— Значит, его зовут не Питер Петровский?
— Конечно, нет, мсье.
— И он не русский?
— Не больше, чем я.
— И… и его дедушка, который был индусом… и императрица Екатерина… и прекрасная княжна, которую застрелили… и… и…
— Мсье может быть уверен, — сказал проводник с улыбкой, — что какая бы история ни была рассказана ему Пьером Водоном, она от начала до конца была вымыслом!
Совсем упавший духом, я громко застонал и меланхолично направился в отель де Виль. Там я изложил свое дело, и меня заверили, что полиция приложит все усилия, чтобы задержать преступника.
Они не жалели ни сил, ни денег, но все было тщетно. С того дня и по сегодня я больше не видел своих бриллиантовых запонок.
ГЛАВА IIIСТОРОЖЕВОЙ КОРАБЛЬ НА ЭЙРЕ
— На Рождество, — сказал незнакомец, сидевший в углу у камина, — одни люди, как кажется, считают себя вправе просить других рассказывать святочные истории; но, с другой стороны, не у каждого имеется талант рассказчика. Особенно это тяжело для человека, который даже не пытается сделать вид, будто знает больше, чем кто-либо в окружающей его компании. Я — как раз такой человек. Я никогда в жизни не написал ни строчки в журнале, ни абзаца в газете. Можно ли, в таком случае, ожидать от меня какой-либо истории?
Сказав это, незнакомец снова погрузился в молчание и мрачно уставился на огонь.
В этот бурный вечер, в канун Рождества, с сильным ветром и туманом, поднимающимся с моря, наша компания в «Тинтагель Армс» было несколько меньше, чем обычно. Незнакомец прибыл часа два назад, поставил свою лошадь в конюшню, снял комнату и устроился в углу у камина так удобно, как если бы он был старым обитателем этого места и одним из нас. Однако до этого момента он почти все время молчал и не отрывал глаз от поленьев, пылающих в очаге. Мы посмотрели друг на друга, но никто, казалось, не был готов к ответу.
— Кроме того, — добавил незнакомец, словно эта запоздалая мысль являлась неопровержимым аргументом, — дни «Тысячи и одной ночи» закончились. В наше время нам нужны факты, — факты, джентльмены, — факты.
— Вне всякого сомнения, в жизни каждого человека случались события, — заметил школьный учитель, — которые, если изложить их правдиво, могут послужить как для назидания, так и для развлечения. Мы предпочитаем услышать о действительных событиях, сэр, когда это возможно. Смею утверждать, что в четырех стенах этой гостиной многие бедные моряки своими грубыми рассказами о путешествиях и опасностях доставили нам больше искреннего удовольствия, чем это смог бы сделать самый лучший автор самых лучших художественных произведений, которые когда-либо были написаны.
(Должен заметить, что школьный учитель является оратором нашего маленького общества. Он знавал лучшие времена, имеет классическое образование и временами придерживается вполне парламентского стиля. Мы гордимся им в «Тинтагель Армс», и он это знает.)
— Значит, вы хотите сказать, — раздраженно спросил незнакомец, — что облагаете этим налогом каждого путешественника, случайно остановившегося в этом доме?
— Ни в коем случае, сэр, — ответил школьный учитель. — Мы только желаем, чтобы каждый путешественник, который присоединяется к обществу в этом зале, соответствовал правилам, которыми руководствуется это общество.
— Каковы же эти правила?
— Эти правила заключаются в том, что каждый присутствующий должен рассказать историю, спеть песню или прочитать вслух для развлечения остальных.
— Может быть, — предположил хозяин, — джентльмен предпочтет спеть песню?
— Я не умею петь, — проворчал путешественник.
— Некоторые посетители предпочитают читать сцены из Шекспира, — намекнул приходской клерк.
— С таким же успехом вы могли бы предложить мне потанцевать на канате, — свирепо возразил путешественник.
Наступила мертвая тишина, посреди которой хозяйка принесла нашу обычную чашу с пуншем, а школьный учитель наполнил стаканы. Незнакомец попробовал свой пунш, одобрительно кивнул, одним глотком допил остатки и беспокойно закашлялся.
— Я не умею петь, — проворчал он через несколько минут, в течение которых никто не произнес ни слова, — я не умею читать пьесы, и я не умею рассказывать истории. Но если вас устроят простые факты, я не возражаю рассказать компании о… приключении, — полагаю, я могу назвать его так, — которое случилось со мной в канун Рождества, около тридцати двух лет назад.
— Сэр, — сказал школьный учитель, — мы будем рады.
— Зато мне это радости не доставит, — заявил путешественник, — потому что это было самое неприятное происшествие, которое когда-либо случалось со мной в моей жизни.
С этими словами он протянул свой стакан, чтобы его снова наполнили, и, продолжая пристально смотреть в огонь, как будто читал каждое слово своего повествования по картинкам в углях, начал так.
— Я разъездной коммивояжер и путешествовал последние тридцать пять лет, то есть с тех пор, как мне исполнилось двадцать. У меня манчестерское направление, и в свое время я побывал в большинстве районов Англии и Уэльса, а также в некоторых частях Франции и Германии. В то время, о котором я собираюсь рассказать, я работал в фирме «Уоррен, Грей и Компания» (в то время известной манчестерской фирме с полувековой историей), и мой путь лежал через север Франции, примерно в тех местах, которые расположены между Кале, Парижем и Шербуром — обширный район, в форме большого неправильного угла, как вы можете видеть на карте.
Как я уже сказал, это было тридцать два года назад; или, если вам больше нравится, 1830 год от Рождества Христова. Вильгельм IV только что стал королем Англии, а Луи Филипп только что стал королем Франции. Это было захватывающее время. Весь Континент находился в беспокойном, революционном состоянии; и Франция, разделенная между орлеанистами и бурбонами, наполеонистами и республиканцами, находилась в худшем состоянии лихорадки и брожения, чем кто-либо из ее соседей.
Я ненавижу политику, джентльмены. Я не политик сейчас, я и тогда не был политиком; но, будучи в то время молодым человеком и лучше знакомым с Континентом, чем большинство англичан моего возраста и положения (ибо тогда люди не ездили за границу, как сейчас), я напускал на себя вид превосходства и воображал, что знаю очень много — и обо всем. Когда я был дома, я хвастался знанием иностранной жизни и манер, выдавал себя за прекрасного знатока французских вин и громко презирал нашу домашнюю английскую кухню. Напротив, когда я был за границей, я становился яростным националистом, хвастался британскими свободами, британским оружием и британской торговлей и никогда не упускал возможности воспользоваться случайным намеком на Веллингтона, Нельсона, или Ватерлоо. В общем, как я уже говорил, я любил напускать на себя вид превосходства, и это никоим образом не способствовало моей популярности. Я, конечно, выглядел дураком из-за своих стараний; и потом, я страдал из-за этого… но мне не следует забегать вперед в своем рассказе.
Пробыв в Париже (который, как вы помните, был самой дальней точкой в глубине моего округа) весь июль и август, я снова начал путешествовать на север в сентябре, согласно указаниям моих работодателей. В то время на севере Франции не существовало железной дороги, и у путешественника, не обеспеченного собственным транспортным средством, не было выбора между неуклюжим дилижансом и едва ли менее неуклюжей каретой, caleche. У меня, однако, имелась своя двуколка, которую я привез из Англии, и отличная бурая лошадь, купленная в Компьене; и я хорошо помню, как проносился мимо дилижансов, с грохотом въезжал в города и старался затмить всех коммивояжеров, которых встречал на дороге.
Покинув Париж в сентябре, я рассчитывал завершить всю работу в своем северном округе примерно за десять недель и надеялся прибыть в Англию к Рождеству. Однако смена правительства придала необычный импульс международной торговле, и я обнаружил, что дела накапливаются у меня день ото дня до такой степени, что вскоре потерял всякую надежду вернуться домой до конца января. По мере приближения Рождества, когда я продолжал медленно двигаться в северном и северо-западном направлении, я начал задаваться вопросом, где же все-таки проведу рождественские праздники. Одно время я думал, что это будет в Лизье, другое — в Кане, и, наконец, я убедился, что это будет в Байе. Однако я ошибался во всех своих предположениях, как вы сейчас услышите.