– Что за крики с утречка? – входная дверь распахнулась и появилась сияющая Лактюшкина. – Здравствуйте девоньки.
Девоньки принялись наперебой сюсюкать:
– Доброе утречко, Феодосия Васильевна, – лучезарно пропела Фуфлыгина.
– Здравствуйте, здравствуйте, – расцвела улыбкой Жердий. – Вам чайку налить? Мне вчера чабрец с села передали, такой прям душистый. И пирожки с повидлом есть, еще теплые.
И даже Максимова присоединилась к общему хору и вполне членораздельно поздоровалась.
– А я иду такая по коридору, вдруг слышу шум, и думаю, что тут стряслось? – весело сказала Лактюшкина и пошутила, – землетрясение или цунами?
Все с готовностью захихикали.
– Да Горшкова опять склоки устраивает, – пожаловалась Жердий и шумно отхлебнула из чашки. – Дуська цветы поливала, водой брызнуло, так мы теперь вынуждены с самого утра недовольства слушать.
– Лидия Степановна, – ледяным тоном обратилась ко мне Лактюшкина, вешая плащ в шкаф. – Вам следует уяснить, у нас сложился хороший дружный коллектив и нам не нужно здесь устраивать регулярные скандалы.
– Феодосия Васильевна, – чуть не скрипнула зубами я, – все мои документы на столе умышлено залиты водой. Информация уничтожена. Но мой вопрос коллеги отмахнулись. Я сейчас вызываю комиссию и будем составлять акт.
– Какой еще акт? – чуть не подавилась пирожком Жердий, и даже отставила чашку, а Максимова шумно всхлипнула.
– Подожди, Галя, – остановила ее Лактюшкина, – Никто никакого акта составлять не будет. Просто потому, что я не позволю.
– В смысле "не позволю"? – меня аж затрясло от такой явной наглости, – то есть коллеги нагадили, а вы собираетесь покрывать все это? Так вас понимать, Феодосия Васильевна?
– Что значит "нагадили"?! – взвизгнула Жердий, – выбирайте выражения, Горшкова!
– Галя, подожди, я сказала, – рыкнула Лактюшкина, – Лидия Степановна, вся вина здесь только ваша. На этом столе у нас всегда обрызгивают вазоны, много лет подряд, поэтому незачем было оставлять документы. Сами разбрасываете, а потом крайних ищете. Откуда Дуся может знать, что вы там разложили? Важные документы хранятся в сейфе.
– А сказать мне, что мой стол у вас используется для полива вазонов было нельзя? – у меня не было слов.
– А вы не спрашивали, – пожала плечами Лактюшкина и повернулась к Жердий. – С чабрецом чай я люблю, Галя. А вишневое варенье еще осталось?
Коллеги принялись пить чай, весело обсуждая что-то, а я осталась как дура стоять над залитым столом, понимая, что этот раунд я проиграла. И лишь злорадный взгляд Максимовой подтвердил, что это только начало.
Примерно минут через двадцать появилась Базелюк. Потная, с одышкой:
– А я только с рынка. Такое сало отхватила! – прямо с порога принялась хвастать она, зайдя в закуток, где все уже допивали чай, – вот взяла вам попробовать.
Она развернула газету и все пространство моментально окутало облако удушающе-чесночного духа.
– Ой, отрежь и мне кусочек, – захлопала в ладоши Жердий.
– Копченое? – упавшим голосом поинтересовалась Лактюшкина, – хочу! Но мне с моим желчным нельзя.
– Да нет, маринованное. Я у одной женщины всегда беру, – пояснила Базелюк. – Вам с прорезью или с другой стороны резать?
– А мне режь побольше, – заявила Фуфлыгина, – очень уж я такое сало люблю.
– Дусь, иди сало пробовать, – позвала она Максимову, которая участия в чаепитии не принимала и в это время сидела за столом и что-то читала.
Максимова, не отрываясь от чтения, что-то вякнула, очевидно это был отрицательный ответ.
– А что это ты там так внимательно читаешь? – заинтересовалась Жердий, выглянув из закутка и обдав меня чесночным запахом изо рта.
– Сонник, – буркнула Максимова.
– Ой, а глянь, что значит, если мертвые утки снятся? – сразу включилась Фуфлыгина. – Снится мне, что иду я такая по полю, и тут из-под ног одна утка вылетела, другая. Я поворачиваю в сторону, и наступила на третью. Смотрю, а она совсем мертвая лежит и из клюва язык такой вывалился.
– Утка летящая – к добру, – прочитала Максимова, – а если плавающая – к переменам. О мертвых утках здесь не написано.
– А моя бабушка всегда говорила, что мертвая птица – к улучшению в жизни, – авторитетно сообщила Жердий. – Дуся, а глянь, что если приснилась красивая такая поляна, ужас прям, какая красивая, в цветах вся. И на ней кони пасутся. И еще там хоронили кого-то…
Ответить Максимовой помешало явление Репетун. Она появилась, благоухая какими-то сладко-приторными духами. В лучах утреннего солнца ее лицо было похоже на печеное яблоко.
– Девочки, мне помаду "Дзинтарс" передали. Будете смотреть? – Она вывалила несколько тюбиков белого и коричневого цвета с золотыми буквами, на стол. – Перламутровая. Есть три оттенка. Просят недорого. А на следующей неделе обещали тени.
"Девочки" моментально бросили пить чай и принялись рассматривать помады, чесночный дух казалось, пропитал уже всю комнату, перемешался с приторной липкостью духов Репетун, и вонь получилась такая, что я задыхалась. Не выдержав, я открыла форточку, чуть проветрить.
– Лидия Степановна, закройте окно, – потребовала Жердий.
– Я хочу проветрить, дышать нечем, – ответила я.
– Вы что – хотите, чтобы мы все заболели? – возмутилась Базелюк.
– Я не переношу сквозняки! – поддакнула Фуфлыгина, подошла к окну и захлопнула его со стуком.
Блин, я даже не знаю, как на все это реагировать.
Еле-еле дотерпев до обеда, я с облегчением вышла на свежий весенний воздух. После вонища в кабинете, аппетит совсем пропал, и я решила сбегать на квартиру, глянуть, что там мои нанятые уборщицы уже сделали.
Квартира порадовала: сияла чистотой и свежестью, мусор был выметен, стены ободраны от остатков обоев и зеленки, щели замазаны, а потолки побелены. Даже куски побитой сантехники они вынесли на мусорку, хоть я и не просила.
Женщин, что делали ремонт у меня, было трое, они работали уборщицами цехов и подрабатывали мелким ремонтом квартир. У нас в городе промышленных объектов было достаточно, и конкуренция среди таких вот рабочих бригад была огромная. Поэтому на мою просьбу с ремонтом, они откликнулись с радостью. У одной из женщин муж был электрик и вопрос с проводкой мы уладили быстро.
Теперь осталось поклеить обои (их сперва нужно было купить), поменять паркет и решить вопрос с окнами и сантехникой. Вроде спектр работ большой, но обои вызвались поклеить те же работницы, осталось найти их. В магазинах выбор был небольшой и расцветочки не впечатляли. Нужно будет сходить к Алевтине Никитичне, вдруг что подскажет.
Я уже совсем было собралась уходить, скоро обеденный перерыв закончится, как одна из работающих у меня женщин, тетя Варя, вышла из большой комнаты, где добеливали потолок, держа в руке раздувшуюся сетку-авоську:
– Лида, глянь, – протягивает мне, – игрушки вот остались, мы не стали выбрасывать.
В авоську было напихано всякая всячина: какие-то свертки в сероватой оберточной бумаге, растрепанные книжки с картинками, размалёванный фломастерами мячик, новогодняя маска снегурочки, а сверху выглядывала плюшевая мордочка истрепанного и почему-то зеленого зайца с единственным рваным ухом.
"Светкины игрушки. Ольга даже забирать не стала", – подумала я, а вслух сказала:
– Оставьте их здесь. И спасибо, что не выбросили.
На работу я бежала уже в менее лучезарном настроении. Ни солнышко не радовало, ни расцветающая на глазах улица, ни тот факт, что ремонт квартиры хоть и помалу, но движется. У разрисованной пингвинами с эскимо тележки, очереди почти не было. Я не пообедала, поэтому быстро отстояв небольшую очередь, получила заветный вафельный стаканчик со сливочным мороженым. Слизнув немного сладкого холода, аж замерла от восторга и наслаждения. Вкус детства! В моем времени такое уже не делают. За последние годы я перепробовала разные сорта, даже очень дорогие, в шикарных европейских ресторанах, но, может, именно ради этого бесхитростного, льдисто-молочного вкуса сюда и стоило вернуться?
Не выдержав, я вернулась и купила еще один стаканчик. Да! Вот такая я обжора!
Настроение чуть повысилось, и я вошла в контору депо "Монорельс", улыбаясь. Внутренне собравшись, я приготовилась к очередному раунду со стороны "милого" бабского коллектива.