– О, солнцеликая Иштар, – сказал Бильгамешу, и в возгласе его соединились приветствие и боль.
Иштар сделала еще несколько шагов и остановилась. Она прямо смотрела на Бильгамешу и он отчего-то ежился под ее взглядом, хотя всегда он почитал ее наиболее открытой, прямой и понятной из богов.
– Прости меня, Иштар, – забормотал Бильгамешу. – За слабость прости, за сомненья.
– Я знаю, Бильгамешу, – голос Иштар был женственен и низок, – что слова мои прозвучат как некоторое топтание на истерзанной душе твоей, но услышь меня. Ты построил удивительную страну. Ты определил жизнь Междуречья на долгие годы вперед. Самобичевание не твой удел, Бильгамешу. Ты великий правитель и жрец. Веди себя достойно.
Бильгамешу перевел дыхание.
– Сомнения не оставляют меня. Я думаю об этом постоянно, даже во сне. Выбор, который был мне предоставлен, ведь как чудовищно несправедлив он. Почему я, а не кто-нибудь другой?
Иштар взяла его руку в свои. Ее прикосновения были легки как дуновения ветра. Голос, глубокий, нежный, проникал в самое естество Бильгамешу и словно бы немедленно гасил боль его размышлений.
– Бильгамешу, ты помнишь нашу первую встречу? Твой отец возвел прекрасный зиккурат в мою честь, а ты устроил в нем именно то, что является для меня величайшее почитанием. Не мрачных прячущихся в тенях жрецов, думающих, что заклание быков принесет мир и процветание Бабили, но мастеров растениеводов и землепашцев. Ты разбил красивейшие сады на уступах его. Они сумели сплести соцветия и корни с самых разных стран, чтобы получить не только прекрасные сады, которые посвящаешь теперь ты возлюбленной, но и облегчить труд тех, кто в суровой почве Междуречья растит ячмень, просо, овощи, лен. А разве не чудо – ирригационные каналы, позволяющие нести живительную воду в районы, раньше считавшимися непригодными для засевов? Воистину Бильгамешу, твой живой ум правителя превратил землю Бабили в обетованный край Междуречья.
Слова Иштар, богини плодородия и любви, ложились заживляющей мазью на ноющие раны сомнений Бильгамешу.
– Я говорила тебе уже, что глядя на красоту и величие твоей страны, не могла я не придти к тебе, чтобы предупредить о том, что за беспечным восхождением может последовать жесточайший упадок.
Бильгамешу пропустил последнюю фразу Иштар.
– Я до сих пор вспоминаю это как ослепительный сон, о величественная Иштар, – теперь настал его черед брать ее руки в свои. – Ты спустилась с вершинного яруса Зиккурата навстречу нам, рассуждающим о пустяках, об урожае льна. Словно сошедшая с глазурей храмовых врат. Мне даже казалось, что я видел такой сон прежде.
– Я лишь поправлю тебя, Бильгамешу, что разговор ваш был вовсе не пустяковый. А способ обработки семян льна, предложенный в тот день, позволяет сохранить запасы в безурожайный год.
Бильгамешу не останавливался:
– Мне слышались рыки львов, буйволов и сиррушей, когда я увидел тебя. Как в старых легендах. После явления Балу, и смятения, которой произвел он среди моих советников и жречества, у меня не осталось сомнения, что Боги избрали меня для величайшей миссии.
Бильгамешу почувствовал, как руки Иштар становятся холодными и каменными в его ладонях. Он перестал говорить и тревожно посмотрел на нее.
– Остановись, Бильгамешу, – заговорила она. – Ты бередишь в себе мечту о том, чего мог бы достичь сверх сделанного. Но посмотри: трещина, которую ощущаешь ты в рассуждениях своих, пробежала уже и в землях твоих, и среди верных вассалов-энси твоих. В Уре, именем твоим вырезали языки целому клану и слугам их. В то самое время, когда писари твои и переводчики показывают чудеса дипломатии, в Бит-Замани жрецы сжигают вардумов в пламени Мардука. Когда мастера твои изучают закономерности движения звезд и зодиака, лже-пророки запугивают народ дурными предзнаменованиями, принося кровавые жертвы прячущимся в звездах богам. Микстуры используются, как убийственные яды. Сообразно знанию Бабили, растет и угроза, что знанием твоим пользуются не по назначению.
Она замолчала. Выдержав паузу, Бильгамеш отпустил руки Иштар.
– О, Иштар. Я знаю все и слышу. Сердце мое стонет, и никто другой не поймет меня так как ты, весть миролюбия и плодородия. Все это – цеха, зиккураты и земли – дети мои. Жаль, бесконечно жаль мне выбора моего, оставлять все это, уходить. Однако как было сказано, я принял решение. В последний раз сегодня желаю я взглянуть на город свой и Шаммурамат, с которой суждено мне также расстаться.
Глаза Иштар, большие и глубокие, казалось дрогнули.
– Бильгамешу, ты знаешь все про долгие расставания. Что только усугубляют они любую боль. Я не раскрою тайны, если скажу, что Шаммурамат не успела так привязаться к тебе, как ты к ней. Она стала твоей царицей, исполнив волю прежнего господина.
Бильгамешу отступил на два шага:
– Это ранит меня, ранит еще больнее. Я потерял вернейшего своего друга ради нее. Возможно, я никогда не займу его места в ее сердце, но она царица моя и ради памяти к Оанки, я обязан позаботится о ней.
Мысль его запнулась. Что означала забота о Шаммурамат, в контексте того, что он должен был покинуть Бабили, он и сам не понимал.
– Прежде, чем мы расстанемся, Бильгамешу, – сказала Иштар, – и ты совершишь то, что совершишь, я открою перед тобой две мудрости. Подумай над ними хорошенько. Первое – долг, о котором ты грезишь, это не забота о Шаммурамат. Не обманывай себя, ей уже не нужна твоя забота. Она с благодарностью приняла роль царицы Бабили. Ну а второе – ты сам выбираешь свою казнь. Не придумывай себе наиболее изощренную и мучительную.
Бильгамешу стоял, не говоря не слова. Ему казалось, что каждое слово отдается в его голове ударами тропических громов и церемониальных бубнов. Он слышал и понимал мысль которую доносили ему Балу и Иштар. Но то был разум, а чувства его, эмоции, истерзанные сомнениями, кричали, вопили совсем о другом. Этим он не мог поделиться с божественными своими собеседниками, хотя и стонало его сердце: «Почему же, почему, Вы, такие всемогущие и мудрые не слышите меня, моей боли?»
Когда он вышел из оцепенения, Иштар не было рядом. Он не слышал шороха удаляющегося ее платья, может и не было его, этого шороха. То была Иштар, и сетовать на ее манеру появляться и исчезать было не в компетенции Бильгамешу, лугаля Бабили.
Бильгамешу словно еще раз пережил момент, когда солнцеликая Иштар снизошла к нему в зиккурате, возведенном в ее честь. Всего несколько месяцев прошло, а как разительно все поменялось.
Только сейчас он обратил внимание как в утренний час, когда дворец не наполнили еще вельможи, гости и просящие, неуютно, отчужденно выглядит помещение приемного зала, не взирая на все его убранство.
Бильгамешу решил отправиться к Шаммурамат. Он прошел в жилое крыло, по коридорам с глазурированными стенами, устланные коврами с прямоугольными узорами. Стражники, опиравшиеся на высокие, в полтора человеческих роста копья, привычно кланялись ему.
Путь лугаля не был длинным, однако пока он дошел до покоев царицы, в голове его окончательно вызрело решение. О том, что сомнения его напрасны и уходить, как советовали ему Балу и Иштар, надо быстро, избегая лишних терзаний и встреч. Походка его обрела уверенность. Слуги, покорно готовые открыть перед ним любые двери дворца, были немало удивлены, когда Бильгамешу резко развернулся у высоких кедровых дверей покоев Шаммурамат и зашагал обратно, в противоположную часть дворцового комплекса.
Там он сделал наконец то, что так долго откладывал: отдал распоряжения о необходимых сборах. Бильгамешу указал, что отправится налегке, возьмет только две навьюченные лошадей. Из слуг Бильгамешу решил взять только Набу, главу телохранителей царского дома. Бильгамешу лично произвел Набу в свободного человека-мушкенума из раба-варнума несколько лет назад и сделал своим телохранителем. Набу был предан Бильгамешу без остатка. Родом он был из Урука и ничего не держало его в Бабили. О том, чем заняться в чужой стране, Бильгамешу старался не думать. Глубоко в памяти он держал разговоры с Балу, который рассказывал об обитающем на западе народе, где Бильгамешу сможет найти кров и решить свою дальнейшую судьбу.