеть скрывающееся в темноте лицо не могла. Молния на секунду развеяла мрак, осветив маменьку и портрет за её спиной. Катя закричала – закричала так, как никогда не кричала в жизни. Женщина на картине двигалась, повторяя все движения её мамы. И та прятала в ладонях не заплаканное лицо. Вместо слез по щекам стекали струйки крови. Капли падали с пальцев. Плачущая женщина в свете молний срывала с себя лицо.
III
22 июля 1880 года, утро, город в верховьях Камы.
Утром дождь не закончился – просто стал менее библейским. Урчащий пустой желудок настоятельно рекомендовал Корсакову отбросить сомнения по поводу качества гостиничной пищи и позавтракать. На первом этаже его ожидал сюрприз – за одним из трех грубых столов, символизирующих, видимо, местный ресторан, расположился рослый мужчина в форме уездного исправника, с солдатским орденом на груди.
–Доброе утро, – поприветствовал Корсакова визитер. Над роскошными рыжими усами блестели хитрые глаза, внимательно изучавшие приезжего.
–Доброе, господин полицейский, – Корсаков вспомнил наполеоновскую максиму, что лучшей защитой является нападение, и спокойно уселся напротив. – Составите компанию за завтраком? Что порекомендуете попробовать?
–У Михайлова? – исправник демонстративно обвел глазами убогий зал. – На вашем месте, я бы не рисковал. Хотя… Если очень голодны, попробуйте кашу – её испортить сложнее. Михайлов, принеси гостю, будь добр, – Корсаков успел увидеть крысиную мордочку хозяина гостиницы, на секунду высунувшуюся из дверей соседней комнаты и тут же скрывшуюся обратно. – Позвольте представиться – Родионов, Гаврила Викторович, здешний исправник.
–Очень приятно, Гаврила Викторович. Корсаков, Владимир Николаевич, – он протянул исправнику руку. Тот осторожно пожал её – и перед глазами молодого человека снова мелькнула картина из прошлого. Родионов приветствует бородатого незнакомца в щегольском сюртуке на главной площади, тогда еще не залитой дождем.
–Какими судьбами оказались в нашем Богом забытом городишке? – вопрос исправника в голове Корсакова прозвучал эхом – молодой человек словно услышал его дважды: здесь и сейчас, и несколько недель назад, на площади.
–Путешествую, Гаврила Викторович. Grand tour совершаю по городам и весям нашей империи. Проматываю родительское состояние помаленьку, да статьи для петербургских газет пишу, – Владимир улыбнулся и, не сдержавшись, повторил слово в слово ответ незнакомца в сюртуке. – Привлекла меня та маленькая древняя церквушка над городом, и не смог отказать себе в удовольствии осмотреть её повнимательнее.
Исправник впился в него удивленным взглядом и заметно напрягся.
–Да неужели, господин путешественник? – Родинов придвинулся к столу, упершись в него локтями, явно рассчитывая припугнуть собеседника своими впечатляющими габаритами. – Как же вы смогли её разглядеть-то, ночью и в непогоду?
–Одарен феноменальным зрением, Гаврила Викторович. К тому же товарищ мой высоко отзывался о вашем городке в письмах. Сергей Стасевич, художник. Слыхали о таком?
–Предположим, – исправник внимательно разглядывал лицо собеседника, пытаясь понять, куда тот клонит.
–Только, дырявая голова, забыл он мне написать, где остановился. Явно не в гостинице, иначе бы мы с ним уже встретились. Может, подскажете?
–Может, и подскажу, да только позвольте увидеть ваш паспорт. Хотелось бы убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете. Не сочтите за оскорбление, да только городок у нас маленький и тихий, приезжих мало, а уж чтобы с разницей в несколько недель – так вообще не помню, когда такое случалось. Служба у меня – следить, чтобы порядок никто не нарушал.
–Какие оскорбления, Гаврила Викторович, все прекрасно понимаю. Только паспорта, увы, не имею. А вот дворянскую карту – извольте, – Корсаков сходил в номер, извлек из походной сумки плотную папку с документами и, вернувшись за стол, предоставил исправнику удостоверение личности.
–Графы у нас появлялись и того реже, – хмыкнул Родионов. – Ну, что ж, друг ваш действительно появился две недели назад и остановился в усадьбе Серебрянских. Это шесть верст от города, как раз за старой церковью. Только доберетесь вы туда вряд ли – дороги размыло ливнями. Сами видите – стихия у нас разгулялась.
–Я, пожалуй, испытаю удачу. А что за Серебрянские?
–Когда-то им принадлежала вся округа, – от Корсакова не укрылось, что исправник невольно понизил голос, словно боялся, что его услышат. – Древний род, скрытный к тому же. В городе почти не появлялись, только присылали слуг.
–Любопытное семейство приютило моего друга. Спасибо за помощь, Гаврила Викторович.
–Рад, что смог быть полезен, – исправник поднялся из-за стола. – Если понадоблюсь, то можете найти меня здесь же, на главной площади. Следующий дом за гостиницей.
–Спасибо, обязательно!
Исправник был уже у дверей, когда его остановил вопрос Корсакова.
–Позвольте полюбопытствовать: а когда у вас ненастье разыгралось?
–Дайте подумать, – Родионов задумался, а затем удивленно поднял глаза на гостя. – Да те же две недели назад. А что?
–Праздный интерес.
IV
Полтора месяца назад, кафе “Доминик”, Санкт-Петербург.
Вошедший солидный господин преклонных лет сразу заметил человека, которому назначил встречу. Тот вальяжно расположился за отдельным столиком у одного из шести окон, выходивших на Невский проспект. Перед ним стояло блюдце со сладостями и чашка кофе, а сам гость рассеянно листал газету. На вид молодому человеку было чуть меньше тридцати, среднего роста, слегка полноват, чисто выбрит, с густыми каштановыми волосами и очками для чтения, закрывавшими половину лица. Никому в голову не пришло бы назвать его красивым, но в его внешности было что-то, привлекавшее внимание.
–Владимир Николаевич? – осведомился пожилой господин, остановившись у столика.
–А, таинственный мсье N, – молодой человек отвлекся от газеты. – Присаживайтесь, прошу.
–Благодарю, что откликнулись на мое приглашение.
–Оставьте! Даже не знаю, что меня заинтриговало больше – ваше письмо или приложенный к нему аванс. У вас, безусловно, эффектный способ вести дела. Только… Чем же я привлек ваше внимание?
–Я навел справки, – пожилой господин внимательно разглядывал собеседника. – Несмотря на возраст, вы успели заработать в определенных кругах двух столиц репутацию человека, разбирающегося в делах… Скажем так, неестественных.
–Давайте уж не будем изъясняться эвфемизмами – оккультных.
–Люди, которым я доверяю, сказали мне: “Помочь может лишь молодой граф Корсаков”. Поэтому, перейду сразу к делу. Слышали вы об эпидемии самоубийств, которая случилась в столице этой весной?
–Если бы я о ней не слышал, у вас было бы полное право встать и уйти отсюда прямо сейчас. Она унесла, как минимум, три жизни.
–Пять. Еще два случая не афишировались. И вы знаете, что их объединяет?
–Некий модный художник, я полагаю, – Корсаков взял театральную паузу, отпил кофе и зажмурился от удовольствия, а затем продолжил. – Стасевич. В трех случаях, о которых я справлялся, будущие жертвы за несколько недель до своей преждевременной кончины становились не слишком счастливыми обладателями портретов кисти этого автора. А также, внезапно, упоминали его в своих завещаниях.
–Что еще?
–Способы самоубийств вышли очень уж оригинальными. Особенно у наследника торгового дома Гуревичей, – молодой человек откинулся на спинку стула, словно оценивая, насколько подробным ему стоит быть, дабы вывести собеседника из равновесия. – Надо же, сервировать ужин из собственных внутренностей, да еще и прожить достаточно долго, чтобы начать его есть…
–Довольно. Вы знакомы с Стасевичем?
–Нет. Знаю, что он получил известность в особо экзальтированных кругах высшего общества, но мне среди этих недалеких особ скучно. Предположу, что художник разделял мою невысокую оценку – судя по тому, какой эффект, производят портреты на моделей, его таланты связаны с живописью лишь отчасти, и пользуется он ими явно не во благо. Если Вы желаете знать, как он создает свои картины, то, увы, этого не подскажу. Я имел возможность изучить один из портретов – Стасевич явно черпал силы в сферах, куда здравомыслящему человеку путь заказан. Но их эффект распространяется лишь на того, кто изображен на полотне. Я чувствовал исходящую от картин силу, но определить, как именно она воздействует на людей не смог.