В голосе ее – уже не только обида, но и злость.
– Но он старается! – пытаюсь я его оправдать. – Он работает над докторской!
Она презрительно кривит губы.
– И что? Он работает над ней уже несколько лет. Пока у него это плохо получается. Как говорит его научный консультант, в его работе нет свежей мысли.
Она снова подходит к плите и ставит на огонь турку.
– Может, еще по чашечке? Я, когда нервничаю, курю и пью кофе.
Я пытаюсь заговорить на нейтральную тему – о погоде, но Даша меня не поддерживает.
– Сегодня суббота, и как ты думаешь, где Вадим? Опять сидит на кафедре и занимается ерундой, – они с Квасцовым отправляют тезисы на какую-то конференцию. Неужели Квасцов не может это сделать сам? А может, это он мне сказал, что встречается с Квасцовым. А на самом деле…
Я напрягаюсь:
– Что «на самом деле»?
– Да что ты как маленькая, Алиса? Как будто сама не понимаешь… У него на кафедре такой цветник. Или правильнее сказать – гарем?
Я краснею. Теперь я тоже работаю у него на кафедре.
Даша, кажется, понимает, что допустила бестактность.
– Ты не сердись. Я не про тебя говорю. Я про других, которые на эти грабли еще не наступали.
Мелькает мысль, что на одни и те же грабли можно наступать неоднократно, но я быстро отбрасываю ее.
– Ты думаешь, когда он женился, то перестал быть бабником? – интересуется Даша. – Как бы не так! На кобелиную натуру штамп в паспорте никакого влияния не оказывает. Я не знаю, с кем из них он спит, но то, что он мне изменяет, знаю точно. Ты уже познакомилась с Аллой Прудниковой? Блондинка со взглядом Снежной королевы. Она в позапрошлом году кандидатскую защитила, и Кирсанов ей в этом немало посодействовал. Думаешь, просто так, бескорыстно?
Даша кривится, будто положила в рот большой кусок лимона, и ее хорошенькая мордочка в одно мгновение дурнеет.
– Не понимаю, как я могла так ошибиться! Чувствовала, что ничего путного из него не получится, и всё равно поддалась на уговоры. Надо признать, ты оказалась умнее, – тут она замечает, что я удивлена, и поясняет. – Ну, когда бросила его.
Я чувствую, как румянец проступает на щеках, и подозрительно смотрю на Кирсанову. Нет, похоже, она не издевается, а говорит совершенно серьезно. Может быть, забыла за давностью лет, как всё было на самом деле.
Звонок Андрея на мобильный телефон оказывается как нельзя более кстати.
– Извини, – говорю я Кирсановой, пообщавшись с ним пару минут, – я должна идти. Передай Вадиму, мне очень жаль, что он задержался на работе.
– Думаю, ему тоже будет жаль. Ничего, сам виноват. Знаешь, – Даша вздыхает, – раньше я считала его талантливым человеком. Похоже, что зря.
Она говорит что-то еще, горячится. Но я уже не слышу – слова пролетают мимо ушей.
Восемь лет назад Вадим выиграл всероссийский конкурс в области журналистики и был приглашен работать в крупнейшую российскую газету. Мечта любого молодого журналиста!
Но в Москву он не поехал. Невеста не захотела довольствоваться скромной зарплатой, которая предлагалась на первых порах, – ей хотелось быть женой бизнесмена.
Понимала ли она, чем он пожертвовал тогда ради нее? Своим призванием, своей мечтой – ни больше, ни меньше. Наверно, понимала – кем-кем, а дурой Даша никогда не была.
Я смотрю на ее красивое лицо, на длинные черные ресницы, на вьющиеся светлые волосы. На то, чему я когда-то ужасно завидовала. Смотрю и радуюсь, что я – не она.
Первая лекция
Моя первая лекция в университете. И сразу – на заочном отделении. Я нервничаю, пытаюсь себя успокоить, но от этого только еще больше нервничаю.
Я вхожу в аудиторию, сжимая в руках журнал со спрятанным конспектом. Тридцать пар глаз смотрят на меня пытливо и недоверчиво. Кто я для них? Очередной педагог, каких десятки уже они видели в университете, и имена-отчества которых быстро забылись после успешно сданных экзаменов? Девчонка, сама еще похожая на студентку, которая вдруг взялась их чему-то учить?
Я нервно кашляю и срывающимся голосом называю себя и дисциплину, которую намерена им читать. Я пытаюсь отыскать среди этих лиц хоть одно, которое готово меня поддержать – не словом, взглядом.
Вот рыженькая девушка на «камчатке». Она улыбается мне. И улыбается не иронично. Уже хорошо.
А вот молодой человек с копной взъерошенных волос – явно из породы рыцарей. Он тоже, кажется, настроен позитивно.
Я диктую название темы и предлагаю записать вопросы, которые мы должны изучить. Студенты послушно склоняются над тетрадками.
Я понемногу успокаиваюсь. Кажется, они вполне нормальные люди. Теперь, главное, не показать им, что это – моя первая лекция. Трудно представить, как они отреагируют на то, что в качестве преподавателя им досталась вчерашняя аспирантка. Они – заочники; они пришли не только за дипломом, но и за знаниями. Сумею ли я их чему-то научить?
Я диктую быстро, и они едва успевают записывать. Я понимаю, что нужно притормозить, но боюсь. Боюсь, что во время первой же паузы они зададут мне вопрос, на который я не смогу ответить.
И я диктую, диктую, диктую. Шуршат листы тетрадок, скрипят гелевые ручки.
И всё-таки они не роботы, и через полчаса диктовки большая часть студентов смотрит на меня не то, что без особой симпатии, а даже с ненавистью. Они уже записали определение ценной бумаги, ее функции, виды, признаки. Они хотят услышать комментарии и примеры.
Готовясь к лекции, я перелистала кучу учебников и журналов и выписала на листочек несколько интереснейших фактов, которые как раз сейчас было бы уместно огласить. Вот он, этот листочек. Я мну его в руках.
Но, согласитесь, глупо зачитывать интересную информацию по бумажке. Ее нужно рассказывать! А рассказывать я боюсь. Малейшая ошибка в названии ценной бумаги или акционерного общества, которому она принадлежит, и всем станет ясно, что я – полный лох в этом деле.
И всё-таки я делаю паузу – совсем маленькую – только, чтобы перевести дыхание. Но и этого оказывается достаточно – солидный мужчина в хорошем костюме (по виду – минимум заместитель директора не самого маленького предприятия) тут же спрашивает:
– Скажите, пожалуйста, а варрант – это производная ценная бумага?
– Да, – машинально отвечаю я, даже не успев понять вопрос.
Через секунду я осознаю, что ответила неправильно, и эта мысль терзает меня до самого звонка на перемену. Я искренне надеюсь, что никто не заметил моей ошибки, но легче от этого не становится.
За перемену я едва успеваю пробежать взглядом по оставшимся страницам текста лекции и снова возвращаюсь к студентам.
– Скажите, а правда, что играть на бирже можно, не выходя из дома? – спрашивает всё тот же солидный мужчина.
В глазах его – заметный интерес. Интерес к ценным бумагам, разумеется.
Я рассеянно киваю и содрогаюсь, подумав, что сейчас он попросит об этом рассказать. И, чтобы отвлечь его от этой скользкой темы, я начинаю диктовать следующий вопрос – «Акции».
Мы рассматриваем виды акций, разбираемся с понятием дивиденда, определяем, как можно акции оценить. До конца пары остается больше получаса, а на странице с еще не продиктованным им текстом – всего пять небольших абзацев. Готовясь к лекции, я думала, что четырех печатных страниц окажется достаточно для четырех часов занятий. Но я ошиблась. Для опытного преподавателя такая ситуация – пустячное дело. Он может начать рассказывать следующую тему или обсудить начитанный материал со студентами. Но меня пугал и тот, и другой вариант. Текст следующей лекции я еще не напечатала, а дискутировать в области ценных бумаг – значило признать свою полную несостоятельность.
Отпустить студентов на полчаса раньше звонка в первый же рабочий день было бы неправильным, и я начинаю диктовать чуть медленнее. А еще – начинаю повторять то, что уже диктовала, только выражаю это другими словами. Авось, студенты не поймут. Думать им некогда – они едва успевают записывать то, что я говорю.
И всё-таки одна дотошная студентка в этой группе отыскивается.
– А вам не кажется, что что-то похожее мы уже писали пять минут назад?
Она сидит за первой партой – симпатичная брюнетка в очках. Строгий взгляд, сурово сведенные над переносицей брови.
Она права – я веду себя глупо. Я еще больше смущаюсь и отпускаю студентов домой. Большая часть из них этому рада. Только не тот дотошный студент, что интересовался игрой на бирже.