Из кабинета старшей сестры Блад вышел, совсем упав духом. Сумма, которую хотела Джосси, была гигантской. Столько не заработаешь и за полгода, не то, что за месяц, даже если будешь работать на трёх должностях сразу.
Коронелю, разумеется, до этих проблем не было никакого дела: он не собирался делиться прибылью с Джойс, и, если Блад больше не сможет быть ему так же полезен, как раньше, Коронелю не будет смысла и дальше платить за его учёбу. Даже если откупиться от Джойселлин сейчас, Шентэл не сможет платить ей долю, которую она требует, и дальше, а значит, не сможет больше воровать пилюли для Коронеля. Он в любом случае потеряет место в академии, так как плата за неё выше, чем Блад смог бы заработать честно. Получается, выбор у него только между тем, как покинуть медакадемию: быть отчисленным за неуплату или выкинутым со скандалом о краже таблеток.
Не сможет он остаться и на месте санитара, но это даже чуть-чуть радовало его: лучше пойдёт таскать мешки с зерном, но избавится от болезненной зависимости от Джосси! А заодно и от Коронеля.
Я обещал себе, что не буду ни от кого зависеть так, как зависел от своего отца. Что ж, в каком-то смысле я сдержал слово: от Джосси и Коронеля я зависел ещё больше. Тогда, плетясь с занятий в общежитие, я осознал: какой бы сильной ни была моя мечта стать врачом, она слишком дорого мне обходилась. Пытаясь вырваться из всей этой грязи, я только больше в ней тонул, пропитывался ею до самой глубины своего нутра. Я стремился в медакадемию, чтобы стать независимым, чтобы добиться большего, чем я смог бы достичь, сидя в Грэдо. Но эта мечта потребовала от меня обратного. Стремясь выплыть, я лишь нырял с каждым разом всё глубже.
«Хватит. Достаточно. Если я хочу чего-то достичь и ни перед кем не стелиться, я должен делать всё сам!» – думал Винтерсблад, бредя по мощёному тротуару. Сильный ветер гнал навстречу пыль и мелкий мусор. С ним прилетел и скомканный листок, который зацепился за ботинок Блада. За последние месяцы все уже привыкли к этим жёлтым бумажкам, обещавшим новую, лучшую жизнь тем, кто последует за сопротивлением. Многие верили. И поплатились жизнью: в газетах то и дело сообщалось, что императорские войска обнаружили очередную базу подпольщиков и расстреляли всех оказавших сопротивление при аресте. В то же время, в информационных листках сопротивления писали, что с каждым днём их становится всё больше, и скоро, совсем скоро Досманскую империю потрясёт переворот, который положит конец несправедливой власти.
Задумавшись, Винтерсблад едва не налетел на возникшую под его ногами девчушку: платье младшей гимназистки, аквамариновые глаза и золотые косички. Пунцовая от смущения девочка что-то невнятно пробормотала и стыдливо опустила ресницы, уронив в дорожную пыль толстенную книгу, что держала в руках. Блад не разобрал её слов и ничего не понял. Сначала подумал, что напугал возвращавшуюся с занятий гимназистку, чуть не толкнув на узком тротуаре. Но потом глянул на здание школы для девочек, из которого она, по всей вероятности, выбежала: за забором притаилась стайка таких же девчонок. Ученицы смотрели на него и золотоволосую девочку, смутившуюся почти до обморока, и едко хихикали, жеманно прикрывая ладошками рты. Тут-то он понял, что здесь, по всей видимости, происходит: класс развлекается, заставляя скромную девочку делать то, чего она в жизни бы не сделала. И она подчиняется, потому что не хочет быть изгоем. Что-то злое, ядовитое сквозило в этой внешней невинности девиц за забором, – что-то, так напомнившее Винтерсбладу Джосси. Из всего, что бормотала рыжая, пока не выронила свою книгу, Блад разобрал лишь слово «сердце». Наверняка её отправили проверить, с какой оно стороны у Зеркального мальчика на самом деле.
Он расстегнул куртку, поймал влажную ладошку девочки и прижал к своей груди. Она бросила на него быстрый взгляд аквамариновых глаз и тут же зарделась ещё сильней. Но в этом взгляде было что-то, что отличало её от остальных. Что-то настоящее и искреннее, и это зацепило зеркальное сердце Блада.
– Как тебя зовут? – спросил он, протягивая ей поднятую книгу.
«История развития военной авиации в Досмане» – гласили потёртые золотые буквы на обложке. «Неожиданно!» – подумал Винтерсблад.
– Скади Грин, – девочка смотрела себе под ноги, не в силах поднять глаза на собеседника.
– Тебе нравятся цеппелины, Скади Грин?
Она лишь кивнула.
– Ты не такая, как они, – он бросил взгляд на её одноклассниц, – и это хорошо. Запомни, Скади Грин: посредственность всегда в большинстве. Не теряй себя, подстраиваясь под чьё-то мнение. Отстаивай свою правду и не играй по чужим правилам, обещаешь? А я запомню тебя, Скади Грин, как девочку, которая любит цеппелины. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся не потому, что тебя заставили играть в чьи-то глупые игры, – он подбадривающе улыбнулся и пошёл дальше, оставив гимназистку посреди тротуара.
«Завтра же заберу документы из академии, – подумал он, – и запишусь в сопротивление. Сделаю всё возможное, чтобы выбраться из этого дерьма! И чтобы у таких, как Скади Грин, была возможность осуществить свою мечту. Вне зависимости от того, кто её родители и сколько у них денег. Несмотря на то, что мечта эта больше подходит мальчишке, а не девчонке. Каждый имеет право быть тем, кем заслуживает».
На следующий день Досману потрясла страшная новость: от взрыва самодельной бомбы погиб император. Правление временно принял генерал Маскелайн и официально сообщил, что императорского сына, бывшего с отцом во время взрыва, удалось спасти, и теперь его жизни ничто не угрожает, он находится в безопасности, где и останется до того времени, как достигнет возраста престолонаследия.
Трой Ортиз, губернатор Клеука и прилежащих земель, провозгласил вверенную ему территорию независимой республикой Распад и открыто выступил против монархического строя, объявив мобилизацию.
Множество студентов и рабочих хлынуло в Клеук, сметая на своём пути растерявшиеся, не особенно им препятствующие императорские заставы. Среди тех, кто примкнул к силам Ортиза, оказался и Винтерсблад.
Часть вторая
Двадцать два
71-й год эпохи тридия
По низкой крыше тесного блиндажа шуршал мелкий сентябрьский дождик. Внутри было темно, а карт на шатающемся столе развёрнуто так много, что света от маленькой керосинки не хватало, чтобы осветить их все, и младшему лейтенанту приходилось то и дело переставлять лампу с одного угла стола на другой, чтобы ещё раз проследить пальцем линии завтрашнего наступления и сделать карандашом нужные пометки. Завтрашний бой был для него важен: войскам Объединённой народной армии Распада предстояло взять сложную высоту. Для него, Грегори Асмунда, до тридцати лет засидевшегося в ротных офицерах, это была замечательная возможность наконец-то проявить себя.
Темнота у входа за правым плечом Асмунда сгустилась.
– Чёрт тебя дери, Блад! Мухи громче тебя топают!
Поднятая в руке офицера керосинка выхватила худую, чуть склонившуюся под низким потолком фигуру унтер-офицера.
– Зачем так подкрадываться? Хоть бы дверью скрипнул, а то доведёшь до седых волос раньше времени!
– В черноте твоей шевелюры седина и с дирижабля будет заметна, – усмехнулся вошедший, подходя к столу, – вот ночью-то имперской армии удобно будет нас бомбить, – и целиться не надо!
– Да ну тебя! – беззлобно отмахнулся Асмунд, выдвинул из-под стола, зацепив сапогом за ножку, ещё один табурет. – Пить будешь? – он полез в хлипкую тумбочку за кружками, но отвлёкся: – рота спит?
– Куда денется, – пожал плечами Блад, – а выпить можно, раз угощаешь. Повод есть, хоть и смешной.
– Ну-ка, ну-ка?
– Ну вроде как мне сегодня двадцать два стукнуло.
– Всего-то? – присвистнул Асмунд. – Я-то думал, тебе уж не меньше четверти века, – лейтенант разлил по кружкам остатки виски из своей фляги. – Ну, твоё здоровье!
Винтерсблад улыбнулся, легонько стукнувшись кружкой с товарищем.
– И что, – поинтересовался Асмунд, раскуривая сигарету, – есть планы на жизнь?
– Какие интересные у тебя вопросы накануне боя, – Блад поболтал по стенкам своей посудины остатки виски. – К чёрту планы, будем импровизировать! – он усмехнулся. – От планов-то всё равно никакого толку. Чем больше их настроишь, тем досаднее они на твою же голову и обрушатся.