– Я бы тебя бросил!
– В тебе-то я не сомневаюсь!
Плита не поддавалась. Блад снял с себя рубашку и сунул её под нос капитану:
– Дыши через ткань. Я сейчас. Вытащу подполковника.
От дыма щипало глаза и свербило в горле. Свалив командира со своих плеч на снег, лейтенант зашёлся удушающим кашлем, не смог сразу разогнуться.
– Эй, – сипло крикнул он сквозь стоявший вокруг гвалт, – помогите!
Никто не услышал. В расположении царила полная неразбериха: те немногие, кто был в состоянии что-то делать, тушили казармы и помогали раненым. Кругом лежали тела тяжелораненых и убитых, отовсюду кричали: от боли или о помощи; недалеко от пушки, спиной к Винтерсбладу, стоял контуженый зенитчик с беспомощно опущенными руками и не понимал, где он и что творится вокруг. Блад позвал его, но зенитчик не услышал. Бежать и приводить его в чувства времени не было, да и сил осталось не так много. Придётся разбираться с Мэннингом в одиночку.
Тот удивился, завидев вернувшегося лейтенанта.
– Я бы тебя бросил, – прогундосил в рубашку, через которую дышал, капитан.
– Не хочу быть таким же дерьмом, как ты, Мэннинг, – Винтерсблад подобрал какую-то деревяшку, подпихнул её под осколок плиты, чтобы приподнять его и освободить ноги Мэннинга, поднажал.
Что-то затрещало.
– Быстрей, быстрей! – поторапливал капитан. – Сейчас крыша рухнет!
Блад навалился на палку всем своим весом, и плита приподнялась. Мэннинг завопил от боли, вновь почувствовав ноги; деревяшка переломилась, и кусок плиты сорвался, опять придавив капитана.
Такими словами на Винтерсблада не орал даже отец. Мэннинг захлёбывался проклятиями, болью и паникой, пока лейтенант искал замену сломанному рычагу. Сверху снова послышался треск, посыпалась мелкая каменная крошка.
– Заткнись, или я тебя и впрямь брошу! – рявкнул Блад на визжащего капитана.
Подходящей палки он так и не нашёл. Он начал задыхаться, перед глазами всё размылось и поплыло. Времени почти не осталось. Лейтенант упёрся плечом в плиту, что лежала на Мэннинге, и изо всех сил толкнул её. Раз, другой, третий… Неровный край камня разодрал кожу на голом плече, с каждым толчком впиваясь всё глубже; по руке потекли горячие струйки крови. Но плита поддалась, съехала в сторону от очередного толчка, а следом за ней рухнул потерявший равновесие Блад. Капитан, не переставая орать, откатился прочь. Одна его ступня была раздроблена так сильно, что ботинок не удержался на её остатках, и капитан, оставляя за собой дорожку из размазанной крови, с удивительной прытью пополз к выходу.
У Винтерсблада не осталось ни сил, ни воздуха. Он попытался подняться, но не смог.
– Мэннинг! – просипел он вслед удаляющемуся размытому пятну.
И тут сверху на голову Бладу грохнулась потолочная балка.
***
Он проснулся, но открыть глаза не смог: веки отяжелели и будто бы слиплись. От этой попытки в голове неприятно запульсировало, и он решил ещё чуть-чуть полежать в покое. Он проснулся, но не помнил, как, где и когда уснул. Он не помнил, чтобы вообще засыпал. Он даже не помнил, кто он! Страх накрыл тело холодным одеялом, в голове вновь застучало что-то раскалённое.
– Где я? – хотел спросить он, но получился лишь невнятный стон: губы запеклись и склеились так, что пришлось приложить усилие, чтобы раскрыть рот.
Горло саднило, очень хотелось пить.
Чья-то тень склонилась над ним, и он ощутил на своём запястье прохладные тонкие пальчики. Приоткрыл глаза. Тень колыхнулась, постепенно обретая чёткость, превращаясь в белокурую девушку с сестринской наколкой в волосах. И тут он вспомнил.
– Джосси? – шёпотом выдохнул Винтерсблад.
– Вивьен, – нежно поправила его девушка, поднося к губам мужчины стакан с водой, – как вы себя чувствуете, лейтенант?
– Лейтенант?!
– Вы не помните? – девушка расстроенно подняла брови. – Вы Шентэл Винтерсблад, лейтенант воздушной пехоты ОНАР. Ваше расположение четыре дня назад разбомбили имперцы. Вы, в целом, в порядке. Только дымом надышались и по голове крепко получили.
Винтерсбладу потребовалось несколько минут, чтобы хоть немного упорядочить поднявшийся в голове, словно песчаная взвесь на мелководье, рой обрывочных воспоминаний.
– Мэннинг! – прошептал он, выстроив, наконец, цепь событий по хронологии.
– Капитан Мэннинг лежал здесь же, – оживлённо закивала медсестричка, – но его перевели в столичный госпиталь почти сразу. Остался без правой ступни, бедняжка! Но, говорят, получил повышение куда-то в штаб, потому его сразу в Клеук и увезли, – девушка улыбнулась: было видно, как она рада первой сообщить кому-то горячие сплетни. – А он герой, капитан Мэннинг! Он ваш друг?
– Угу, – просипел Винтерсблад, – самый лучший. Бросил меня умирать…
– Да что вы, – медсестра замахала руками, – он же это – только чтобы командира вашего вытащить! Как бы ему, с раздробленными-то ногами, вас обоих волочить? Полковника-то как хоть умудрился вытянуть, с ума сойти! На своём горбу, на четвереньках, мамочки мои! А как за вами пополз, силы-то уже и кончились! Упал в снег, позвал на помощь. Хорошо – услышали солдаты. Они-то вас и спасли. Но и капитан Мэннинг не бросал, вы несправедливы к нему! – сестричка с шутливой строгостью погрозила Бладу пальчиком. – Вот он и письмо вам оставил, – достала из кармашка на белом переднике сложенный вчетверо листок и воткнула его уголком за подушку лейтенанта, – просил вслух вам не читать, так что сами справитесь, когда получше себя будете чувствовать. Вот сюда кладу, не потеряйте! А теперь поспите, сейчас вам нужно отдыхать. Утром придёт доктор.
Я выписался дня через три или четыре, точно не помню. В Уиплит больше не вернулся. Полк потерял много людей. Оставшихся передислоцировали в Реденс и до осени вывели из боёв: необходимо было пополнить материальную базу полка и численность солдат и, конечно, обучить новичков. Так что ближайшие полгода офицеры могли считать себя в отпуске.
Меня после госпиталя на неделю отпустили на побережье, и это было отличной возможностью заколотить деньжат на будущее, с детхарскими-то игорными домами! Вернувшись, я снял квартиру в Реденсе в том же доме, что и Асмунд. Он-то уже и рассказал мне все подробности «героизма» Мэннинга с его же слов. И как капитана с Ходжесом завалило в кабинете, и как прибежал я, помог ротному освободиться из-под завала и был завален сам, а он, почти безногий, спас командира и пополз за мной, но не дополз. И тогда стал звать на помощь.
Преисполненный благодарности Ходжес пробил Мэннингу повышение и пристроил его, калечного, на штабную работу в Клеук…
***
– И что, – нарушает молчание священник, – что ты делал, когда выписался из госпиталя?
– Уехал в Детхар играть в карты, – равнодушно отвечаю я.
– А потом? Рассказал командиру, как всё было на самом деле?
– Зачем? Всё равно ничего бы не изменилось. Мэннинг на много лет исчез с глаз долой, и это было уже хорошо. Хотя я, признаться, надеялся никогда больше его не встретить.
Священник молчит, что-то думает в своей голове, даже слышно, как шелестят его мысли, словно страницы древних молитвословий.
– То есть ваши пути всё-таки пересеклись? – наконец доходит до старика.
– А как думаешь – из-за кого я вляпался в это дерьмо?
Когда дед сильно удивлён, его лицо выглядит так нелепо, что мне становится смешно.
– Да, в это самое, – подтверждаю его догадку, – так что завтрашним расстрелом я обязан и ему тоже. Ему-то даже – в первую очередь!
– И как тебя угораздило согласиться иметь с ним дело? – возмущается священник. – После всего!
– Я не знал. До последнего момента я не знал, что всем этим рулит именно он. Ну мало ли в Распаде полковников! А фамилию я не спрашивал – и в голову не пришло.
Старик раздосадованно вздыхает, потом долго молчит; возится, поудобнее укладывая затёкшие ноги; задумчиво разглядывает каменный пол.
– А что было в том письме? – спрашивает он.
– Каком письме?
– Которое оставил тебе Мэннинг?
Усмехаюсь. Это правда смешно. Уж лучше бы обставивший меня капитан после всех своих нечестных манипуляций ещё и позубоскалил в мой адрес в записке, но…