— Не напомните мне, какое наказание придумала для меня княгиня? — ответил менестрель, делая шаг назад. В спину ему ткнулся растерявшийся Снарр. — Беги! — Прошипел через плечо Ланс. — Чем быстрее, тем лучше.
— Нет, свидетели нам не нужны. — Пран Махтун щёлкнул пальцами.
Один из его подручных поднёс к губам трубочку в полторы ладони длиной. Только сейчас альт Грегор разглядел их обоих, похожих, словно близнецы. Раскосые глаза, высокие скулы и кожа, в полумраке чёрная, но на самом деле цвета красной меди. Мочки ушей свисали, касаясь плеч. В правой ноздре — колечко с блестящим камешком. Голлоанцы, но не обитатели побережья, а из глубин континента, с гор или из дремучих лесов, где каждая самая мелкая тварь грозит смертельным укусом. Загадочный народ, избегающий общения с окружающим миром. Каким образом Махтуну алла Авгызу удалось заполучить их себе на службу, было загадкой. Не каждый князь, герцог или король могли позволить себе охрану из числа голлоанцев.
Косоглазый дунул.
Позади Ланса ойкнул Снарр.
Обернувшись, менестрель увидел, что паренёк оседает, придерживаясь за стену. Выронив узелок, он прижал ладонь к шее, чуть пониже угла челюсти. Лицо юнги чернело на глазах, на губах проступила пена.
— Яд красной пупырчатой жабы, — невозмутимо пояснил пран Махтун. — Игла маленькая. След укола незаметен. Почти мгновенная смерть. Идеальное оружие для убийства.
— Идеальное оружие для подлого убийства… — пробормотал Ланс. — За что?
— Так нужно. Зачем нам свидетели? — сверкнул белозубой ухмылкой айа-багаанец. — Какой-то мальчишка…
— Его звали — Снарр.
— Подумаешь…
— Его звали — Снарр! — Ланс почти кричал.
— Вы так переживаете смерти браккарца?
— Не ваше дело!
— Возможно… Надеюсь, вы пойдёте с нами добровольно?
— А я нужен вам живым?
— Само собой. Вы недооцениваете гостеприимство её светлости.
— Мне кажется, я его переоцениваю.
— Совершенно напрасно.
— Я часто совершаю поступки, которые кажутся напрасными большинству обывателей, — Альт Грегор пригнулся, сунул пальцы за голенища, а когда выпрямился, в его руках блестели длинные клинки. — Ну, попробуйте, возьмите меня.
Движения голлоанца, которым он поднёс к губам свою трубку, менестрель не заметил. Просто почувствовал лёгкий укол в шею.
Яд?
Махтун алла Авгыз передумал?
— Этот яд собирают у детёнышей пёстрых кольчатых гадюк, едва лишь те вылупляются из яиц. Через день он становится смертельно опасным, но если «выдоить» крошек-гадючек вовремя, просто обездвиживает и погружает в сон, похожий на глубокое опьянение… — Ланс чувствовал, что мир плывёт перед его глазами. Их последних сил хотел достать капитана фелуки кинжалом, но ноги зацепились одна за другую и он упал на каменный пол. Кинжалы запрыгали и зазвенели на гранитных плитах.
Маг-музыкант попытался приподняться, но руки-ноги не слушались. Язык, кстати, тоже. Вместо проклятий получилось лишь жалкое мычание.
Кто-то перевернул его на спину. Расплывчатое тёмное пятно склонилось над Лансом. Он понимал, что это — чьё-то лицо, но различить черты уже не мог. Зрение отказывало. Пока что не изменил окончательно только слух.
— Забирайте его, — донёсся голос Махтуна алла Авгыза. — И вытащи иглу. Лишний яд в крови никому не пошёл на пользу.
Сознание померкло и Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы, благородный аркайлский пран и великий менестрель, погрузился в бездонную черноту беспамятства.
Глава 2, ч. 1
Ланс очнулся внезапно.
Иногда так наступает пробуждение после глубокого опьянения. Только что тебя не было — тяжёлый сон, больше похожий на беспамятство, без сновидений, без ощущения окружающего мира и собственного тела — и вдруг — бац! — глаза открываются, возвращается сознание, а чувства начинают служить тебе. И радости в подобном пробуждении, следовало признать, мало. Телесное недомогание тут даже не полбеды, а четверть. Стыд, раскаяние, муки неведения — что же натворил вчера… Это в юные годы начинающий менестрель Ланс альт Грегор гордился подвигами, совершёнными «на пьяную лавочку». С годами пришло понимание бессмысленности шумных гулянок и попоек. С тех пор он всё реже и реже позволял себе напиться до такого состояния, что забывал вчерашний день. И только два года назад, вынужденный бежать из Аркайла, позволил себе «сорваться с цепи». Товарищам по Роте Стальных Котов он доставил немало неприятных минут, бросаясь на них с обнажённым клинком или пытаясь пешком и даже босиком бежать из Кевинала. Потом, получив жёсткий выговор от капитана Жерона альт Деррена, менестрель угомонился, пока минувшей зимой не встретился с Реналлой в «доме с башенками». Эта последняя пьянка, которую он потом и вспомнить толком не мог, привела его прямиком в застенки тайного сыска и на эшафот, от которого спасло только чудо.
Нынешнее пробуждение отличалось…
Ланс мгновенно вспомнил всё. Приключение с Дар-Виллой, записку, суровые лица голлоанцев и насмешливый взгляд Махтуна алла Авгыз. Безжизненно оседающего Снарра.
Проклятые островитяне!
Менестрель попытался вскочить, но больно ударился головой и плечом о что-то твёрдое, невидимое в темноте.
Ещё доля мгновения потребовалась, чтобы осознать — он лежит, свернувшись «калачиком» на правом боку, под голову заботливо подсунута какая-то тряпка, сложенная в несколько раз, но спина упирается в доски… Значит, он в ловушке! Скорее всего, в ящике или сундуке, а как иначе айа-багаанцы вынесли бы его из дворца в Бракке под самым носом бдительной стражи.
Попытавшись резко распрямить ноги, он оттолкнулся от прочных досок и снова ударился головой. Так и есть, сундук. Осторожно пошарив рукой в полной темноте, Ланс только окончательно убедился в правильности своего первоначально предположения. Крепкие дощатые стенки, обитые изнутри тканью мягко ворсистой тканью, возможно, бархатом. Если бы по размеру ящик был бы близок к гробу, то менестреля положили бы в него с вытянутыми ногами.
От промелькнувшего в голове слова «гроб» Ланс похолодел. В детстве — да и уже в подростковом возрасте — его часто преследовал кошмар, будто бы он оказывается в гробу, похороненным заживо. По случайности ли — лекарь принял за мертвеца — или по злому умыслу. Ощущение удушья, беспомощности, близкой смерти порой достигало невероятной мощи. Молодой альт Грегор просыпался взмокший, с бешено колотящимся сердцем, с выпученными глазами, а нередко и с криком на губах. По большей части кошмары приходили во время болезни, особенно при простуде, которую сопровождала горячка. Ланс очень страдал от них, даже ощущал себя на грани безумия одно время. С возрастом они исчезли, но воспоминания оставили самые неприятные. С тех пор менестрель побаивался оказаться в тесном закрытом помещении. Нет, в темнице он чувствовал себя вполне сносно, но там можно было не только ходить, а и бегать при желании, а вот уже в карете, к примеру, ощущал определённые неудобства, которые стойко терпел, убеждая себя, что в любое мгновение может распахнуть дверь и выскочить.
Однажды, будучи на войне (не у Стальных Котов, а в совершенно другой роте, трагерской, сражающейся против Унсалы в бессмысленной войне, которую позже историки назвали «ленивой»), Ланс решил помочь вастадорам[1], получившим задание подвести несколько мин под крепостную стену. Обычно это делалось довольно просто — поочерёдно сменяя друг друга, солдаты рыли длину. И узкую нору, заканчивающуюся под фортификационным сооружением противника, вкатывали туда пару бочонков с порохом, готовили фитиль подлиннее. Потом тянули соломинки. Тот, кому доставалась короткая, лез в дыру, молясь своему святому, с огнивом и кремнем, поджигал фитиль и быстро-быстро выбирался на поверхность. Если везло, конечно. Невезучие остались под землёй, ибо пережить взрыв в узком лазе, работающем наподобие жерла пушки, не удавалось ещё никому. Человек — не каменное ядро.
Забравшись в минный ход, Ланс вдруг понял, что не может оставаться там ни мгновения. Земля, окружавшая его со всех сторон, вновь напомнила могилу, только в этот раз без гроба. Жёлтая глина, пересохшая, опадающая с потолка мелкими комочками и набивающаяся за шиворот. Корни травы и кустарника, словно тонкие и мохнатые пальцы, щекотали спину. Нещадно коптила плошка с китовым жиром, который в трагерской армии часто использовали вместо свечей из-за дешевизны. Дым ел глаза, а от смрада выворачивало наизнанку всё нутро. Ползти приходилось почти на животе, извиваясь, как червь. Животный ужас охватил его, заставляя искать спасения и не оставляя времени на размышления и осознание неблаговидности поступка. Оказавшись под солнцем, в небольшой лощинке, заросшей ивняком, откуда вастадоры, пользуясь складками местности, начинали скрытно подбираться к вражеской крепости, менестрель молился Вседержителю так искренне и так истово, как не молился никогда в жизни. Благодарил его за голубое и высокое небо над головой, прохладный свежий воздух, напоённый ароматами осени, за возможность ходить в полный рост и не бояться земной толщи, давящей на душу и на разум.