Альт Грегор развернул листок с рисунком.
Тонкие линии наброска кое-где стёрлись. Рисунок стал призрачным, наполовину прозрачным. Изображённую на нём Реналлу ещё можно было узнать, но и спутать с другой девушкой, близкой по возрасту и чертам, не составляло труда. Вот так и бывает с образами людей, которых вы давно не видели. Их облик стирается в памяти, оставляя лишь общий настрой, ощущение радости и приятных воспоминаний. Можно по-прежнему любить их, тосковать в разлуке, хранить верность, но эти чувства, скорее, относятся к образу, миражу, чем к живому человеку. Но, видимо, так суждено. Он, знаменитый менестрель обречён страдать вдалеке от неразделённой любви, тогда как предмет его страсти и не догадывается о его мучениях, а вполне возможно, что и позабыл о его существовании. Жизнь в Аркайле легка и размерена. Конечно, братцы альт Кайны воруют из казны, но вряд ли это сможет подорвать благосостояние большинства Домов. Чернь, может, и ощутит неудобство. Не исключено, что беднота из припортовых кварталов взбунтуется с голодухи, но это будет ближе к весне. Восстание подавят, как это бывало уже не раз, а дворяне же будут продолжать веселиться — танцевать на балах, драться на дуэлях, флиртовать, слушать музыку. Интересно, как там Регнар? Дар-Вилла, кажется, упоминала, что его вернули во дворец и он снова главный маг-музыкант Аркайла. Если так, то остаётся только позавидовать. Осенью бал сменяется балом. Все Высокие Дома стремятся переплюнуть друг друга в роскоши. В эти месяцы маг-музыкант и его инструменты нарасхват. Главы Домов недоедают герцогу, который, поломавшись для порядка, разрешает им использовать придворный оркестр, давай высочайшее повеление магу, им управляющему. А благодарные праны расшибаются в лепёшку, показывая свою преданность к герцогу, а заодно подлизываются к Регнару, подсыпая ему в карманы «лошадок» с «башенками». Да… А тут несёт тебя по волнам в неизвестность. А ведь мог бы тоже заработать немало золота. Хотя… Зачем оно? Что на него купишь? Дружбу? Любовь? Видимость купить можно, а истинных чувств — нет.
Распахнулась дверь. Вошёл голлоанец. Пунг или Вонг? Кто его разберёт… Ланс не научился пока что различать наёмников Махтуна и сомневался, что сумеет до конца путешествия.
— Чего тебе?
Южанин молча поставил на стол здоровенный фарфоровый чайник, широкую чашку без ручки и тарелку с кусочками сушёных плодов и орехами. Развернулся и ушёл.
Молодец. Ну, по крайней мере, не болтун, которые в последнее время менестрелю изрядно надоели. В компании голлоанцев никто тебе не мешает думать о чём-то своём, не отвлекает, можно хоть мечтать, хоть новую мелодию сочинять.
Дождавшись, когда слуга-тюремщик закроет входную дверь на засов, Ланс открыл крышечку и вдохнул ароматный пар. Да… Он ещё помнил, какие отвары приготавливали на Айа-Багаане. Там и травы, названия которых он не мог запомнить, как ни старался, и фрукты, и ягоды, которые не росли нигде, кроме южных островов. Использовали они, конечно, и самые привычные для уроженца материка чернику, ежевику, шиповник, но самую малость. Такие отвары отлично утоляли жажду, снимали усталость, лечили похмелье, а если состав подбирал опытный знахарь, то и помогали от всяческих болезней, вроде простуды, одышки, ломоты в суставах, пучения живота, мужской слабости. Хотелось верить, что в этот раз ему принесли снадобье, выводящее из тела остатки яда, которым его обездвижили в Бракке. Есть ему хотелось, но менестрель давал себе отчёт: любой кусок мяса или сыра, даже ложка каши — нужно смотреть правде в глаза — не полезет в горло, а если его протолкнуть «через не хочу», то почти наверняка попросится наружу. Поэтому восполнить жизненные силы можно было исключительно с помощью орехов и сушёных ягод, тщательно разжёвывая их и запивая отваром трав.
Ланс налил в чашку, называемую на Айа-Багаане пиалой ароматный горячий напиток, пригубил, стараясь не обжечься. Отвар приятно освежал, отдавая мятой и жасмином. После второй чашки перестала болеть голова, но начали слипаться глаза. Последней мыслью альт Грегора, прежде чем он провалился в ровный сон, было: «Выпей отвары и выпей отравы. Как близко по звучанию, а какая разница в смыслах…»
Снов он не видел. Никаких. Ни радостных, ни кошмаров.
Проснулся от жгучего желания облегчиться. К счастью, широкогорлый кувшин, предназначенный для отправления естественных надобностей, стоял под койкой. Из другого кувшинчика, размером поменьше, менестрель поплескал себе на лицо и руки. Морская вода, солёная. Но иноготрудно ожидать в пути. Запасов пресной воды на кораблях едва хватает, чтобы пить и готовить пищу. Менее привычный к испытаниям человек, может, и возмутился бы, но Ланс принял временные трудности, как должное.
В животе уже урчало. Быстро допив остывший отвар, альт Грегор улёгся на разобранную постель и принялся читать едкие четверостишия Дар-Шенна из Дома Синей Каракатицы.
Как обычно, некоторые из них показались как будто о нём написанными. Но это и есть достоинство великого поэта, в отличие от поэта рядового, обычного. В его творчестве всегда можно найти нечто, что ложится тебе на душу именно в те мгновения, когда ты открыл книгу, отражает твоё настроение. Тебе радостно и стихи попадаются радостные. Грустно? Стихи будут печальные. И так далее.
Вот чем не созвучно с мыслями, которые прошлым вечером метались в голове менестреля?
На человека небывалые несчастья
Пасть могут волей рока в одночасье.
А тот, кого они пока минуют,
И сам в какой-то мере уже счастлив.
Принимай жизнь такой, какая она есть, радуйся даже временным удобствам и тете станет легче. Лучше, возможно, не станет, а легче — точно.
Или вот об отношении к людям. Вот взять, к примеру, новых браккарских знакомых. Своего рода честные и благородные праны. От всего сердца желают процветания родной державе, взяток не берут, жизнь готовы отдать за короля и отечество. А вот дружбы с ними не получалось. Да что там дружбы! Даже просто приязни не возникало. Руки хотелось вымыть после общения, как будто имеешь дело с заразными больными. Всё время ложь, интриги, игра. Будто на вирулийском карнавале, где все надевают маски и могут позволить себе такое, чего никогда не попытались сделать с открытыми лицами. Ну, разве что король Ак-Орр тер Шейл казался искренним. И то, ключевое слово, пожалуй, «казался».
Порою в нашей жизни так бывает:
Одни нам люди отвращение внушают
При всех достоинствах, тогда же как другие
При всех их недостатках привлекают.
Пример человека с недостатками, к которому Ланс испытывал необъяснимую симпатию, тоже нашёлся. Наёмный убийца Коло. Трудно представить себе, насколько они должны быть разными — благородный пран и дитя преступного мира, сражающийся за честь Дома и Отечество и убивающий за деньги. А вот поди ж ты… По беседам с Коло Ланс скучал. Да и, признаться честно, хотел бы с ним дружить, несмотря на всю разницу во взглядах и сословное неравенство.
А тем временем, желудок всё сильнее напоминал о себе. Размышлениями и чтением стихов сыт не будешь. Сколько длилось действие яда? Сутки? Двое? Трое? Судя по звериному голоду, не меньше, а то и больше. Пора бы уже и покормить его, ведь уморить пленника задолго до встречи с княгиней Зохрой, явно не входит в планы капитана Махтуна. Какая ей радость от мёртвого менестреля?
Скрипнул засов и Ланс вскочил на ноги прежде, чем дверь открылась.
Он ожидал увидеть одного из голлоанцев, но на пороге каюты стоял капитан Махтун алла Авгыз. Лицо его выражало глубокую озабоченность и тревогу.
— Пираты? Кракен? Морские демоны? Шторм? — спросил менестрель, наслаждаясь тем, как хмурятся брови и опускаются уголки рта айа-багаанца от каждого нового его слова.
— Нет, — покачал головой пран Махтун.
— Так почему же я должен лицезреть ваши грустные усы и тоскующие брови? Я предпочитаю плотный завтрак. Ну, или хоть какой-нибудь завтрак. Иначе скоро начну бросаться на людей.
— Погоня, пран Ланс.
— Погоня? Правда? Да что вы говорите? Неужели браккарская?
— Браккарская.
— Подумать только! Кто бы мог ожидать! Кормите меня завтраком и не морочьте голову.
— Я хотел бы, чтобы вы посмотрели на корабль, преследующий нас.
— На голодный желудок? Вы полагаете, что от вида браккарской каракки меня стошнит?