– Первый раз, – тихо ответила рыжая.
«Первый раз! Она сказала: первый раз! Не единственный, – первый. Значит…» – Он сцепил пальцы в замок, по-прежнему упираясь локтями в колени. Тело затекло так, что пошевелиться было невозможно.
– Я говорила, что всё когда-то кончается… – пролепетала Инеш, – вот и у нас с тобой – отгорело. Я сказала бы сегодня вечером, не стала бы тебе врать. Я никогда тебе не врала…
«Не врала, – подумал лейтенант, – и оставила от меня только пепел, как обещала. Но с этим! Чёрт возьми, с этим!!!»
Сцепленные пальцы мелко задрожали от напряжения – оставшиеся силы уходили на то, чтобы не ворваться в квартиру Асмунда и не убить его. Капитан наверняка пошёл на какую-то хитрость, чтобы отомстить ему, а Инеш стала лишь орудием этой мести. Инеш сваляла дуру, и скоро поймёт, что ею воспользовались!
Не дождавшись ответа, девушка пошла вниз по лестнице, позвав с собой Цапа. Кот поглядел на Винтерсблада, словно раздумывая: а не остаться ли ему с лейтенантом? Но тот пихнул его локтем: «Иди отсюда!», – и Кукуцаполь, обиженно дёрнув хвостом, удалился вслед за хозяйкой.
Блад, не заходя домой, отправился обратно в часть.
Солдаты за завтраком гудели пуще вчерашнего: двое из соседней части умерли, и врач признал в «кишечной инфлюэнции» отравление. Винтерсблад не стал вслушиваться в их громкие пересуды, ему было плевать, кто там от чего умер. Он чувствовал себя так, будто и сам насмерть отравился этой ночью, но ему, в отличие от тех покойников, пришлось соскоблить себя с лестницы и идти работать. Впереди – марш-бросок.
Со спины подкрался Асмунд. «Выбрал же время, паскуда, когда народу вокруг невпроворот!»
– Господин лейтенант, – официально обратился к Бладу капитан, – с сего момента снимаю с вас обязанность получать виски. Займусь этим сам. Вам понятно?
– Есть, сэр, – процедил Винтерсблад.
«Вот гниды, как быстро фишки переставили!» – офицер оттолкнул от себя нетронутый завтрак, с ненавистью глядя в спину уходящему Асмунду, и тут его осенило: одновременное отравление в тех полках, в которых служили братья Фоули! Это не могло быть совпадением, ведь повара в каждом полку свои, а виски всем везут одинаковый. И уж конечно, Риан не мог не воспользоваться своими братьями! Понятно, какой виски отвезли в 418-й и 312-й. Тот же, что завтра привезёт в их полк Асмунд.
– Ну что, скотина, – прошептал Блад, поднимаясь из-за стола, – будь по-твоему, езжай сам за этим пойлом, раз уж вы так быстро договорились с Рианом. Вот и возможность мне избавиться от вас обоих одним патроном!
***
Кабинет госбезопасности – не самое приятное место. Даже одно из самых неприятных. Но я испытываю злое наслаждение, находясь сейчас здесь. Полноватый агент с влажной от пота лысиной вторично перечитывает мою бумагу, сосредоточенно сопит.
– То есть сделка завтра, и участников – двое? – уточняет он.
– Я не знаю, сколько участников, – отзываюсь, – возможно, будут какие-то грузчики, извозчики, чёрт знает, кто ещё им может в этом пригодиться. Я знаю лишь о договорённости капитана Асмунда и Риана Фоули о подмене алкоголя.
– Позвольте спросить: откуда вам это известно? Вас звали в дело?
– Асмунд – мой друг. Был моим другом. Наши квартиры рядом. Бывает, я кое-что слышу.
– Как в этот раз? – агент сверлит меня подозрительным взглядом.
– Такое – впервые. Если бы я узнал что-то подобное раньше, сообщил бы. Я не замешан в этом, сэр, хоть и сам всё лето до этой недели получал виски по приказу капитана Асмунда. Если вы думаете, что я решил продать своих за вознаграждение, – это не так. Я лишь хочу известить вас о готовящемся преступлении, о котором узнал случайно. И не жду от госбезопасности никаких поощрений.
– Очень на то надеюсь, господин офицер, очень надеюсь! И благодарю вас за бдительность.
Выхожу из кабинета со сладким до ноющей боли чувством отмщённости. Пойду домой и буду спать, пока тебя, капитан, вяжут по рукам и везут в застенки госбезопасности.
Часть третья
Осколки
Агенты госбезопасности взяли Асмунда и Риана тем же вечером у Кримсон-Парк. Мальчишки, что были с Фоули, сбежали, а О’Грэйди удалось отвертеться, прикинувшись идиотом: ехал, мол, куда велел капитан, вопросов не задавал, о происходящем понятия не имел.
На следующее утро я старательно изображал удивление скандальным новостям о нашем ротном и мысленно потирал руки: теперь эти двое загремят надолго и не будут мне мешать. Очень скоро госбезопасность докопается до причин отравлений в соседних полках, свяжет все концы и повесит на Риана и Грега, помимо кражи и мошенничества, ещё и две смерти.
Возможно, Асмунда ждёт расстрел, но он сам виноват: нехрен было лезть мне под ноги, да ещё и втягивать Инеш, которая (теперь я был в этом уверен!) переспала с капитаном вовсе не из-за внезапно нахлынувшей страсти. Наверняка без старшего братца здесь не обошлось, а этот идиот Грег не в курсе, что он лишь инструмент, для чего-то понадобившийся Фоули. Мнит себя великим интриганом и соблазнителем!
Чёрт, да он даже не знает, что я застукал их с Инеш позапрошлой ночью! Как не знает и о моём участии в подмене виски, – Фоули новичков в свои дела не посвящают.
И тут до меня неожиданно дошло…
Асмунд не знал обо мне, но знал о причастности к афере Инеш! И этот дульный тормоз не станет молчать на допросах госбезопасности, особенно когда речь зайдёт о расстреле или штрафбате, что для него равнозначно. Он будет спасать остатки своей шкуры, поджав куцый хвост и налив под собой жёлтую лужу на бетонном полу допросного подвала. Он сдаст всех, включая и эту рыжую дурочку. Асмунд не Риан, которому Инеш с Каданом и отцом полезнее на свободе. Асмунду нет никакого проку выгораживать тех, кто ещё не попался на этой истории.
Я идиот! Я убрал Асмунда, но не подумал, что он потащит за собой ту, ради которой я это сделал! Но всё-таки у меня ещё оставался припрятанный в рукаве козырь и фора в один-два дня (пока госбезопасность не получила анализ изъятого алкоголя и не обнаружила в полках, где случились отравления, солдат с уже известной агентам фамилией Фоули). Надо было действовать.
***
– Я помню ту историю с виски, – подаёт голос священник, – громкая была, шуму наделала!
Молчу. То, что это всё до сих пор так мучительно отзывается во мне, удивляет. Я думал, что пережил эту боль. И, видимо, опять обманулся.
– Скажи, отец, – спрашиваю священника, и случайно сорвавшееся с языка обращение режет мне и слух, и нервы.
Морщусь. И эта боль тоже по-прежнему со мной. Старик выжидательно смотрит. С таким одобрительно-терпеливым видом, как у него, подманивают диких лошадей.
– Скорбь… Она когда-нибудь отпустит?
Священник вздыхает, опускает глаза. Уже может не отвечать, всё и так ясно. Но он отвечает:
– Вся наша скорбь – наша навсегда. Как и все наши радости. Они пережиты нами и стали частью нас, как кирпичи в стене. И от того, как мы эти кирпичи положим, во многом зависит, не рухнет ли стена нам же на голову. Ничто не исчезает бесследно. Но любая боль со временем становится тише.
– И сколько? Сколько нужно времени?
Старик задумчиво пожимает плечами.
– Всем по-разному, рецепта тут нет. Одно могу сказать: самая страшная боль, самая неослабевающая – это боль от угрызений совести…
***
Каким-то чудовищным подхалимажем я выторговал у одного из агентов госбезопасности встречу с Асмундом. Меня проводили в подвальную камеру, где его держали, и оставили нас наедине.
Мне было всё равно, как себя чувствовал капитан и насколько удивился моему появлению. Первым делом я окинул взглядом крохотную подвальную камеру: под низким потолком заметил окошко, забранное снаружи старенькой хлипкой решёткой. Небольшое, но Асмунд пролезет, если бросить ему верёвку. Я облегчённо вздохнул. Осталось лишь припугнуть Грега, чтобы он не только согласился бежать, но и свистал до самого Броадора, не оглядываясь. Это было несложно.
***
За сутки заключения Асмунд заметно осунулся и посерел. Он вскочил со своего матраса как ужаленный, когда увидел Винтерсблада; в тёмных глазах мелькнул отсвет надежды, в которую он и сам, казалось бы, не верил.