Митенька был потрясён.
– Так вы Сёмина во всех бедах вините?! Вы убили четырех человек, чтобы скрыть свой позор…
– Позор?! Ах, позор, значит! Не вам судить, Митенька! Вы родились в роскоши и не знаете, что такое из бедности сирой пробиваться в люди. Ваш батюшка мог по экспедициям ездить, потому что женился на женщине с миллионным приданным. А я в кабинетах штаны просиживал, чтобы чин получить и на хлеб заработать! Деньги казенные украл? И что с того, что украл! Не я, так кто другой бы подсуетился, или потерялись бы эти деньги в наших российских бюрократических дебрях… Да будет об этом! Вы что-то там про справедливость говорили? Извольте объяснить без экивоков!
– Я требую, чтобы вы немедленно при мне написали признание!
– А с чего мне его писать? – Невольский разорвал полученный от Митеньки лист.
– С того, что порванная вами бумага лишь часть имеющегося у меня документа. Оставшегося и моих свидетельств будет достаточно, чтобы начали расследование о растрате.
– Это расследование ничего не даст! Я об этом позаботился, как только Платон Юрьевич мне всё выложил.
– Я так не думаю! Будь это так, вы бы не стали рвать бумагу. Впрочем, я готов предложить вам другой вариант. Мы будем драться на поединке. Выбирайте оружие!
– Что?! – Невольский расхохотался. – Вы и впрямь думаете, что я с вами на дуэли драться буду? С мальчишкой-калекой! Не к лицу мне такими глупостями заниматься! Вы, Митенька, действительно не в своем уме!
При слове «калека» изувеченная рука Митеньки сжалась в кулак.
– Тогда пишите признание! Сейчас же!
С этими словами молодой человек вынул револьвер и направил на Невольского.
Константин Павлович замер. Потом его губы растянулись в улыбке, более похожей на оскал.
– Вы не сможете выстрелить.
– Хотите проверить? Пишите признание!
Невольский напряженно вглядывался в лицо Митеньки. Оно было пугающе спокойным и сосредоточенным, только глаза, обычно рассеянные и туманные, сверкали холодной яростью.
– Хорошо! – согласился Невольский. – Я напишу.
Он взял ручку, макнул перо в чернильницу, но чистого листа бумаги под рукой у Невольского не оказалось. Он отложил ручку и открыл ящик стола.
Все дальнейшее произошло с головокружительной быстротой.
В руке Невольского оказался револьвер. Два выстрела грянули практически одновременно. Голова Константина Павловича неестественно дернулась, тело откинулось в кресле и обмякло. Посередине лба у Невольского зияла дыра.
«Больше некому меня «Митенькой» называть,» – почему-то мелькнуло в голове Руднева, прежде чем он провалился в мутную звенящую черноту.
Всю дорогу до сысканного управления Белецкий терзался дурным предчувствием и ругал себя за то, что послушал Дмитрия Николаевича. К его несказанному облегчению Терентьев оказался на месте. Сославшись на срочное дело, он попросил проводить себя к Анатолию Витальевичу безотлагательно. Терентьев был удивлен неожиданным визитом.
– Что вас сюда привело, господин Белецкий?
– Меня послал Дмитрий Николаевич. Велел предать вам это лично в руки.
Терентьев быстро прочёл.
– Что всё это значит? – спросил он, недоуменно переводя взгляд на Белецкого и протягивая ему записку, в ней было всего два слова: «Убийца Невольский».
– Я ничего не понимаю, – признался Белецкий и коротко рассказал о странном разговоре с Рудневым.
– Черт возьми! Мне это не нравится! – заволновался Терентьев. – Вы знаете, где найти Невольского?
– Знаю, он в это время всегда в Географическом Обществе, но я бы предпочёл вернутся домой. Я беспокоюсь о Дмитрии Николаевиче, он…
– Я тоже как раз за него и беспокоюсь, – перебил Терентьев. – Едемте. Срочно!
Увлекая за собой Белецкого, сыщик кинулся к выходу.
– Вы думаете, он поехал к Константину Павловичу? – спросил Белецкий, когда казенная коляска сыскного управления сорвалась с места.
– Думаю. И лучше бы я ошибался!
– Значит, вы предполагаете, что Дмитрий Николаевич прав?
Терентьев покачал головой:
– Лучше бы и он тоже ошибался, но у меня сложилось впечатление, что Руднев на редкость проницательный молодой человек.
Остаток пути прошёл в напряженном молчании.
Услышав должность Терентьева, швейцар засуетился и попытался задержать незваных гостей, но Анатолий Витальевич бесцеремонно отодвинул его в сторону.
Белецкий с Терентьевым взбежали по лестнице. В приемной Невольского не было никого, даже секретаря.
– Ну, значит без доклада, – буркнул сыщик, решительно направляясь к кабинету.
И тут грянул оглушительный выстрел.
Едва не сбив друг друга с ног, Белецкий с Терентьевым ворвались в кабинет.
Его хозяин с простреленной головой сполз на сторону в своем кресле, лежавшая на столе рука покойника сжимала револьвер.
Посреди кабинета ничком лежал Руднев тоже с револьвером в руке.
Белецкий с Терентьевым кинулись к молодому человеку и перевернули на спину, крови на нём не было.
– Слава Богу! Целехонек! – выдохнул Терентьев.
Он поднял с пола револьвер и проверил барабан, потом подошел к столу Невольского, вынул оружие из руки убитого и покачал головой:
– Они стреляли друг в друга. Поэтому выстрел был такой громкий. Ваш воспитанник, к счастью, оказался расторопнее, и у убитого руку увело, иначе с такого расстояния он бы не промахнулся.
В этот момент в кабинет заглянул перепуганный секретарь, вскрикнул и зажал рот руками.
– Полицию вызывай! – рявкнул на него Терентьев. – И не пускать сюда никого! Понял?
Секретарь молча кивнул и с проворством белки исчез за дверью.
Тут Руднев застонал и открыл глаза.
– Ага, очнулся!.. Ну, и натворили вы дел, Дмитрий Николаевич! – Терентьев помог Белецкому поднять молодого человека на ноги, но при виде мёртвого Невольского Руднев снова начал оседать. – Чёрт! Выведите его отсюда!
Подхватив Дмитрия Николаевича под руки, они выволокли его в приемную и усадили на стул. Белецкий налил стакан воды и сунул его Рудневу в трясущиеся руки. Клацая зубами о стекло и расплескивая воду, Дмитрий Николаевич сделал пару глотков.
– Это Невольский всех убил, – заикаясь, проговорил он.
– Вполне возможно, но пока бездоказательно. А вот в том, что вы его убили, сомнений не возникает! И этому есть два свидетеля. Вы понимаете, какие вас ждут неприятности? – Анатолий Витальевич был суров. – Я должен вас арестовать.
– Это невозможно! – воскликнул Белецкий.
– Ещё как возможно! У вас, Дмитрий Николаевич, есть пять минут до прихода околоточного. Возьмите себя в руки и расскажите всё, как было.
И Руднев всё рассказал и про найденный документ, и про преступления в Милюкове, и про то, что произошло в кабинете Константина Павловича.
– Эти документы при вас? – спросил Терентьев.
Дмитрий Николаевич вынул из кармана остаток бумаг Сёмина и передал сыщику.
– Вот что, – сказал он, бегло просмотрев бумаги, – я вам верю, Дмитрий Николаевич. И доводы мне ваши кажутся вполне убедительными, но лучше будет ситуацию упростить. Дело было так. Вы нашли компромат, пришли к Невольскому и потребовали объяснений, он запаниковал, выстрелил в вас, вы защищались. Всё ясно! Остальное останется между нами. Убийца мертв, доказательств его злодейств мы не найдём. Никому не нужно, чтобы вас заподозрили в убийстве из мести. Вы меня поняли? – Руднев обессилено кивнул. – Вот и прекрасно! Господин Белецкий, увезите его домой, можете воспользоваться моим экипажем, и, Бога ради, не отпускайте его от себя ни на шаг до окончания дела. Вы кажетесь мне человеком разумным, в отличии от господина Руднева. Вечером я заеду к вам, чтобы снять официальные показания. Честь имею, господа!
Заключение.
В приемную московской штаб-квартиры Российского Императорского Географического Общества вошёл молодой человек и сообщил секретарю, что его ожидает глава Западно-Сибирской Комиссии генерал-майор Михаил Петрович Трубецкой.
Молодой человек держался со спокойным достоинством, одет был в дорогой, ладно сидящий на его хрупкой фигуре костюм из добротного английского сукна, а в руке держал небольшой сверток, завернутый в чёрный бархат. Несмотря на августовскую жару, правая рука молодого человека была затянута в тонкую замшевую перчатку, на левой же руке перчатки не было.
Секретарь проводил визитёра к генералу Трубецкому без промедления.