И все-таки на Проксиме что-то произошло. Сигнал носителя и двойника пропал. Причем сперва исчез сигнал носителя и лишь спустя некоторое время – цифровой копии. После появился один, стабильный, носитель снова обозначился в системе проекта.
Проксима отличалась своеобразной красотой. Я не сразу пришел к такому выводу, но было в ней странное очарование. Возможно, сыграли роль детские воспоминания. Мне не хватало привкуса соли в воздухе, чтобы полностью воссоздать вокруг пляж, поднять из черного песка дедов гараж и провести колею от электроцикла вдоль барханов. Но сам песок… Два солнца преодолели большую часть небосклона, третье выходило из-за гряды по левую руку. Здешнее небо отливало сталью, дрожало маревом и вполне могло сойти за море, каким оно бывало в пасмурный день. Только море волновалось над головой, а я тонул в жаре и пыли, и кожа под респиратором чесалась. ОН, естественно, дискомфорта не испытывал.
– По данным киберпчелы, база за теми холмами, – объявил ОН.
В отличие от меня, ему не нужна обработка сведений от киберпчелы через программу челнока. ОН понимал дрон без слов. Зато использовал слова неправильно, равнодушно, что ли.
– Какие это холмы? – возмутился я, – Это хребет дьявола! Он раскидал трухлявые кости нам назло.
– К чему эта информация? – ОН кидал вопросы, не оборачиваясь. Мы давно пришли к такой манере общения.
– Красиво. Тревожно. Интересно, – пояснил я, – Но куда уж тебе…
База служила отправной точкой терраформирования планеты. Небольшой пузырь, полный мягкого земного света, зеленой травы, белых корпусов и аллеей из саженцев. Все базы походили друг на друга. На Проксиме терраформирование планировали провести в три долгосрочных этапа на разных участках, но пока одинокая база пряталась в тени холмов.
ОН спустился к базе первым. Еще бы, ОН же не шел, скользил себе вниз, не потел, не оставлял следов, не дышал через душащий намордник. Я бежал следом, ноги вязли в песке, и я вспомнил, что в детстве боялся зыбунов. Зыбучих песков. Насмотрелся старых фильмов про археологов-шпионов и с замирающим сердцем бродил по пляжу, страшась и надеясь встретиться с неверной, вязкой смертью. На пляже зыбунов не оказалось, но Проксима наверняка припрятала парочку сюрпризов. Я чувствовал, как она задержала дыхание в предвкушении.
– Ты была как оазис в пустыне,
Ты мерцала стыдливой звездой,
Ты Луной зажглась золотой,
И тебе недоступной богине,
Отдавал я мечту за мечтой,–
– услышал я голос двойника и чуть не споткнулся.
Я не знал этих строк. Откуда он мог их вытащить? Поэтичность сбила дыхание, куда сильнее бега, опереться было не на кого, мерцающее тело двойника служило подобием присутствия. Но я заметил, что с очередным появлением он становился все более осязаемым, а на Проксиме и вовсе получил телесность. Он даже рванулся подхватить меня, но вовремя опомнился и сказал:
– Бальмонт, поэт-символист. Стихотворение «Оазис», мне показалось, оно подходит. Разве база не напоминает оазис в бесплодной пустыне? «Я решился в желании смелом по кремнистой дороге идти и не медлить нигде на пути. Ты казалась мне высшим пределом, за который нельзя перейти.»
– Да замолчи ты! – разозлился я. Он послушно замолк. «Вот так! Пусть знает свое место», – бесился я, спускаясь к базе.
За прозрачной стеной пузыря работала система орошения. Трава тянулась к воде, я тянулся к воде и к влажному чистому воздуху. Я сорвал респиратор, едва оказавшись внутри. Над головой крутилась голографическая эмблема «Заслона». Где бы мы не странствовали, оказывались дома. В куполах, утверждавших Земное во Вселенной.
– Дрон засек движение, – двойник не тратил время на побочные мысли, как я и распорядился. Но что за поэтичное отклонение от цели сбило меня с ног? «Надо будет отправить отчет наблюдателям проекта. Пусть объясняют, каким образом он получил информацию не из меня. Поэт-символист, тоже мне».
Из ближайшего корпуса, по периметру которого цвели то ли фиалки, то ли анютины глазки, в цветах я не разбирался, вышел человек. Помахал нам, пошел навстречу.
– Одет с иголочки, – заметил я, – не запылился.
Форма проекта сидела на исследователе идеально, не придраться.
– Улыбается. И цвет лица свежий какой. Совсем не выходит погулять, – решил я, – отсиживается, вместо того, чтобы данные собирать.
«Я бы тоже отсиживался, чем шляться в респираторе», – подумал я, и громко поприветствовал исследователя.
– Добро пожаловать на Проксиму, брат! – ответил он, но руки не подал, – Денис Соколов, космогеолог.
«Брат!» – усмехнулся я, – «Что с людьми творят эти планеты!»
– Александр Беляков, пилот челнока, космическая оборона.
– Решили прислать смену посерьёзней? – Денис Соколов улыбался искренне, зубы его блестели ярче любого из солнц Проксимы.
– Сигнал пропал. Выслали меня, – в моей улыбке скрипел песок.
– А это? – Денис прищурившись, посмотрел на двойника. Тот стоял в стороне.
– ОН. Могу отключить, – сказал я.
– Не Александр-Два? – заметил Соколов.
– Ни в коем случае.
– Не стоит отключать. Он действует согласно программе, как и все мы. Пройдемте в столовую, угощу вас кофе.
– Я бы хотел сперва ознакомиться с вашими исследованиями.
– Обязательно! Но давайте сначала кофе, а? Я как раз собирался приготовить себе чашечку. Я привез с собой с Земли фарфоровый сервиз, семейная реликвия. Пожалуйста, позвольте мне побыть радушным хозяином, я столько времени провел один.
Столовая располагалась в дальнем корпусе, мы шли как раз по аллее саженцев. Деревца, тонкие и чахлые, чувствовали себя неуютно на террасформированном участке земли. Они молили о заботе вялыми листьями, но космогеолог скорее всего больше времени уделял грунту, чем всходам над ним.
– У вас сигнал пропал, – напомнил я Соколову.
– Я упал, ударился головой. Вы же знаете, что сотрясение обрывает связь. Мой двойник, – Соколов покосился на цифровую копию, шагающую слева от меня, – просуществовал пару минут прежде, чем исчезнуть. Я очнулся, его уже нет.
– Почему не послали отчет? – я махну киберпчеле передать данные.
– Отсылал неоднократно, – удивился Соколов, – Вам не сообщали?
– Нет.
– Вы наверное были в стазисе. А после не проверили. Бывает. Вы отчего не сообщили носителю? – обратился исследователь к двойнику, хотя прямое обращение к цифровой версии считалось дурным тоном.
– Напоминаю, что пока исходник в стазисе, цифровой двойник человека не может быть сформирован. По собственной воле, – ответила моя копия.
– Возможно, возможно, – проговорил Соколов, пропуская нас в столовую.
Кибрепчела залетела следом и замерла у двери.
– Люблю киберпчел, – сказал Соколов, – моя сломалась. Вездесущий песок.
– Вы хотите, чтобы я поверил, что специалист «Заслона» не может починить киберпчелу? – спросил я, выбирая стул напротив двойника. Он отчего-то решил присесть за стол. Сидеть рядом я не собирался.
Соколов нажал кнопку на кофемашине. Столовую наполнил горький, с земляными нотами аромат, родной, пробуждающий к жизни в любой точке вселенной.
– Нет. А вы можете? – поинтересовался Соколов.
Я замялся. Специальность не та. Как впрочем и у него. «Что это я цепляюсь? Исследователь жив-здоров, работает и не забывает широко улыбаться не смотря на всю эту пыльную Проксиму. Мне бы тоже не мешало проявить вежливость».
– Хорошо хоть кофемашина в порядке, – рассмеялся я, и Соколов поддержал меня.
Мы смеялись, двойник сидел с абсолютно ровной спиной и ждал, когда мы закончим.
– Ну и, – спросил я, не дожидаясь, пока Соколов принесет кофе, – как вам Проксима? У нас любви с первого взгляда не случилось.
– Отличная планета. Золотая жила.
– Неужели настолько хороша?
Кофемашина жужжала, Соколов подставил вторую чашку.
– Границы базы не увеличились, – подал голос двойник, – Терраформирование стоит на месте. По данным киберпчелы Денис Соколов не подавал сведения в течение трех месяцев.
– Можно просто Денис. Видите ли, я обнаружил новые факторы и решил изучить их, прежде, чем делать выводы и сообщать проекту, – Соколов отвечал двойнику без тени раздражения.
Он замер у стола с чашками в руках. Лицо его побледнело.
– Не думаю, что нам необходимо везде обустраивать себе Землю. Согласитесь, родные стены порой так тесны.