А ещё неприятным сюрпризом для Яры стало то, что вес-то она сбросила, но лучше выглядеть от этого не стала. Под глазами и на скулах повисли мешки, как будто ей было не семнадцать, а хорошо за тридцать. На ногах сбивались складочками колготки и обвисали модные облегающие джинсы. Талия, которую раньше можно было сделать где угодно, теперь оказалась на каком-то странном месте, и юбки постоянно заползали под мышки. Лифчик вообще болтался, как будто его надели на вешалку. И это не говоря уж о том, что обкусанные ногти и безжизненные, мышастые волосы от похудения никуда не делись.
– Мама, а можно мне купить какой-нибудь новой одежды? – спросила Яра как-то раз с замиранием сердца, нутром чуя, что в ответ разразится шторм.
– Ты мальчику понравиться хочешь?! – возопила мама, хватаясь за голову. – Ярослава, тебе семнадцать лет! У тебя важный год в школе, потом в институт поступать, даже не думай! А то, знаешь, бывает, что девочки родят в четырнадцать! И без мужа! А что потом, всю жизнь у прилавка стоять?!
– Мам, ну я же не могу родить в четырнадцать, мне ведь уже семнадцать, – попыталась Яра воззвать к разуму, но особо ни на что не надеялась.
– При чём тут это, я же говорю, надо себя уважать.
– Да уважаю я себя, – покривила душой Яра. – Но мне носить нечего.
– Как это нечего, полный шкаф же!
– Так размер-то не мой!
– Ну это же временно, – убеждённо сказала мама. – Вот разочаруешься в своём герое и обратно поправишься, чего мы будем деньги на ветер пускать? Ну хочешь, ушьём пару вещей на время?
Яра сжала зубы и уставилась в стену перед собой.
– Нет, спасибо, я как-нибудь так.
По поводу одежды маме всё-таки пришлось прогнуться, когда с Яры начало падать абсолютно всё, и не помогали уже никакие ремни. Правда, поскольку мама всё ещё считала, что это временно, покупать она ничего не стала, а взяла у подруги вещи, из которых эта самая подруга вытолстела. А что, джинсы – они и в Африке джинсы. Яре ничего не оставалось, как ходить в школу в наряде «прощай, молодость».
Понятное дело, в такой обстановке Ярино желание ходить в школу практически сошло на нет, хотя в принципе она была не против уроков и напряжения мозга, но в сложившейся ситуации на такие мелочи просто не оставалось сил – они все уходили на защиту от одноклассников, от маминых вопросов и от своего отражения в зеркале. К счастью, при её нынешнем внешнем виде учителя охотно верили, что она плохо себя чувствует, и что ей надо к врачу, так что хотя бы с половины уроков удавалось слинять.
Вооружившись неизменной булкой (которые ей уже в печёнках сидели, но на что-то поинтереснее карманных денег не хватало), она снова и снова уединялась в забросе, уже забыв удивляться, почему туда не ходит больше никто.
От похудания произошла только одна очевидная польза – Яра больше не задыхалась от подъёма по лестнице, поэтому чуть больше бродила по дому, рассматривая граффити. Иногда они даже служили ей вдохновением для новых приключений её героев. А иногда она задумывалась, кто же их нарисовал и куда делся? Может быть, как она сама планировала, отучился и уехал, порвав с прошлым?
Нагулявшись по пустым холодным комнатам, она снова устроилась на своём ящике. Дело было к зиме и пальцы сильно мёрзли, так что подолгу рисовать не получалось, но Яра терпела, сколько могла. Ей было не привыкать терпеть дискомфорт, в конце концов, по сравнению со школой какой-то холод был такой мелочью…
Задумавшись, она уставилась в стену напротив и моргнула, пытаясь понять, что не так. Светлее стало, что ли? Так вроде наоборот, зима на носу, день короткий. Хоть Яра теперь и приходила в заброс посреди учебного дня, а иногда прямо с первого урока, света всё равно хватало еле-еле. Но стена явно была светлее.
Наконец до неё дошло: на стене отсутствовала нарисованная тёмно-красной краской фигура человека.
Яра поморгала, протёрла глаза. Подошла поближе и внимательно изучила стену – может, смылась или выгорела? Но бетон был девственно чист. Точнее, все прочие граффити на нём красовались, где были, а вот большого, распяленного палочного человечка не было.
Яра почувствовала первые позывы запаниковать, но волевым усилием отложила такую реакцию – может быть, она ошиблась комнатой? В конце концов, граффити по всему дому были довольно похожие, хотя эту конкретную стену она вроде бы знала наизусть, но мало ли.
Однако пробежка по дому принесла ещё более озадачивающий результат: исчезла не только фигура в её комнате, но и все подобные фигуры по всему дому!
Яра механически зарегистрировала, что у неё стучат зубы и дрожат руки и колени, собрала свои манатки и опрометью вылетела с территории заброшенной стройки.
Она не возвращалась почти неделю. Но на всякий случай не шла из школы сразу домой, а бродила по чужим дворам, чтобы отгулять время, которое обычно проводила «на продлёнке». А сама всё пыталась найти какое-то рациональное объяснение исчезнувшим фигурам. Мог кто-то прийти и их смыть? Но она не нашла ни единого следочка краски в порах бетона. Конечно, она не очень долго искала, но даже и так отмыть… И зачем? Почему только фигуры, а не, скажем, матерные куплеты? И кто мог прийти в её убежище, да ещё в темноте? Ведь накануне в сумерках, когда она уходила, силуэты были на месте, а после второго урока, когда только-только рассвело, уже не было… Да возможно ли за такое время отмыть их все? И на полу не было ни луж, ни мыльной пены…
Может, ей вообще всё это приснилось?
Набравшись храбрости, Яра заглянула в заброс ещё раз, почти через неделю. Силуэтов по-прежнему не было. Она уже начала было задумываться, не примерещились ли они ей, или, может, они были где-то в другом месте, а память сыграла с ней злую шутку, но тут её осенило – было же видео!
Тем же вечером она отсмотрела несколько последних записей и нашла одну, где в кадр попал край стены. Силуэт был. Именно такой, каким она его помнила – палочный человечек с растопыренными конечностями, нарисованный тёмно-красной краской из баллончика. И поверх него, и под ним на стене были ещё какие-то граффити, и они остались. А силуэт исчез.
Яра поняла, что со страху у неё совершенно пропал аппетит, а ведь мама с минуты на минуту должна была позвать к ужину, и только ещё одной сцены вокруг таинственного любовника ей не хватало для полного счастья. Справляться со своим страхом Яра умела давно и хорошо, так что загнала его поглубже и отправилась отъедаться за весь день – в школе-то было в этом смысле довольно уныло. Кстати говоря, за то время, что она не ходила в заброс, она больше не похудела, хотя каждый день по два-три часа наворачивала круги по округе, а раньше ведь почти совсем не ходила пешком.
Неизвестно, куда бы Ярины страхи и любопытство завели её дальше, но в понедельник в её классе в кои-то веки произошло настоящее событие: к ним перевёлся новенький.
Он был высоченный и нескладный, как будто ещё не научился толком двигаться в таком большом теле. Стоял у доски, понурившись, пока учительница его представляла. Артемий. Именно так, не Артём. На галёрке зашушукались.
Яра в тот день проспала и не успела позавтракать, и теперь очень хотела есть, но до школьного обеда было ещё пять уроков, так что она была рада отвлечься на новенького. Он как раз озирался, куда бы сесть.
Яра вообще предпочитала сидеть близко к доске, потому что плоховато слышала, да и вообще, зад класса был уделом двоечников, но рядом с ней никто сидеть не хотел, особенно в последние месяцы – одноклассники отказывались вплоть до скандала с явлением родителей в школу. Учителя пытались пересадить её назад, мол, раз с тобой никто сидеть не хочет, не занимай хорошее место, но Яра чётко понимала, что на галёрке ей вообще не дадут заниматься, потому что там сидели все те, от кого ей обычно доставалось. Поэтому она напомнила, что плохо слышит, и что мама специально просила сажать её поближе, и что мама захочет подробно обсудить причины, по которым Яра должна быть лишена этой привилегии. Учителя хорошо себе представляли «подробное обсуждение» в исполнении Яриной мамы и сдались, оставив Яру за второй партой в гордом одиночестве.
И вот теперь Яра увидела в глазах учительницы торжествующий блеск – наконец-то кем-то можно заткнуть зияющий беспорядок!
– Садись вот сюда, – с плохо скрываемым ликованием предложила учительница. Впрочем, может, Яре просто померещилось, а новенький и вовсе ничего не заметил.