– «Я тоже тебя не бросил». Он написал: «Я тоже тебя не бросил». Этот мудак, надувшись от гордости, демонстрировал своё благородство, в котором я, неблагодарный, посмел усомниться! И это после всех его фокусов!
Священник красноречиво хмыкает, качает головой:
– Он просто вернул тебе должок. Чтобы тот не мешал ему и дальше делать тебе гадости.
Воровка
На смену зиме пришла непривычно тёплая для Распада весна; 286-й полк воздушной пехоты по-прежнему стоял в Реденсе на переформировании.
Измученные, взмокшие новички из взвода Винтерсблада, нагруженные тяжёлыми рюкзаками, с ружьями наперевес, седьмую милю бежали марш-бросок под палящим предполуденным солнцем. Впереди была ещё половина пути.
– Что замедлились? – прикрикнул бежавший впереди Блад на троих, отставших от остальных. – Работаем, работаем!
– Изувер! – шёпотом выдохнул один из отставших. – Ни один взвод больше так не нагружают, как нас!
– Да ему просто нравится над нами издеваться, – пропыхтел в ответ второй солдат, – и не лень же самому с нами бегать!
– Так он после обеда, как всегда, смотается, а мы тут до ночи будем его задания долизывать, – возмутился третий; на него тут же шикнули, и он сбавил голос до шёпота, – стенгазету эту сраную я ему сколько перерисовывать буду?! Самому ведь до звезды вся эта пропаганда, но, мать его, опять что-то не так, опять – переделывай! Лишь бы ни минуты отдыха нам не дать, живорез проклятый!
– Да ты так, глядишь, и писать научишься, Вальдес! – усмехнулся первый.
– Да ещё и без ошибок, – поддакнул второй, и третий солдат обиделся: надулся и хотел махнуть на товарищей рукой, но руки были заняты.
– Бойд, Макги, Вальдес, – гаркнул Винтерсблад, оглянувшись на отстающих, – кто придёт последним, будет чистить сапоги всего взвода!
– Да что б тебе с коня упасть, когда домой поедешь, а мы тут твою бедолажную стенгазету рисовать останемся, будь она неладна! – шёпотом взвыл Вальдес.
Винтерсбладу и впрямь были до звезды и пропаганда, и все эти стенгазеты, и дружеские футбольные матчи между ротами. Но из своих солдат он выжимал все силы. Его даже начали сравнивать с Ходжесом, который имел привычку ставить перед полком трудновыполнимые задачи и требовал прыгнуть выше головы. Но со строгостью полкового командира мириться было как-то легче, чем с дотошностью взводного, граничившей в глазах солдат с самодурством.
– Ты перегибаешь палку, Шен, – как-то заметил Асмунд, закуривая после обеда на пороге столовой, – Мы же сейчас не на фронте, тут можно дать слабинку. Иначе кто-то обязательно сломается!
– Починим, если сломается, – отозвался Блад, – и уж пусть лучше здесь ломаются, а не под вражеским огнём. Мне не нужны солдаты, которые в решающий момент вдруг дадут эту твою «слабинку»!
– Да послушай! Никто тут не вынашивает предательских планов, не намеревается струсить в бою, и если кто-то перегреется, так только из-за тебя и этих твоих перегибов! Нельзя требовать от людей постоянно быть на грани собственных сил и возможностей, они так не смогут!
– Чего вдруг? – равнодушно спросил Винтерсблад. – Я-то могу. Значит, смогут и они. Их хорошо кормят, у них полноценный сон и два-три часа свободного времени ежедневно. Да они тут как в раю! А что касается нагрузок – привыкнут, не девушки! На фронте тяжелее. И враг пулями стрелять будет, а не как я – газету заставлять перерисовывать. И если уже сейчас, стоит повысить на них голос, они хнычут и просятся к мамочке, то что они тогда вообще здесь делают? Я не собираюсь в бою подталкивать каждого в спину и уговаривать быть смелым мальчиком!
– Да что ты такой злой, Шен? Ещё чуть-чуть, и они тебя возненавидят…
– Переживу, – Блад затушил окурок и направился в сторону конюшни, – всем нравиться – твоя задача, не моя, – бросил он напоследок Асмунду.
– Вот эта твоя манера… – ротный досадливо потряс зажатой меж двух пальцев сигаретой, пытаясь подобрать нужный эпитет, – вот честное слово, Шен! – Грег так и не смог выразить своего негодования, да и смысла не было: Винтерсблад уже скрылся за углом, не орать же ему вслед. – Вот вечно, уходя, какую-нибудь гнусь скажет – и был таков! Лишь бы за собой последнее слово оставить, так, что ли?
Винтерсблад оседлал свою трофейную лошадку и отправился в город. Домой не хотелось, погода была отличная, и он неспешно ехал к центру Реденса, размышляя, как бы скоротать сегодняшний вечер.
Вдруг позади него, на противоположной стороне улицы, раздался громкий вопль весьма неприличного содержания. Лейтенант оглянулся и увидел летящего над мостовой огромного серого кота, в пасти которого был зажат багет. Вслед ему, беспомощно потрясая кулаками, сыпал проклятиями булочник, выскочивший на крыльцо своей лавки. Блад придержал лошадь. Целеустремлённый кот пронёсся мимо и скрылся в конце улицы; лавочник, истратив запас ругательств, огорчённо махнул рукой и вернулся в булочную. Винтерсблад не спешил уезжать: если этот кот здесь, то, должно быть, и хозяйка, когда-то стащившая у офицера кошелёк, где-то поблизости!
Он угадал: пару мгновений спустя из лавки выбежала рыжая девчонка и припустила прочь. Пекарь бросился за ней с отчаянным: «Держи воровку!». Девчонка свернула в переулок, Блад пришпорил лошадь и ринулся в следующий: он обгонит её и перехватит на узкой улочке, в которой она скрылась. Позади воровки бежит лавочник, а там свернуть негде, так что – попалась, рыжая! Он завернул на нужную улочку с противоположной стороны и спешился, делая вид, что идёт по своим делам. Девчонка бежала как раз ему в руки, а её пышнотелый преследователь заметно отстал. Она не обратила внимания на офицера, не узнала его, и тот преградил ей путь в последний момент, перед самым её носом. Воровка с размаху врезалась в Винтерсблада, едва не шмякнулась на одетый в мужские порты с подтяжками худой зад, но лейтенант удержал её, схватив за локти.
– Попалась, белка-ворюга? – довольный своей удачей, ухмыльнулся он.
– Пусти! – девушка дёрнулась, но офицер держал крепко. – Ну пусти же! – взмолилась она.
– Ещё чего! Хватит, детка, я теперь знаю, как ты за услуги благодаришь. Перетопчешься!
Тут подоспел запыхавшийся лавочник.
– О! – пыхнул он, взмахнув рукой словно из последних сил. – О! Госп-подин офицер! – толстячок согнулся пополам, упёрся ладонями в колени, шумно глотая ртом воздух. – Сп-пасибо! – он сделал несколько жадных вдохов, возвращая себе возможность говорить. – В кассу мою влезла, шельма, пока этот её шерстяной прохиндей меня отвлёк! Спасибо вам, господин офицер! Дальше я сам, – пекарь подошёл поближе, взял воровку за ухо и с удовольствием его вывернул.
– Ай, дядька, ай! – взвизгнула девчонка. – Я ж не взяла ничего! Что меня сразу в деревянное пальто заколачивать?
– Зачем в пальто, – довольно промурлыкал пекарь, с наслаждением выкручивая ухо пленницы ещё сильнее, – я с тобой без всякого пальта разберусь!
Но Винтерсблад не отпустил девушку, продолжал так же крепко держать её за локти, не отдавая пекарю:
– Так она ничего не украла?
– Как не украла? – возмутился булочник. – А багет, который её блохастый унёс?! Да и деньги бы свистнула, если бы у меня касса не заедала. Из-за этого провозилась и не успела, я вернулся да спугнул!
Блад одной рукой достал из кармана несколько монет, сунул их в карман передника лавочника.
– Вот, это тебе за хлеб. А девчонку я сам провожу куда надо. Она у меня однажды кошелёк украла, а у тебя – ничего, так что ступай отсюда. Я в большем убытке, мне с ней и разбираться.
Толстячок помедлил, но, глядя в строгое лицо офицера, с неохотой отпустил ухо рыжей.
– Ну, как знаете, – не без разочарования произнёс пекарь и направился восвояси.
Девушка лукаво улыбнулась офицеру:
– Спасибо.
– Чего «спасибо»? Я не собираюсь тебя отпускать! Пойдём, отвезу в участок, – мужчина за локоть потащил воровку к лошади.
– Чего ж тогда этому не отдал?
– А чёрт его знает, что у него на уме.
– А-а, ты добрый и справедливый, что ли?
– Я? Да не смеши!
– Тогда что? Глаз на меня положил? – не унималась девчонка. – Ясно, враки это всё про участок! Конечно, кто ж не воспользуется, когда у него в руках симпатичная беззащитная девушка!