— И что было дальше? — Мика с нетерпением ждала продолжения рассказа.
— В общем, — подытожил Орландо, — все вновь занялись истреблением волков. Видимо, для людей та история с вирусом не послужила никаким уроком. Да, и шкура волков в то время была очень дорогой. Мать пребывала в отчаянии. Волки приходили к нам домой со страшными ранами. Отец лечил их тайно, уводя как можно дальше в лес, чтобы никто не мог их увидеть. Но вскоре его арестовали, и мы с мамой остались совсем одни. Однажды прибежал тот злой волк. Моя мать не выдержала и в бешенстве кинулась на него в слезах, крича, чтобы тот сознался в содеянном, что именно он убил того алкаша. Но нет. Волки были не причем. Мама понимала, что нужно что-то сделать, чтобы предотвратить все эти ужасные события. Иначе волки могут попросту прервать свое существование.
Орландо запнулся на этом моменте. На секунду Мике показалось, что он вот-вот заплачет. Но этого не произошло. Парень, несмотря на то, что ему снова приходится проживать все эти события в своих воспоминаниях, держался стойко.
Сейчас тот момент, когда слезам нет места. Тем более, что все это уже давным-давно в прошлом. И горевать из-за этого не имеет смысла.
— Мне было четыре года, когда меня отсудили от родителей, — произнес парень, тщательно подбирая слова. — Их признали невменяемыми и закрыли в психиатрической больнице. На самом деле, некоторые люди приходили к моим родителям за помощью. Говорили о том, что они против того, чтобы волков истребляли. По их мнению, умирать от неизвестной болезни еще хуже, чем от клыков дикого зверя. Многие люди так же верили, что волки тут совершенно не причем. Но, тем не менее, в пять лет я попал в детский дом, потому что на этом настояла одна очень гадкий человек, который однажды вечером позвонил в полицию, чтобы сообщить о том, что мои родители сотрудничают с волками. Также именно он добился их ареста. И с противной, гнусной улыбкой сказал мне на прощание: «Я тебя спас и уничтожил одновременно! Твоих родителей теперь ничто не спасет. Как и тебя, маленькое исчадие Ада!»
— И этим мужчиной был…
Догадка сама собой пронзила разум девушки. Теперь она понимала многое. И особенно то, почему Орландо тогда вылетел из кабинета директора в бешенстве.
— Да, Мика, — Орландо сжал кулаки, — это был наш директор. Именно из-за этого я вылетел из того кабинета и ушиб твою руку. Он имел наглости сказать мне, что мои родители последние твари, которых нужно было истребить вместе с волками.
И тут парень все же не сдержался. Просто не смог. Слезы все же покатились по его щекам.
Мике было очень тяжело слушать этот рассказ, несмотря на ее детский интерес. Каждое слово больно резало ее сердце, оставляя глубокие раны на нем. Ей было тошно от осознания всего этого. Хотелось рвать и метать. На самом деле, это было ужасно осознавать, каким тяжелым было детство Орландо. И в какой грязи ему «посчастливилось» искупаться.
Она отодвинулась от парня и запустила свои пальцы в черные длинные волосы Орландо. Он поднял на нее глаза на мгновение и уткнулся носом девушке в грудь.
Крепко обнял ее.
Ему стало легче от одного осознания того, что сейчас Мика рядом с ним. Просто перебирает его волосы и тихо поддерживает своим молчанием.
Почему-то Орландо этого хватило, и он очень быстро успокоился. Наверно, ему давно этого не хватало.
— В детском доме одна девчонка сказала мне, — засмеялся парень, — чтобы я больше не плакал, и подарила игрушечного лиса. Если честно, я не помню, как она ее называла. Эта игрушка до сих пор лежит у меня дома в память о том дне. Девочка эта тоже плакала, только, на удивление, очень быстро успокоилась. Я до сих пор помню, с каким любопытством она у меня спрашивала, почему я плачу. Она была такая миленькая!
Мика вздрогнула от этих слов, но, похоже, Орландо в этот момент не заметил этого, предавшись воспоминаниям.
— Она мне продолжает сниться по ночам. Пусть это и смешно, но это именно она научила меня тому, что плакать — всего лишь простая трата времени. И я серьезно отнесся к ее словам. А сейчас я впервые с того дня дал слабину и плачу. Это же смешно!
Вот только Мике это совершенно не казалось смешным. Только сейчас она осознала, что они с Орландо уже встречались раньше.
В глубоком детстве…
В детском доме…
Неужели тем мальчиком действительно был Орландо?
Неужели ему она отдала свою любимую игрушку тогда?
И действительно ли это как-то повлияло на его характер?
Но разве такое возможно?
— Орландо, — обратилась к нему Мика, стараясь скрыть дрожь в голосе, — а что дальше было с этой девочкой?
Парень поднял взгляд на девушку и удивленно изогнул одну бровь, не понимая, чем эта маленькая девочка внезапно заинтересовала ее.
— Ее увела какая-то женщина, — ответил он. — С тех пор я ее больше не видел. Я же ведь сбежал из детского дома. Мне тогда был тринадцать.
— Сбежал?
— Ага, — закивал парень, — детский дом обанкротился. Детей не могли содержать. Ребят с пятнадцати уже отправляли жить самостоятельной жизнью, а остальных отправляли в первые попавшиеся семьи, и никого совершенно не волновало, что где-то бьют детей, где-то родители наркоманы и так далее… Я не хотел жить такой жизнью, понимаешь? Тем более, что я тогда уже начал превращаться в волка.
— Как?!
— Ты что? — Орландо скептично посмотрел на Мику. — Забыла, что я оборотень?
— Нет, просто понимаешь, мне как-то не верится…
— Хм, понимаю… Я тоже не верил поначалу. Я надеялся, что вся та легенда была простой ложью, но нет…
— Как?.. — Мика запнулась, но все же продолжила свою мысль. — Как ты все это узнал?
— В двенадцать лет, — еле слышно прошептал тот. — Я, как и многие другие ребята, захотел узнать, где же мои родители, и что с ними случилось. Я уходил из детского дома к Майклу. Он мне помог во всем разобраться.
— Он знает?! — удивилась Мика.
— Нет, — Орландо покачал головой. — Он просто помог мне найти дом моих родителей. Там были старые записи… и тот волчонок…
— Ты его не забыл?
— Нет, в этом то и вся проблема. Я все прекрасно помнил, и поэтому хотел как можно скорее и подробнее узнать о моей волчьей сущности… — Орландо, казалось, не хотел продолжать этот разговор, но слова сами вылетали из его уст, продолжая рассказ. — Так вот, когда я пришел в особняк, меня встретил тот самый волчонок. Он разозлился и кинулся на меня. Я тогда очень растерялся, но тот агрессивный спас меня от смерти. С ним пришел еще и вожак, который все отлично знал. От него я все узнал. Еще подробно порылся в дневниках моей мамы и семейных архивах. Волчонок успокоился и посидел со мной. Как и прежде, мы молча глядели друг другу в глаза. А потом я возобновил осмотр особняка. Там я нашел приказ об отцовском аресте и адрес той самой психиатрической больницы. На следующий же день мы с Майклом поспешили по этому адресу. Ночью, когда все спали, я пробрался к нему в комнату, и мы нашли по карте города, где же находится это место. Самое страшное было то, что там никто не знал о таких пациентах. Все пожимали плечами, будто бы ничего не зная, а потом у всех как-то странно начинала кружиться голова, и они уходили, оставляя нас одних. Я понял, что говорить с ними бесполезно, поэтому тайком пробрался в архив и стал перебирать их бумаги, но меня очень быстро выгнали оттуда, сказав, что я еще не подрос, чтобы так себя вести. Я не мог с этим смириться! Из всех записей я узнал, что моя мама не могла умереть раньше восьмидесяти лет. Она еще жива, Мика! Понимаешь? Я бегал по судам. Даже в полиции был! Был там, где заперли моего отца, но в камеру меня не впустили! Но зато не стали отрицать, что там был мой отец, Мика! Там наверняка есть еще что-нибудь!
У Орландо в глазах был такой странный азарт, что невольно девушке стало страшно.
А вдруг парень попросту сошел с ума?
— Орландо, я… — запинаясь, Мика продолжила, — кажется, я могу тебе помочь…
— Как?
— Моя тетя недавно помогла поймать какого-то террориста и теперь в хороших отношениях с полицией, — ответила девушка. — Быть может, нам удастся получить разрешение на осмотр? Тебе же ведь уже исполнилось восемнадцать лет!
— Мика…
— Мы можем поспрашивать соседей, — затараторила она. — Можем найти друзей твоих родителей! Я помогу тебе!
— Мика…
Орландо удивленно смотрел на девушку. Она говорила с таким пылом, с таким желанием, что хотелось ей верить. Хотелось поймать ее энергию и впитать в себя всю без остатка.