На новенькой площади, вымощенной из старых, но отмытых кирпичей, стояли четыре виселицы высотой в три метра. Народа собиралось всё больше и больше. Это было первое массовое событие и большинству было интересно, что произойдет, а также разбавить свою жизнь от серых, рабочих будней.
Слуги Гейнца притащили четыре бревна высотой метра полтора под каждую виселицу, было видно, что они отрублены «на глаз», но устойчиво стояли на полу. Связав руки за спиной и обвязав рот верёвкой обвиняемым, слуги поставили их на бревна и окутали висельной петлёй. Толпа, смотревшая на них, перешептывалась между собой. Иногда был слышен смех мужчин.
– Жители города Примос! – Гейнц вышел на площадь и начал свою речь – те, кого вы видите сейчас в петле – предатели нашего города! И чтобы не быть голословным по каждому из них я объясню своё решение! Первый – показывая рукой на Мадана – обвиняется в том, что спас злобного преступника из «Сугроба», не справлялся со своей работой и самое главное, почему он тут, это убийство надзирателя в том же «Сугробе»!
В толпе начался гул и одобрение слов Гейнца.
– Второй и Третий – указывая на Тирона и Меларо – покрывали этого кровавого преступника, а значит, были с ним в сговоре! Мы хотим жить в городе, где есть такие убийцы и их сообщники? – громко закричал Гейнц.
– Нет! – единогласно отреагировала тысячная толпа.
Гейнц был вне себя от счастья, он впервые выступал как настоящий король перед жителями города, вещая толпе свои мысли и решая судьбу людей. Он кивнул головой в сторону слуг, которые были готовы привести казнь в исполнение.
Три удара прозвучали практически синхронно, бревна были выбиты из-под ног. Мадан, Тирон и Меларо повисли, их дыхание было перекрыто, синеющие на глазах толпы они не могли ничего сделать. Ни закричать, ни спастись. Это была огромная мука, в глазах начинало темнеть, но еще было видно, как люди ликуют. Они ощутили свою последнюю сиюминутную эйфорию и вечный сон.
Казнь была окончена. После того, как Шон попросил людей разойтись по своим делам, он подошел к Гейнцу и с довольной интонацией произнёс:
– Оказывается, что и трёх «вешалок» хватает, зачем только четвертую делали.
– Я люблю слушать внутренний голос, он у каждого свой. Мой подсказал мне, что нужно четыре, – ответил Гейнц и удалился в сторону своего дома.
Тишина, пугающая тишина долгое время казалась Брену залогом безопасности, он отворил погреб, оглянулся и аккуратно начал вылезать. Осмотревшись ещё раз, он увидел различную одежду и нож. Выбрав себе свитер и платок черно-серых цветов он вышел на улицу, стараясь прикрыть лицо платком.
На улице люди что-то яростно обсуждали, смеялись, немногие плакали, из всех услышанных разговоров Брен понял, что на площади произошло что-то значимое в жизни города. Пробравшись между людей, которые сидели у костров, мимо торговцев рыболовным снаряжением, он незаметно проник к площади. От увиденного у него свело скулы, стало давить в висках, глаза наполнились ужасом, появилось ощущение, как будто жизненный свет внутри него погас.
Три до боли знакомых человека, которые еще два часа назад смеялись в доме вместе с ним, которые спасли его, висели тут – на главной площади Примоса и только четвертая виселица пустовала, наводя на судьбоносные мысли.
Ненависть к Гейнцу наполняла Брена до краёв, до дрожи в кулаках в бессильной злобе. Он чувствовал изменения внутри себя, в своей голове, в своём теле. Ненависть никогда не приходит одна, с ней часто под руку приходит и чувство мести. Брен был готов. Был готов мстить Гейнцу и всем его приспешникам.
План созрел быстро, но можно ли убедить толпу, которая только радовалась таким событиям? В «Сугробе» ему это не удалось.
На улице темнело, и люди выходили к кострам обсуждать последние новости, или просто провести досуг за приятным общением с друзьями.
Ослепленный планом мести, Брен не хотел терять ни дня и подошел к первому костру, за которым сидело четыре человека – три мужчины и девушка. Подсев к ним, Брен завёл беседу. Мужчины внимательно слушали Брена, девушка не особо проявляла интерес, его рассказы о «Сугробе», Флине, о несправедливости казни его друзей впечатляли собеседников, но когда речь заходила о Гейнце, взгляд людей менялся.
– Может, это всё и правда, но как мы выживем без Гейнца? Город развивается с огромной скоростью. Все при деле, тепло и еда есть. Что еще нужно? – задавался вопросом один из мужчин
– Развитие города не его заслуга, а ваша, и как только вы будете не нужны – вас запрут в бесполезный «Сугроб», и будете там крутить бревно под плетью до конца жизни! – пытался нагнетать обстановку Брен.
– А я слышала, что «Сугроб» планируют закрыть за ненадобностью, – вступила в разговор девушка.
Брену было ясно, что влияние Гейнца неприкосновенно, страх не чувствовался в этих людях, они просто были счастливы и благодарны, за то, что выжили.
Обойдя три таких костра, он увидел, что результат был один и тот же. Брена не интересовало то, что кто-то может доложить Гейнцу о его разговорах. На последнем «костре» в беседе между обсуждением новостей города, люди упомянули дом Амона, который больше напоминал кабак. Брену ничего не оставалось, как пойти туда, интерес к этому дому также брал своё.
Выяснив маршрут, укутав своё лицо черным платком, Брен направился в сторону дома Амона, не замечая разговоры посторонних людей у костра. У Брена была цель, которая затмевала его разум, но в тоже время он понимал, что завтра его уже может и не быть в живых.
Приближаясь к указанному дому, он понял, что пир в самом разгаре, в окнах горело что-то, напоминающее факелы и освещало помещение в тёмное время суток. Смешливые визги и громкий хохот раздавались далеко от дома. У крыльца стояли два человека и о чем-то яростно беседовали, размахивали руками, незаметно мимо них всё равно было не проскользнуть внутрь.
Поприветствовав и познакомившись с ними, Брен поинтересовался о предмете спора, после услышанного ответа в нём оживилась надежда. Подвыпившие Ричард и Брут спорили о правильности проводимой политики города, о Гейнце и о публичных казнях.
– Я был в «Сугробе», это было невыносимо, и мне повезло выбраться, но в то же время там остаются другие люди, они умирают от холода и болезней, от тухлой еды, которую туда скидывают, от ударов надзирателя. Зачем это всё? – задавал риторический вопрос Брен. – «Сугроб» уже давно не нужен. В нём убивают неугодных Гейнцу людей, тех, кто посмел косо посмотреть на него или на его свиту!
Шум постепенно утихал, и на крыльцо начали выходить оставшиеся люди. От них неприятно пахло кислой огуречной настойкой, в некоторых глазах читалась неприязнь за смену внимания на Брена, но обратного пути у него уже не было.
– Если бы Гейнц сейчас был тут, он бы вас уничтожил за то, что пьёте этот забродивший алкоголь. И тех, кто захотел бы вас спасти, повесил бы на площади, как и произошло с моими друзьями! – продолжал Брен, выдавливая из себя слёзы
– Не уничтожил бы, – прервал речь Брена голос с ухмылкой, – потому что я его главный помощник, и как видишь – я тут! – немного покачиваясь, произнес мужчина.
Он выглядел одного возраста с Бреном, отличало их то, что лицо его было абсолютно здоровым, без ссадин и царапин, было заметно, что он часто улыбался и ,несмотря на словесную перепалку, был дружелюбно настроен.
– Шон, ты же рассказывал, что вся твоя семья одна из первых погибла в «Сугробе», – голос женщины прервал довольную речь Шона
Сборище людей у крыльца, которое насчитывало собой шесть человек, включая Ричарда, Брута и Брена, оживилось при обсуждении событий. Больше всего вопросов было к Шону, призывы к совести и справедливости.
– Пора разбить оковы рабства! – икнувши, скомандовал громкий голос.
Это был Амон, хозяин дома. Густая борода и длинные коричневые волосы, огромное телосложение напоминали викинга из книг прошлого, который любит выпить. В нём сразу ощущались организаторские и командирские способности.
Поддержка была получена от всех, кто находился на крыльце дома. Лозунги сменялись один за другим. Под воздействием алкоголя было решено не медлить, а в эту же ночь проучить «угнетателя народа Примоса». Брен не думал, что всё зайдет далеко так быстро, он начинал сомневаться, мысли о том, сколько судеб может быть искалечено из-за него не давали покоя.