– Журнал и книга не мои, – произнес он, отложив каменного божка и отодвинув остальные улики к Терентьеву.
– Это значение не имеет. Я забрал это у вас в поместье, об изъятии роспись ваша матушка ставила, поэтому вернуть я их должен вам, как законному наследнику. А вы уж тут сами решайте, что с ними делать, хотите отдайте родственникам погибших, а хотите – в печь. Я бы, честно говоря, на вашем месте сделал последнее. Вряд ли это кому-нибудь нужно. Но воля ваша.
Митенька подписал бумаги. Терентьев откланялся и ушёл.
Митенька долго разглядывал разложенные на столе свидетельства событий не таких уж и давнишних, но отделенных от него некой непреодолимой и непостижимой для его понимания пропастью. Будто и не с ним все это произошло, а с каким-то другим человеком, про которого он прочёл в книжке грустной и страшной.
Он осторожно взял в руки Яшмовый Ульгень. Так вот и рождаются суеверия, подумал Митенька. Странный артефакт, овеянный мифами и ставший причиной смерти двух человек, оказался единственным сохранившимся экспонатом из уникальной коллекции Руднева. Остальное погибло в огне пожара, унесшем ещё и жизни жены и дочери исследователя. Митенька суеверен не был, но оставлять каменного божка у себя в доме не хотел.
Ещё меньше ему хотелось иметь дело с книгой и журналом, хотя, конечно, отправлять их в печь, как посоветовал бесцеремонный Терентьев, он счёл неправильным. Нужно будет поручить Белецкому найти наследников Сёмина и Борэ и отдать им, решил он.
Отставив Ульгень в сторону, Митенька взял книгу и пролистал её. Из книги выпал уже знакомый ему конверт с обратным адресом некоего московского ателье. Конверт был не запечатан, а в нём лежали какие-то сложенные листы.
Митенька несколько секунд разглядывал открытый конверт, не решаясь притронуться к чужой корреспонденции. Однако что-то в этих листах было не так. На счета это было не похоже, слишком уж качественная бумага, а для благодарственного письма клиенту листов, казалось, было уж слишком много.
Не устояв перед искушением, Митенька вынул бумаги и развернул.
В заголовке значилось, что это есть выписка из бюджетного реестра географического общества, выданная кабинетским регистратором Архипкиным Прокофием Павловичем по запросу титулярного советника Сёмина Платона Юрьевича, для составления последним отчета о затратах на освоение Западно-Сибирских земель за последние пятнадцать лет. Далее, видимо, шёл перечень экспедиций, под которыми шли столбцы с указанием постатейно потраченных денег: продовольствие, лошади, фураж, довольствие участников экспедиции и так далее.
Скорее всего, это был не полный документ, а лишь небольшая выдержка.
Митенька уж было хотел засунуть листы обратно в конверт, но тут его внимание привлек подзаголовок: «Москва, 1888 г, месяца апреля. Экспедиция под руководством статского советника Николая Львовича Руднева». Вся последующая бухгалтерия, аккуратно выведенная каллиграфическим почерком кабинетского регистратора Архипкина, была в пометках, сделанных другой рукой. Большая часть цифр была подчеркнута или обведена, а напротив стояли другие, меньшие.
Семья Рудневых была богата и потому Митенька, никогда не знавший нужды, в деньгах ничего не разумел, но считал отлично. Прикинув в уме, он понял, что при сложении исправленных цифр получается значение на треть меньшее, чем указанное в справке первоначально.
Митенька, как любой молодой человек его возраста, абсолютно не интересовался министерскими конфузами и скандалами, однако про махинации с государственной казной, конечно, слышал. Похоже, он держал в руках свидетельство какой-то очень солидной аферы.
Мысли в голове у Митеньки понеслись вскачь. Память перетасовала произошедшие в Милюкове события в совсем ином порядке и выстроила в очевидную и логичную, но страшную картину.
Митеньку словно ледяной водой обдало. Потрясенный своим прозрением, он задохнулся от накатившей ярости. Вся накопившаяся в нём боль ринулась наружу, сжигая душу и туманя разум.
– Белецкий! – заорал он и кинулся на поиски наставника, – Белецкий!
Они столкнулись в дверях гостиной.
– Что случилось? – встревоженный шумом Белецкий ещё больше заволновался при виде бледного искажённого Митенькиного лица.
Молодой человек схватил Белецкого за отвороты сюртука и втолкнул в кресло.
– О чём спорили Сёмин и Борэ в архиве? Дословно! – вскричал он, не разжимая рук.
– Да что происходит?! Verdammt! – богохульничать и сквернословить Белецкий позволял себя крайне редко и только на немецком языке.
– Отвечай же! – рявкнул Митенька и, немного придя в себя от растерянного вида своего наставника, выпустил его сюртук. – Белецкий вспомни, что говорили Сёмин и Борэ?! Что именно они говорили?
– Да я же вам всё рассказывал! Сёмин настаивал, что Борэ следует отказаться от написания статьи, а тот отказываться не собирался.
– Подробнее!
– Да не помню я уже! Объясните, Бога ради, что происходит?
Митенька вопрос проигнорировал.
– Ты рассказывал, что Сёмин говорил, что Борэ не знает, с чем имеет дело. Так?
– Да, точно! Борэ сказал, что статья произведет фурор, что ему ещё никогда не попадался такой ценный материал, а Сёмин кричал на него, что статью выпускать нельзя, что всё это не шутки. Он, похоже, был уверен, что публициста ждёт кара со стороны Ульгеня.
– Кара со стороны Ульгеня? Ты так думаешь или он так сказал?
– Нет, так он не говорил, но это было понятно. Сёмин просто не в себе был, как вы сейчас! Я больше ни слова не скажу, пока вы не объяснитесь!
Митенька по-прежнему ничего не собирался объяснять.
– А что было потом? Ты говорил, хлопнула дверь?
– Дмитрий Николаевич, это неприемлемо! К чему все эти вопросы?!
– Белецкий, отвечай! – Митенька снова сорвался на крик.
– Zum Teufel! – процедил сквозь зубы Белецкий и подчинился. – Их спор накалился до предела, я уже хотел вмешаться, но тут хлопнула дверь. Сёмин оторопел и как будто испугался. Борэ это заметил, зло рассмеялся и сказал, что это ушёл дух Ульгеня, который устал слушать весь этот вздор. После этих слов Сёмин выскочил из архива, как ошпаренный. Это всё! Дальше Борэ снова начал рыться в бумагах.
Митенька смотрел куда-то в сторону и нервно кусал губы.
– Дмитрий Николаевич, что происходит? – осторожно повторил свой вопрос Белецкий, выбираясь из кресла.
Митенька не отвечал. Спустя несколько секунд напряжённого молчания он подошел к секретеру, открыл крышку, быстро написал что-то на листке бумаге, сложил и отдал Белецкому.
– Белецкий, это нужно срочно передать Анатолию Витальевичу Терентьеву.
– Я распоряжусь.
– Нет, ты должен передать ему это лично из рук в руки. Это крайне важно!
Белецкий протянул записку обратно.
– До тех пор, пока вы мне все не объясните, Дмитрий Николаевич, я отказываюсь выполнять ваше распоряжение, – твердо заявил он.
Митенька гневно сверкнул глазами, с его уст была готова сорваться очередная резкость, но он сдержался.
– Белецкий, я клянусь, что всё тебе объясню! Но не сейчас, позже. А сейчас ты должен передать мою записку Терентьеву. Я прошу тебя! – последние слова были произнесены с особым нажимом.
Белецкого колебался.
– Белецкий, я знаю, что делаю! Ты должен мне доверять!
– Хорошо, – наконец согласился Белецкий, – но пообещайте, что вы ничего необдуманного не предпримете.
– Обещаю! – голос Митеньки дрожал от нетерпения. – Поторопись же!
Белецкий хотел что-то еще сказать, но промолчал, коротко кивнул, повернулся на каблуках и стремительно вышел.
Глава 10.
Убедившись, что Белецкий отправился с поручением, Митенька зашёл в оружейную комнату, выбрал из богатой коллекции огнестрельного оружия револьвер Лефоше, зарядил и сунул за пояс, прикрыв полой пиджака. Его план точно бы не понравился Белецкому, но он был обдуман и взвешен, а, значит, данного обещания Митенька не нарушал.
Молодой человек вышел из дома, поймал извозчика и пообещал ему заплатить в два конца, если тот поторопится. Целью поездки был особняк на Старой площади, где располагалась московская штаб-квартира Русского Императорского Географического Общества. В это время, как было известно Митеньке, там председательствовал в Картографическом Комитете Константин Павлович Невольский.
Посетителей в присутствии не было. Митенька прямиком направился к кабинету Невольского и попросил доложить о своем визите. Константин Павлович сам вышел из кабинета, чтобы поприветствовать молодого человека.