А потом профессор уже не мог больше разобрать, кто есть кто, и кто побеждает в этой страшной мешанине хищной плоти. Звери все прибывали и прибывали, изумляя людей своей многочисленностью, и заставляя с дрожью думать о том, что могло ожидать русское поселение, если бы барьер в виде канавы с подтухшей уже водой и длинными крокодилами вдруг исчез. В какой-то момент Алексею Александровичу показалось, что этот поток новых четвероногих гладиаторов никогда не исчезнет, что ему, и всей разведгруппе придется сидеть на древнем мегалите всегда, но вдруг что-то внизу случилось.
Нет – прежде случилось на осколке Стоунхенджа. Командир вдруг взял за руку Оксану, и та, словно вспоминая прошлое супруга, скомандовала-пропела во все горло:
– Смирно!
Это было удивительно, это было наверно смешно – девушка командует дикими животными, словно бывалый сержант новобранцами. Но профессору Романову совсем не было смешно. Он сам вытянулся в струнку, исполняя приказ, который был отдан явно не людям. А они выполнили его – все, кроме самой Оксаны, и, естественно, командира. Люди застыли живыми статуями на мегалите, и много живописнее замерли внизу звери. Лишь сила тяготения немного помешала тем, кто в момент команды был в полете или прыжке.
Но вот все остановили движение; замерло даже время. А командир словно преодолевал его с трудом, как воду в Мертвом море. Он поочередно пожимал руки, предплечья товарищей – то, до чего было удобно дотянуться. И вот уже разжимается тугая пружина внутри тела, и профессор с ужасом думает, что было бы, не сделай Кудрявцева этой паузы перед второй командой:
– Разойдись!
Звери с обиженными (показалось профессору), но послушными мордами стали пятиться в кусты, а сам Алексей Александрович, несмотря на полученную прикосновением командира «прививку», едва не шагнул следом.
– А сразу нельзя было скомандовать, – сварливо проворчала Бэйла Никитина, – без этой бойни?
– Можно, – покладисто согласился полковник, – разошлись бы они, и куда их потом девать? Все равно ведь схлестнуться – хищники они и есть хищники.
– Ну, значит, и разнимать не надо было, – ворчливо предложил прямо противоположную тактику Никитин, – пусть грызут друг друга, а последних уже девчата из винтовок шлепнут.
– А хоронить их ты будешь? – командир начал сердиться, – пусть друг друга понемногу подъедают, как бы это не выглядело бесчеловечно. А нам еще здесь людей надо предать земле, во всех двадцати четырех лагерях… Но сейчас надо спешить туда, – рука командира протянулась в направлении центра этого участка, поросшего высокими светлыми соснами.
Деревья теперь не грозили сбросить на головы любого живого существа тучи хищных насекомых, но люди по прежнему с опаской поглядывали на них. «Эксплорер» достаточно свободно маневрировал между стройными стволами, несмотря на то, что здесь не было даже намека на тропу. Кто ее мог проложить в царстве ос?..
Еще один мертвый лагерь миновали разведчики; в полуоткрытые окна слышен был далекий шум грызни хищников на месте недавней бойни. Как и предсказывал командир, противники соблюдали временное перемирие, спеша уничтожить плоть не переживших этой жестокой битвы сородичей. А в лагере какого-то азиатского племени царило безмолвие. Здесь тоже застыли в предсмертных позах мумии людей и домашних животных, не тронутые зверьми.
Разведчики, обежав небольшой лагерь, застыли в молчании; затем так же молча погрузились в автомобиль. Всю дорогу до центрального участка молчал даже Толик Никитин; увидев же границу, отделявшую сосновый лес от последнего прибежища ос, парень только протяжно просвистел. Удивляться было чему – впереди на километры простилалось зеркало воды. Спокойная в безветренную погоду, она была на удивление прозрачной, так что в глубине можно было разглядеть даже мелкие камни; там же покоились следы неведомой цивилизации – обломки амфор, других предметов непонятного назначения. Донного течения тоже не было, поэтому тела людей в металлических доспехах тоже были недвижимы. Сколько пролежали в воде эти воины, погибшие в жестокой сече? Какая сила сохранила их нетленными? Никто, естественно, не полез в воду, чтобы найти ответ на эти вопросы.
Разведчики на эту жуткую подводную обитель мертвых обращали внимание лишь до того, как прозвучал громкий возглас Анатолия: «Ух ты!». Но и без этого возгласа все уставились на башню, нависшую над водой примерно в километре от берега, где столпились разведчики.
– Маяк, – зачарованно прошептал профессор, – Александрийский маяк…
Его руки сами нырнули в рюкзак за ноутбуком; открыли крышку и судорожно застучали пальцами по клавиатуре, в то время, как командир весьма логично заметил:
– Раз это маяк, значит он должен стоять на берегу. Так что едем вокруг озера, или моря – какая разница, что это было раньше…
– Это было Средиземное море, – нашел наконец нужную страницу в Википедии Алексей Александрович, – а сам маяк стоял на острове Фарос.
– Так мы сегодня до него не доберемся, – разочарованно протянул Никитин.
– Погоди расстраиваться, – остановил его Кудрявцев, заводя «Эксплорер», – надо проверить – может часть острова попала сюда так, что задела краем осиные земли.
– Ну тогда ищем, – скомандовал на этот раз профессор, весь погруженный в светящийся экран, – а я пока немного расскажу об этом чуде.
Александрийский маяк, построен всего за пять лет в городе, который в триста тридцать втором году до нашей эры основал Александр Великий… мы больше знаем его как Македонского. А построил египетский царь Птолемей второй. Общая высота маяка почти сто сорок метров (Никитин присвистнул). Первый, прямоугольный ярус из блоков – высотой шестьдесят метров; второй, облицованный белым мрамором – восьмигранный. Его высота – сорок метров. Третий – колоннада, составляющая цилиндр, увенчаный куполом с огромной фигурой Посейдона наверху…
– Постой-ка, – перебил его тракторист, который сейчас вглядывался в далекое строение в бинокль, – что-то я не вижу тут никакой колоннады, а тем более Посейдона…
Теперь все, кроме командира, выруливавшего меж сосен вблизи берега, прильнули к оптике. И действительно, вынужден был признать профессор, верхняя – самая эффектная – часть маяка отсутствовала.
– Значит, его высота не больше сотни метров, – пробормотал он, – так что знаменитых кострищ с бронзовыми отражателями мы не увидим.
– Каких кострищ, – оживился Анатолий, – они что, еще и дрова туда носили?
– Не носили, а возили, – поправил товарища Алексей Александрович, – там внутри достаточно пологий пандус. Вот по нему волы с телегами и возили дрова. А их надо было много – ведь костры горели и днем и ночью.
– А днем зачем? – удивилась Ирина, – и так ведь хорошо видно.
– И огня не увидишь, когда светло, – поддержал Ильину супруг.
– Зачем – не знаю, – не стал строить из себя всезнайку Романов, – а насчет видно-не видно издалека – здесь написано. Вместо огня ориентиром днем был дым.
Так вот, в семьсот девяносто шестом году, уже нашей эры, маяк разрушило землетрясение; были попытки его восстановить, но такого великолепия, какое сейчас видим мы, уже не получилось.
– Ага, великолепия, – с нешуточным негодованием в голосе бросил тракторист, – самое интересно отрезали; как будто мосол собаке бросили, обглоданный.
Рассмешить Анатолий любил; да и получалось у него неплохо – вот и сейчас все дружно рассмеялись, очевидно представив, как за полоской воды, уже не такой, кстати, широкой, возвышается огромная полуобглоданная кость.
Полоска воды становилась все уже; теперь дно водоема было чистым – без всяких признаков неизвестной цивилизации. Вот ее уже можно перепрыгнуть, но командир продолжал медленно вести автомобиль вдоль песчаного берега. Он словно ждал удобного проезда к башне; и дождался – прямо от края сосняка к маяку вела ровная, словно стрела, мощеная камнем дорога. Такие – пережившие сотни, и даже тысячи лет – строили когда-то древние римляне. Но эту словно построили вчера. Ни одной выбоины, ни одного выпирающего камня не легло под колеса «Эксплорера» на коротком полукилометровом пути до распахнутых врат циклопического сооружения.