– Чего ты от меня хочешь? – уши Льва Юрьевича заалели.
– Ничего такого прям сложного. Ничего, что выходило бы за рамки нанесенного мне ущерба Ольгой.
– Давай конкретнее, – нетерпеливо рявкнул он.
– Да, пожалуйста, – не стала спорить я, и исписанный мелким ровным почерком листочек появился перед хозяином кабинета. – Вот список.
Лев Юрьевич цапнул бумажку и вчитался:
– Новая сантехника (ванна, унитаз, раковина умывальника), чешская… Вот ты сука!
– Я и не настаиваю, Лев Юрьевич, вполне можно и финскую. И плитку еще нужно. В ванную и на кухню. Желательно в тон. Я пастельные цвета люблю.
– Да ты..!!! – Лев Юрьевич сейчас стал похож на большого, выброшенного на берег сома, ему явно не хватало воздуха.
– Лев Юрьевич, давайте не будем мелочиться, когда на кону ваша карьера.
Лев Юрьевич зло зыркнул на меня:
– А откуда я знаю, что ты не обманешь? И не побежишь по всем инстанциям?
Я застенчиво улыбнулась и пожала плечами. Лев Юрьевич нахмурился и продолжил читать:
– Плита газовая, югославская… Да ты хоть соображаешь, где я это сейчас все достану?
– Ну, мне не принципиально, – равнодушно пожала плечами я, – вполне можно и электроплиту, но тоже чтобы была с духовкой. Это обязательно. Люблю знаете ли выпечку готовить.
– По тебе заметно, – проскрежетал Лев Юрьевич, нервно барабаня пальцами по столешнице.
– А вот это уже хамство, Лев Юрьевич. Лично я вам никогда ничего плохого не сделала, хотя вот Ольга зачем-то разнесла мне всю квартиру. Как теперь там жить – не знаю, – я аккуратно разложила фотографии перед ним.
– Но я тебе тоже ничего не сделал плохого, – подтянул поближе фото Лев Юрьевич и принялся рассматривать.
– Это да, – согласилась я., – но Ольга сама мне сказала, что вы все уладите.
– Вот прям так и сказала? – удивился Лев Юрьевич.
– Примерно так, – чуть покривила душой я.
– Давай дальше, – Лев Юрьевич углубился в чтение, – стенка югославская…
– Опять же я не настаиваю, если представите материал и краснодеревщика, я набросаю эскизы, несложные – полки там, встроенный шкаф-купе…
– Какое купе? – насторожился Лев Юрьевич.
– Ну, это форма шкафа такая, – пояснила я.
– Ладно, будет краснодеревщик, – проворчал он и принялся читать дальше.
– Тогда стол письменный, кухонный и табуретки на кухню тоже он сделает, – перебила я, – или все-таки югославский гарнитур вам достать проще?
– Найду я тебе краснодеревщика, – буркнул Лев Юрьевич и черканул что-то в блокноте.
– А паркет тоже он сделает? – уточнила я.
– Какой еще паркет?! – аж подпрыгнул Лев Юрьевич.
– Обычный паркет. Лучше из дуба, – ответила я. – Ольга же топором порубила весь паркет. Вот, гляньте на фото.
– Вот, твою мать, дура! – вспылил Лев Юрьевич. – Ладно, паркет тоже он выложит.
– А окна?
– С окнами сама решай. Нет у меня окон! – Лев Юрьевич с досадой хлопнул по столу кулаком, и малахитовая статуэтка, изображающая юных пионеров, опрокинулась. Оттуда вылетели и разлетелись по столу скрепки и маленькие остро подточенные карандашики.
– А обои? – не сдавалась я.
– Я дам талоны, в спецмагазине возьмешь, – проворчал Лев Юрьевич.
– Но у меня денег нет, – расстроилась я.
– Я сказал возьмешь, а не купишь, – отмахнулся Лев Юрьевич.
В общем, когда примерно через сорок минут я выходила из кабинета Большого Человека, минуя возмущенную очередь у двери, в моей сумочке было все необходимое для ремонта: телефоны, явки, пароли… точнее чеки. И что особенно приятно – увесистая пачка червонцев уютно примостилась в центральном карманчике.
Вот теперь можно жить!
Глава 11
В общем, собою я была вполне довольна.
Конечно же, мои требования возмещения ущерба импортными материалами – это верх наглости, но еще с той, прошлой жизни твердо знаю: если обнаглеть и просить много – дадут мало, если же поскромничать – вообще не дадут ничего.
С таким мыслями я спустилась в полуподвальное помещение машбюро – в лицо пахнуло запахом свежеразрезанной бумаги с нотками типографской краски на фоне аромата крепкого свежесваренного кофе. Принюхавшись, я пошла прямо на запах.
В машбюро было практически пусто, так что нужные бланки получилось забрать без волокиты: две дружелюбные женщины быстренько все оформили и упаковали, пока третья, явно с восточными корнями, варила им кофе в закопченной джезве. Вдыхая пьянящий аромат, я рассматривала, как ловко эта женщина поворачивает и погружает бронзовое днище в раскаленный крупный песок в небольшом тазике, установленном на самой обычной электрической плитке.
Плитка!
Она есть у меня. Точнее у Петрова. Когда я скоропостижно покинула коммуналку – сказала Петрову забрать. Надеюсь, Горшков не зажал, хотя он может.
Плитка мне нужна, и срочно. Во-первых, в после погрома "демонической женщины" в квартире хоть шаром покати, а кушать готовить как-то будет надо (когда еще Лев Юрьевич снизойдет снабдить меня газовой плитой. Ох, не верю я, что вот он прям все бросит и срочно побежит мне искать). Поэтому нужно какое-то время продержаться на том, что есть.
Во-вторых, – мыло. Как показала жизнь, покупать его задорого никто не хочет, зато как подарочек оно заходит неизбалованным советским женщинам разного возраста за милую душу. Старые запасы подходят к концу, а ведь еще с милейшей Алевтиной Никитичной я не рассчиталась, да и к Вероничке Рудольфовне можно бы заглянуть, обновить гардероб по возможности. И еще что-нибудь может подвернуться внезапно, а у меня стратегического запаса почти уже нет.
Кстати, о стратегическом запасе. Из прошлой жизни я помнила, что где-то совсем скоро начнется "сухой закон", вино-водочные изделия будут по талонам и станут основной народной валютой. Поэтому, нужно будет капитально запастись, потом очень пригодится.
Так, раздумывая над обеспечением будущей жизни, я дошла до переулка Механизаторов и остановилась перед бывшим лидочкиным домом. Идти было жуть как неохота, но надо. Да и письмо забрать Петрову обещала.
Набравшись духу, дернула ручку и вошла в коммуналку. Здесь, как и прежде, едкие запахи кухни и хлорки липко обволакивали наваленное в полумраке прихожей барахло. Порадовавшись, что больше моей ноги здесь не будет, я по привычке сначала заглянула на кухню. Там, к счастью, никого не было, во всяком случае – на данный момент, так как на грубякинской плите в огромном чугунном корыте подпрыгивало, кипело и булькало белье, насыщая окружающее пространство горячей сыростью с запахами хозяйственного мыла, хлорки и детских ссак.
Чуть не задохнувшись от вонючего пара, я постаралась побыстрее оттуда убраться и постучалась к Петрову. Дверь распахнулась моментально, как будто Петров меня ждал. При этом облик он имел донельзя взъерошенный. При виде меня брови его взметнулись вверх, а затем рот растянулся до ушей:
– О! Лидка! Салют! А я-то думаю, кто это ко мне так рано? – разулыбался Петров, пытаясь незаметно отбросить хлопушку для выбивания ковров в сторону.
– Привет, Федя! – ответила я. – Раз обещала зайти – зашла. Пустишь?
– Да, заходи, – слегка смутился Петров, – Только у меня не убрано. Не ждал гостей так рано, понимаешь ли.
Я еле удержалась, чтобы сохранить серьезное лицо.
Комната Петрова, кстати, была побольше, чем даже у Горшковых. Два узких, заклеенных до середины сильно пожелтевшими газетами окна выходили прямо на проспект. Люстры у Петрова не было, засиженная мухами лампочка сиротливо болталась высоко под потолком. Продавленный диван завален грудой несвежей мятой одежды и каким-то скомканным барахлом. Незаправленная панцирная кровать по форме была точно такая же, как у Горшковых. Зато шкаф старинный, "бабушкин", с бомбошками и херувимчиками в стиле псевдоампир. Стены, кстати, были обклеены выцветшими обоями в веселенький цветочек "анютины глазки". У стены стоял круглый стол, заставленный грудами пустых пыльных бутылок, над которым висел большой плакат с бегущей девушкой в красном купальнике и надписью: "Спорт – это здоровье и красота".
– Могу предложить чаю, – проявил гостеприимство Петров и, чуть замявшись, добавил, – только подождать надо немного, пока Зинка с кухни уберется. Ты ж не торопишься?
– Тороплюсь, Федя, – отмахнулась я. – Бежала мимо по рабочим делам, дай, думаю, хоть заскочу на секунду да письмо заберу.