– Она тоже здесь не прописана! – рявкнула Ольга плаксивым голосом.
– Ну, почему же не прописана, – покачал головой Иван Тимофеевич, – здесь есть прописка, все правильно, улица Ворошилова, дом четырнадцать, квартира двадцать один.
– Неправда! – заорала Ольга, – она в общежитие прописана! Я точно знаю! Она справку подделала!
– Вот выписка с домовой книги, – я протянула бумажки Ивану Тимофеевичу, – Можете убедиться.
Старший по подъезду внимательно изучил выписку и поднял на Ольгу строгие глаза:
– Ну зачем же вы врете, Ольга? Здесь тоже все правильно. Прописка правильная. Поэтому собирайте вещи и освободите квартиру. Вы где прописаны?
– У матери. В благоустроенный двухкомнатной квартире, – наябедничала я.
– Вот. Тем более, вам есть где жить, да еще с комфортом. Давайте решим все мирно, не будем привлекать участкового. Мы боремся за звание лучшего подъезда, не нужно нам портить показатели. Правильно, товарищи?
Товарищи загалдели, дескать, правда.
– Я буду жаловаться! – неуверенным голосом заявила Ольга.
– Ты, милочка, лучше уматывай отседова, – поставила точку в разговоре Варвара. – Сичас Наташка со смены вернется – мало тебе не покажется. Это она про прописку не знала. Полетишь отседова как ракета!
В общем, обозленные соседи дали Олечке лишь пару часов на сборы.
Я все это время провела во дворе, налаживая контакты с соседями. Есть хотелось невыносимо, но поле битвы еще не выиграно, поэтому пришлось дежурить.
Через три часа подъехала грузовая машина с тремя грузчиками на кузове. Из кабины спрыгнул мой почти бывший супруг Валера Горшков, донельзя мрачный, и, не поздоровавшись, даже не глядя на меня, начал таскать узлы и сумки. Заплаканная Олечка появилась всего один раз, когда выносили то ли арфу, то ли виолончель.
Грузчики скоро погрузили барахло и стали курить уже по третьей папиросе, а Горшка и Олечки все не было. Я терпеливо ждала, когда они выйдут, прошло почти полчаса, или, может, и больше, а их все не было. Я уже черти что думать начала, когда, наконец, они появились. Хмурая Ольга молча швырнула мне ключи в лицо (я успела поймать). Не прощаясь, они сели в машину и укатили.
Наконец-то я вошла в квартиру. Мою квартиру!
Вошла и обомлела.
Олечка, из квартиры-то убралась, но напоследок оставила мне "прощальный привет": полусодранные обои обильно залиты зеленкой, все плафоны и оконное стекло в спальне побиты, даже паркет на полу, казалось, долго и яростно рубили топором, огромные куски выдраны "с мясом". Унитаз был раскурочен и зиял фаянсовыми осколками от стульчака, бачок раздолбан почти в труху (слава богу, хоть вентиль они перекрыли и бедная Наталья на сей раз не пострадала). Металлическую ванную сломать не смогли, зато проломили ее на стыке со сливной трубой и в довершение залили все зеленкой.
Финальным аккордом оказалась большая куча дерьма на полу посреди кухни (неужто демоническая женщина лично постаралась?).
Творческие люди…
Я тихо взирала на весь этот креативный погром.
Унылое зрелище!
Да, я, конечно же, знала, что проблемы с квартирой еще будут, и даже после того, как я сюда въеду. Но не настолько же!
Теперь, чтобы сделать здесь даже условно приемлемый ремонт, зарплаты обычной конторщицы не хватит и за весь год. А еще же мебель. Да, почти всё: и кровать, и шкаф, и диван, и стулья, – Оличка великодушно оставила мне. Но в каком виде! Еще в той, прошлой жизни, я как-то смотрела фильм о зомби-апокалипсисе, где толпы оживших мертвецов туда-сюда гоняли своих жертв на фоне руин и мрачных развалин. Так вот, сейчас все выглядело гораздо грандиознее. Во всяком случае так мне сейчас казалось.
За спиной раздалось деликатное покашливание:
– Простите, кхе, кхе…
Я обернулась. Рядом стояла женщина явно пенсионного возраста, но которую язык не поворачивался назвать "старая" или "бабушка", эдакая профессорша советской закалки в спортивном костюме. В руках у нее был поводок, а сзади из-под ног в пестрых самовязанных гетрах, смущенно выглядывал карликовый пудель с лиловым бантиком на шее. Чуть осмелев, пудель сморщил мордочку, дважды нерешительно тявкнул на меня и вопросительно уставился на хозяйку.
– Фу, Лёля! – хорошо поставленным низким голосом с еле заметной ноткой возмущения сказала "профессорша". – Свои. И вообще, лаять на незнакомых людей – неэтично! Сколько раз я тебе уже говорила!
Лёля смущенно вильнула куцым овечьим хвостиком и тороплив юркнула обратно.
– Извините ее, – чинно сказала "профессорша" и поправила очки в явно импортной роговой оправе. – Лёля всегда ужасно нервничает, когда видит незнакомых людей.
– Ничего страшного, – улыбнулась я. – Она же охраняет свою территорию.
– А вы, милочка, я полагаю, и есть та самая истинная хозяйка этой скверной квартиры? – "профессорша" внимательно осмотрела мой деловой костюм, чуть задержав взгляд на оранжевых лоферах с пятном от мазута.
– Увы, да, – согласилась я и представилась. – Горшкова Лидия Степановна, ваша новая соседка. Теперь я буду здесь жить, если можно так выразиться.
– Нора Георгиевна Вилембовская-Шутко, – чуть кивнув, отрекомендовалась "профессорша". – Мы с Лёлей проживаем непосредственно над вашей квартирой. Посему, так сказать, имею вполне закономерный интерес. И вот решила получить представление, кто же на этот раз будет нашим ближайшим соседом.
– Безусловно, вы правы, – в тон ответила я. – От соседей многое зависит. После тяжелого трудового дня начинаешь особо ценить тишину и покой в доме.
– Несомненно! – расцвела улыбкой Нора Георгиевна. – Я очень рада, что вы придерживаетесь столь разумных взглядов, дорогая Лидия Степановна.
Тем временем Лёля, чуть осмелев, вышла из укрытия за хозяйкой, заглянула в распахнутую дверь квартиры и недовольно расчихалась.
– Лёля! – ахнула Нора Георгиевна и потянула за поводок. – Как тебе не стыдно без приглашения заглядывать в чужую квартиру!
– Да куда там приглашать, – пригорюнилась я и указала рукой в сторону квартиры, – Ольга только что съехала, и сами можете полюбоваться, что она после себя оставила.
Нору Георгиевну дважды просить не надо было. Подхватив Лёлю на руки, она стремительно вошла в квартиру. А я осталась стоять на пороге. Через пару секунд оттуда донеслись крайне экспрессивные возгласы.
Когда Нора Георгиевна вернулась, ноздри ее раздувались от еле сдерживаемого негодования:
– Это возмутительно! – вынесла свой вердикт она и отпустила Лёлю на пол.
Я понуро вздохнула.
– Крайний случай оголтелого вандализма! – потрясая лёлиным поводком, продолжала сердиться Нора Георгиевна. – Какими же варварами надо быть, чтобы оставить после себя такое!
– Хорошо, хоть дом не сожгли, – поддакнула я и Нора Георгиевна на секунду зависла. Наконец, отмерев, она икнула и решительно позвонила в дверь напротив.
Когда Иван Тимофеевич появился на пороге, "профессорша" сходу заявила:
– Полюбуйтесь на это безобразие!
– Что опять случилось? – встревожился старший по подъезду, увидев нас на площадке.
– А вы зайдите-ка в квартиру! Зайдите! Полюбуйтесь, что у нас твориться в подъезде, который борется за звание лучшего, – ехидно ухмыльнулась Нора Георгиевна.
– Всё бы вам, Нора Георгиевна, насмехаться, – нахмурился Иван Тимофеевич. – Лидия Степановна, мы же вроде как все решили? Ольга Горшкова съехала?
– Все так, – согласилась я.
– Так в чем проблема? – никак не мог взять в толк Иван Тимофеевич.
– Проблему нужно увидеть! – подбоченилась Нора Георгиевна. А Лёля осторожно тявкнула.
Иван Тимофеевич понял, что от него не отстанут и со вздохом пошел смотреть квартиру. Через мгновение оттуда послышалась отборная ругань.
– А еще директором городской типографии работает, – осуждающе покачала головой Нора Георгиевна, – куда катится этот мир! Следующее поколение Жоржа Дюамеля уже не знает. Увы!
– Вы "Третью симфонию" имеете в виду или "Полуночную исповедь"? – блеснула эрудицией я (ну а что, в свое время пришлось изучать).
– О! – ошеломленно уставилась на меня Нора Георгиевна и машинально дернула поводок так, что бедная Лёля аж вылетела, описав траекторию полукруга. – Неожиданно. Очень неожиданно. Так, где вы говорите, работаете?