— Теперь вы присутствуете в списке, сэр. С кем вас соединить?
— С Арлесом Клаттуком.
Но прошло еще целых пять минут, прежде чем на экране появилось тяжелое лицо Арлеса. При виде Глауена радость на нем сменилась усмешкой.
— Чего тебе, Глауен? Что-нибудь важное? Ты звонишь из плохого места.
— Оно может стать еще хуже, Арлес, судя по тому, что происходит с моей почтой.
— С твоей почтой?
— Да, моей почтой. Ее опустили ко мне, а она исчезла. Что могло с ней случиться, а?
Голос Арлеса стал слишком звонким.
— Не помню никакой почты. Была только уйма мусора, просто помойка какая-то, когда мы вошли.
Глауен кровожадно рассмеялся.
— Если ты только посмел выкинуть мою почту, то отправишься носом долбить скалы дней этак на восемьдесят. Подумай хорошенько, Арлес!
— Нечего разговаривать со мной таким тоном! Если твоя почта была, значит, ее выкинул кто-то из прислуги и валяется она где-нибудь в коробках для мусора.
— Я уже обшарил все, но писем не нашел. Почему, интересно знать. Да потому, что это ты вскрыл их и прочел.
— Чушь какая! Полная ерунда! Если я и увидел почту с именем Клаттука, то, конечно, мог автоматически и заглянуть.
— И что дальше?
— Говорю тебе — я не помню!
— Ты давал ее читать своей матери?
— Она, конечно, могла подобрать их, ну… чтобы прибрать, — Арлес нервно облизнул губы.
— Значит, она читала их прямо у тебя перед носом!
— Я бы так не сказал. И, вообще, я ничего не помню. Я же не слежу за матушкой. Так это все, что ты хотел спросить?
— Не совсем, но я подожду, пока найдутся письма. — И Глауен оборвал связь.
Еще какое-то время он постоял в центре комнаты, раздумывая, потом натянул форменный китель Бюро «Б», кепи и направился вниз, в квартиру Спанчетты.
На звонок вышла горничная и провела его в приемную, восьмиугольную комнату, посреди которой возвышался тоже восьмиугольный диван, обтянутый серым шелком. По четырем альковам, четыре напольных вазы лили аромат пурпурных лилий, стоявших в высоких букетах. Скоро появилась и Спанчетта. Сегодня она решила затянуть свой гигантский бюст в матовое черное платье, украшенное лишь серебряными пуговицами. Трен платья мел пол, длинные рукава почти скрывали кисти. Волосы были убраны в какую-то непонятную пирамиду примерно в фут вышиной, а лицо густо и мертвенно забелено косметикой. Секунд пять она стояла в дверях, глядя на Глауена глазами черными, как агаты и, наконец, вошла в комнату.
— Что тебе здесь надо, и зачем ты явился ко мне в своей кукольной форме?
— Это официальная форма, и я здесь нахожусь на служебном расследовании.
— И в чем же я в таком случае обвиняюсь? — язвительно засмеялась Спанчетта.
— Мне нужно вас допросить относительно неправомерного и недобросовестного отношения к почтовым отправлениям — а именно о тех письмах, которые приходили мне во время моего отсутствия.
— Что я могу знать о твоей почте? — презрительно дернула плечом Спанчетта.
— Я уже снесся с Арлесом. И если вы сейчас не выложите сюда письма, я немедленно получу разрешение на обыск всей квартиры. И в таком случае вы окажетесь под следствием уже вне зависимости, найдется почта или нет. Арлес подтвердил под присягой, что письма попали в ваше распоряжение.
Спанчетта немного подумала, отвернулась и выкатилась из приемной. Глауен пошел следом. Спанчетта остановилась и бросила через плечо:
— Вы вторгаетесь в частные владения! Это чудовищное оскорбление!
— Не при таких обстоятельствах. Я хочу увидеть, где вы держали мои письма. К тому же я не собираюсь околачивать целый час груши в приемной, пока вы будете заниматься своими делами.
Спанчетта выдавила ухмылку и отвернулась. В коридоре она остановилась у высокого шкафа и вытащила перевязанную лентой пачку писем.