Килю хотелось крикнуть им всем: "Я умираю, прямо здесь, перед вами, я умираю!" Но он подавил этот порыв, решив, что если уж поддаваться истерике, то лучше сделать это дома.
- Мы облечены властью, - произнес он, - принимать крайние меры, чтобы обеспечить выживание человечества в той генетической неразберихе, которую оставил нам Хесус Льюис. - Он откинулся на спинку кресла и постарался унять дрожь в руках и в голосе. - Нас глубоко огорчает необходимость отказа. Уведите вашу женщину домой. Позаботьтесь о ней...
- Но я хочу...
Вновь прозвенел гонг, заставив мужчину умолкнуть.
- Пристав! - возвысил голос Киль. - Выведите этих людей. Им будет выдана обычная компенсация. Субъект уничтожить, материалы исследования сохранить в соответствии с постановлением о жизненных формах, под-параграф В. Перерыв.
Киль поднялся и пошел мимо остальных заседателей, не удостоив их и взглядом. Протестующий голос несчастного морянина эхом звучал у него в мозгу.
У себя в кабинете судья откупорил фляжечку бормотухи и налил порцию. Проглотив спиртное, он вздрогнул и задержал дыхание, когда теплая прозрачная жидкость устремилась в кровоток. Киль сидел в своем специальном кресле, закрыв глаза и опустив длинный узкий подбородок на каркас, поддерживающий вес его огромной головы.
Он никогда не мог вынести смертный приговор, как сегодня, без того, чтобы не вспомнить, как сам младенцем предстал перед Комитетом по жизненным формам. Люди говорили, что он не может помнить этой сцены, но он помнил - и не фрагментарно, а целиком. Его память возвращалась во чрево, в спокойствие рождения в убогой родильной палате и к радостному пробуждению у материнской груди. И заседание комитета он помнил. Всех волновали размер его головы и длина тонкой шеи. Сможет ли суппорт компенсировать этот вес? Он и речь понимал. Слова всплыли из каких-то генетических колодцев, и хотя Киль не мог говорить, пока развитие речевого аппарата по мере роста не открыло путь заложенному в нем от рождения, он знал смысл этих слов.
- Этот ребенок уникален, - произнес тогдашний верховный судья, углубившись в медицинское заключение. - Его кишечник нуждается в периодической имплантации симбиотической рыбы-прилипалы, чтобы компенсировать недостаток желчи и пищеварительных ферментов.
И верховный судья, этакий великан на огромной скамье, посмотрел вниз, и взгляд его сосредоточился на ребенке в материнских объятиях.
- Ноги толстые и короткие. Ступня деформирована пальцы ног с одним суставом, шесть больших пальцев и шесть обычных. Туловище избыточно удлиненное, талия сужена. Лицо относительно мало, - судья откашлялся, - для такой огромной головы. - Тут он окинул взглядом мать Киля, отметив исключительно широкий таз. Явный анатомический вопрос этого человека так и остался невысказанным.
"Несмотря на эти нарушения, данный субъект не является летальным отклонением" - эти слова, произнесенные судьей, присутствовали в медицинском заключении. Когда Киль сам стал членом комитета, он выудил собственный отчет и прочел его с пристальным любопытством.
"Лицо относительно мало" - именно так говорилось в отчете, в точности, как он запомнил. - Глаза - один карий, другой голубой". Киль улыбнулся этому воспоминанию. Его глаза - "один карий, другой голубой", - расположенные почти у висков, практически позволяли смотреть назад, не поворачивая головы. Ресницы были длинными, загнутыми. Когда Киль отдыхал, они затеняли глаза. Время разместило в уголках широкого толстогубого рта морщинки от улыбок. А плоский нос, почти в ладонь шириной, рос, пока не остановился совсем рядом со ртом. Его лицо в целом, если сравнивать с другими, выглядело странно прищипленным сверху донизу, словно после долгих раздумий его приделали в самый последний момент. Но глаза, размещенные по углам физиономии, - именно они были главным в лице, живые, умные.