– Мы, жители Примоса, рады вас приветствовать в своих рядах, и если вы хотите присоединиться к нам, то есть несколько правил и законов, которыми мы за эти три с половиной года успели обзавестись. Наша цель – сделать город, способный пережить любую непогоду, любую бурю и катастрофу. Наша цель – выжить. Пока у нас есть возможность – мы создаём и созидаем. От каждого человека в нашем поселении зависит наше будущее – старался громко продолжать Гейнц, но морозный воздух уже окутывал лёгкие, он начинал кашлять и речь прекратилась, когда один человек из толпы крикнул:
– Мы чувствуем тепло из-под земли. Что происходит?
– Нам повезло, когда мы собрались, среди нас было много ученых, техников и механиков, которые работали над проектом под названием «Сугроб», он предназначался для холодных регионов нашей планеты и должен был работать на топливе. В силу обстоятельств его пришлось переработать и сейчас «Сугроб» крутят живые люди, те, кто провинился, нарушил закон, – ответил Гейнц. Он уже было утомился и замерз, как и люди, которые его слушали.
Местные жители пошли показывать новоприбывшим гостям основы добычи древесины в морозных условиях, постройки жилища, чтобы было тепло.
Гейнц уже уходил в свой дом, как его остановила Амалия.
– Постой!
– Давай поговорим в доме, тут уже давно не май месяц, – прохрипел Гейнц.
Амалия последовала за ним и явно была взволнована, на неё это не было похоже.
– Гейнц, мой принц, – с улыбкой и тревогой начала она, – ты помнишь наш разговор?
Гейнц молча посмотрел на Амалию в ожидании продолжения.
– Ну тот разговор, про рыбу… – опустила глаза Амалия, – про Мадана.
Секунды молчания казались вечностью для неё. Ответа не было, она видела, как меняется лицо Гейнца, оно стало хмурым, выступали первые морщинки. Немного поразмыслив, он ответил:
– Но он же вор, как и его друг, они получили заслуженное наказание. Когда человечество стоит на грани выживания – действовать по-другому нельзя. Это было уроком и для них, и для их последователей. Воровство еды сократилось практически до нуля, – спокойным, хриплым голосом пытался донести до Амалии свою правоту Гейнц. И вообще, почему ты так за него переживаешь? Любовник твой? – улыбнулся он.
– Нет! Что ты! – с дрожью в голосе, стараясь оправдаться, воскликнула Амалия. – Он спас мне жизнь два года назад. Когда мы пытались построить домик лесоруба недалеко отсюда, мы таскали доски строителям, которые весь день отпускали пошлые шутки в наш адрес. Когда уже стало совсем темно и пора было расходиться домой, один из лесорубов подозвал к себе, сказал, что нога примерзла ко льду и нужно помочь её достать, и, как только я к нему приблизилась, он схватил меня, – слёзы проступали на глазах Амалии, – он схватил меня за ногу и поволок к себе в дом, я пыталась кричать, но он варежкой заткнул мне рот, мы уже подходили к его дому, как сзади его пнул парень, я вырвалась, и мы убежали. На улице было уже слишком холодно для долгих разговоров. Я только узнала, как его зовут…
Гейнц вытер слёзы Амалии своим шарфом и шепнул ей на ухо:
– Ему никто и ничего не поможет. Можешь не стараться.
Взгляд Амалии приобретал огонь, в голосе чувствовалась ярость:
– Нельзя быть таким кровожадным! Какой из тебя правитель? Пособник чести и морали? Если ты наслаждаешься, когда ежедневно по двадцать человек умирают под землей.
– Они умирают за дело, Амалия! – хотел прервать диалог Гейнц.
– За дело? – удивленно спросила Амалия. – За какое дело? Эти двое за рыбу, здоровяк как туда попал? Я скажу тебе как – он случайно задел тебя плечом и не извинился и за это будет умирать пять лет, повезет, если выживет! А ещё… – повышая голос, который уже больше был похож на крик, – те пять человек, о которых ты предпочитаешь молчать, у которых ты забрал птичье мясо, а они начали возмущаться, – тоже сейчас крутятся в «Сугробе». Ты изверг, ты тиран, ты волк в овечьей …
Сильная пощечина, обжигающая боль на лице Амалии остановили её.
– Ушла отсюда! – скомандовал Гейнц, его начинало трясти от ярости, гнев в его глазах давал понять, что спокойной жизни пришел конец. – И если кому-то еще ты расскажешь эту «чушь», будешь крутить «Сугроб» вместе со своими «спасателями»!
Ночь в городе выдалась не самая спокойная, огромные толпы людей таскали камни и бревна. Трупы замёрзших людей по периметру поселения никого уже не удивляли. Не было паники. Мысли были только о тепле и еде. «Сугроб» ушел на ночной перерыв, новые поселенцы разводили костры и грелись. Иногда вдалеке слышался женский плач, на который никто не обращал внимания. У костров кто-то вспоминал богов, некоторые рассказывали о своих успехах в «прошлой жизни», до катастрофы, и строили планы на будущее. В их голосе звучал оптимизм и надежды на выживание, потому что среди новых жителей было много опытных инженеров, в прошлом работающих на ведущие державы, были и агрономы, плотники, шахтеры, сталевары, стеклодувы. Они бурно общались друг с другом, делились знаниями, тем самым согреваясь не только огнём, но и словом. И только шальной, морозный ветер изредка прекращал беседу. Близилось утро, кому-то удалось поспать и перекусить оставшимися припасами, а кто-то молча и с благодарностью в глазах встречал утро.
Жизнь в «Сугробе» шла своим чередом: тех, кто умирал от бессилия, сбрасывали в подвальную канаву и продолжали работать дальше. На их место кидали новых заключенных, уже не считая количества. В эту ночь, пока все спали, в «Сугроб» отправили еще восемь человек, несмотря на то, что умер всего один.
Брен и Мадан обсуждали несправедливость такого сурового наказания. Проклинали Гейнца и всех, кто его поддерживает. Во время работы, когда уже темнело в глазах от напряженного труда, заключенные позволяли себе общаться, чтобы окончательно не сойти с ума.
– Брен, знаешь, а может Гейнц поступил и правильно с нами? Ведь он тут главный и понимает, как всё устроено. Может, мы и правда этого заслужили?
– У тебя, я смотрю, все мозги отмерзли, – недовольно промямлил Брен. Он с каждым днем, с каждым кругом «Сугроба» ненавидел Гейнца всё больше.
– С вами может и правильно, а со мной нет! – послышался громкий бас позади Брена. Это был Флин, обычно он был немногословен, но не в этот раз.
– Я сюда попал по ошибке! Знал бы я, что этот человек в коричневой меховой шубе Гейнц, я бы за сто метров его обходил! – голос Флина звучал громко и убедительно, хотя он хотел разговаривать тихо, но слышали его все.
– Так что случилось? Причем здесь Гейнц? – поинтересовался Мадан, дабы разбавить монотонное толкание бревна.
– Мы с мужиками пошли на рыбалку, начали поиски тонкого льда, провозились полдня, но так и не нашли! У нас затупился бур! Без добычи уходить было нельзя! Я пошел к городу, к домам, за новым буром и проходил мимо толпы, – Флин сделал паузу. – В толпе все толкались, я начал идти и аккуратно расталкивать всех, чтобы попасть к своему дому. Толкнул очередного мужчину и тот замер. Я остановился и посмотрел на него, а он посмотрел на меня. Он пытался оценить меня, или запомнить, но только когда я добрался до дома, меня уже схватили его прислужники и закинули сюда! – из последних сил изливал душу Флин. Слёзы на его лице превратились в лёд, нос и губы треснули, из них просачивалась кровь, но тут же замерзала.
Флин был обессилен, скорость «Сугроба» снизилась, несмотря на новых заключенных, теперь их было двадцать семь, но «Сугроб» с повисшим на нём Флином было крутить с прежней скоростью не под силу.
– Вот и всё, – пессимистично выдавил улыбку Брен, – ты ведь хотел забастовку? Вот сейчас приспешники Гейнца будут тут и заставят нас его добить.
– Не думаю, что они быстро заметят это. «Сугроб» по-прежнему работает. – Мадана пугала одна мысль о смерти, а мысль о том, что ему нужно будет убить своего товарища, который две минуты назад изливал душу над несправедливостью, еще страшнее. – А сколько у него приспешников? Или прислуги? Или солдаты? Кто они?
– Это просто его слуги, которые первые поняли, кто станет главой поселения и присягнули ему на верность, боясь за свою шкуру. Просто хотели жить в тепле, носить больше теплой одежды, первыми получать провизию. Их немного, человек пять. Их работа заключается в том, чтобы подгонять рыбаков и лесорубов. В свободное время они у костра играют в карты, – аккуратно, чтобы не обморозиться, рассказывал Брен.