Непроизвольно сжимались кулаки.
Плакала маленькая Ева, коротким своим умишком ещё не всё понимая, но чувствуя – в дом пришла большая беда. И так как раньше, уже никогда не будет.
Марк прятался под кроватью, поскуливая, а отец будто закаменел. Он похоронил жену, ходил на работу в карьер, двигался, ел, вечером ложился в постель (с появлением детей комнатушку перегородили, разделив на родительскую и детскую половины), но делал всё это как заводной. Он не плакал, даже на могиле, во время похорон не плакал, но и не произносил ни слова. И никто больше не видел его улыбки.
Чуть позже Ант узнал подробности. Рябому Твисту, сыну рыночного управляющего и атаману «капустников», отец подарил дорогого скакуна и новую двуколку. Автомобилей тогда в Идиллии почти не встречалось, были они только в Муниципалитете и Жандармерии. Таким образом, подарок считался царским. Но лошадь была не объезжена, а Твист – никудышным наездником. Тем не менее, юнец гарцевал по улицам городка, кое-как справляясь с управлением. Кому-то повезло, успел вскочить прямо из-под копыт. А мама не успела.
Жандармы заводить дело не стали, мол, несчастный случай. Все понимали, что главную роль здесь сыграли деньги господина управляющего. Но и протестовать никто не посмел. Да и то сказать, ну погибла какая-то сунгела. Что ж теперь, бучу поднимать, самому подставляться?! Все знают, какой вес в обществе имеет господин главный управляющий городского рынка…
И когда через несколько дней Лас Кривой кинул клич, дескать, рыночники совсем обнаглели… И дело даже не в пирожках Козявки – хотя и это им тоже зачтётся! – а в том, что метят эти уроды подмять под себя Бараки! Сделать своей территорией, и думают, что им это дозволено! Когда прозвучали эти гневные слова, Антон первый поднял руку и крикнул: «Ломаем!»
К тому времени он уже был в авторитете. Делом доказал своё право поддержать или не поддержать вожака: в жестоких уличных драках, в первых рядах, когда ходили стенка на стенку. И если противник наседает со всех сторон – отбивался от двоих, троих нападающих сразу. Именно Анту принадлежал девиз: на других не надейся, своих не бросай, всегда иди до конца.
Да, он был в авторитете и поднял руку. Поднял руку Красавчик Мик, а затем и все остальные. Над ватагой пронеслось на едином дыхании – ломаем!
Лас кивнул и повёл мальчишек.
Схлестнулись у карьера, с той стороны, где не проводили выработку. Рыночников было больше, но барачники были злее. Драка стенка на стенку – дело страшное. Тут и пруты могут появиться в руках, и кастеты, цепи от погрузчиков, даже ножи. Бывало, кончалось синяками и оторванными рукавами рубах, а бывало – пробитыми головами, ранениями, кровью.
Неизвестно, как бы всё сложилось на этот раз, но Ант рвался к Рябому Твисту. И пробился, конечно. Закончилось это для сына господина управляющего страшным, отработанным ударом в висок. Ант бил не для того, чтобы причинить противнику боль. Не для того даже, чтоб оглушить и сбить с ног. Ант хотел убить.
Всегда иди до конца.
Лишь мёртвый главарь повалился на землю, драка как-то быстро прекратилась сама собой. Ватажники сгрудились вокруг трупа Рябого и долго смотрели на бездыханное тело. Потом все разом рванули врассыпную…
К вечеру, ещё не стемнело, прибежал отец, сказал:
– Собирайся. Быстро. Через десять минут здесь будут жандармы. Идут за тобой.
А сам уже совал в руки заплечный мешок. В мешке половина краюхи хлеба, кусок солонины, кое-что из одёжки.
– Дед Архип на станцию отвезёт. На бричке своей. Да не мимо завода езжайте, там сейчас жандармов полно, а вокруг карьера. Ну да он дорогу знает. Ночью поезд на Дубостан, товарный. Дед договорится, тебя посадят на платформу. – Он положил руку на плечо Анта и заглянул в глаза. – Это всё, что я могу, сынок.
Антон только кивнул, его душили слёзы.
Ночью, спрятанный в хитрой норе на товарной платформе с кирпичом, оборудованной контрабандистами, он покидал родной городок. Что ждало его впереди, когда сможет он вернуться, обнять отца и брата с сестрой? Оказалось, через долгие четырнадцать лет….
Прощально и тоскливо прогудел паровоз.
Глава 3
Он никогда не писал писем домой. И не потому, что в Идиллии не было почты, или Антон не знал грамоты. Спасибо маме, уговорила ходить в школу при храме. Когда душа Клеща рвалась на улицу к ватажникам, Антон Кросс сидел за столом с ручкой в руках, выполняя обещание, данное матери. Эх, мама, как хотелось бы сейчас увидеть тебя! Почувствовать на волосах тёплую ладонь, услышать негромкий голос…
И всё же он не писал домой. Вначале боялся, потом жизнь так закрутила, что многое попросту выветрилось из головы.
Дубостан – большой, старинный, красивый город. Центр застроен трёх– и четырёхэтажными домами с барельефами, лепниной, колоннадами и эркерами. Тогда мальчишка из провинции и слов таких не знал, но первое время бродил по улицам и проспектам с широко распахнутыми от восторга глазами. После убогих бараков рабочего посёлка и трущоб Задворок он словно попал в другой мир.
Величественная статуя первопроходца и первого губернатора Южного округа Далия Барбера, что высилась на центральной площади перед Городским Советом, поразила его воображение. Толпы пешеходов на тротуарах, богатые экипажи, и даже автомобили, что было тогда вовсе уж в диковинку, витрины дорогих магазинов и огни шикарных ресторанов по вечерам… Ант потерялся во всей этой сутолоке и кутерьме. Ветер свободы кружил ему голову, он почувствовал себя жителем большого города, гражданином вселенной! Но порой накатывала тоска. Одиночество среди мелькающих огней и людского столпотворения чувствовалось острее. Здесь каждый был за себя, а он – никому не нужен.
Но была у города и другая сторона, непраздничная. Кварталы бедноты с мрачными и сырыми доходными домами и свалки мусора, кишащие крысами. Рабочие комбинатов с серыми, смертельно усталыми лицами. Бездомные бродяги, построившие себе лагерь из лачуг и времянок на северном выезде из города. Нищие калеки и вороватые побирушки, выпрашивающие на улицах подаяние.
Дубостан встретил маленького беглеца неласково. Здесь не обращали внимания на примесь сунгской крови в жилах, здесь вообще мало что имело значение, кроме наличия денег в кармане. А их-то как раз у Антона и не было. Поэтому на празднике жизни Анта никто не ждал, зато изнанка города распахнула свои объятья. Восторг постепенно таял, как снег по весне. Нужно было приспосабливаться.
Ночевать пришлось на чердаках, в подвалах и заброшенных домах. Стояла ранняя осень, ночью было уже прохладно, но это не смущало беглеца. Заработать же на хлеб – на стройке или грузчиком на складе – он мог всегда. Документов никто не спрашивал, платили за выполненную работу без обмана. Стайки бездомных и вечно голодных подростков сновали по городу, организуясь во временные ватаги. На первых порах Ант их чурался, боялся, что его разыскивают. Старался меньше показываться в людных местах, назывался разными именами. Но постепенно понял: найти его в мутной водичке городского дна, среди тысяч таких же неприкаянных мальчишек практически невозможно.
Он стал спокойнее. Запоминал районы, где давали работу, познакомился кое с кем из постоянных обитателей улиц. К концу осени вокруг Анта, который назвался Клещом, сплотилась небольшая команда таких же брошенных, никому не нужных пацанов. Вместе рыскали по городу в поисках заработка, вместе потом покупали на вырученные деньги еду. Вместе искали место для ночлега. Можно сказать, сдружились.
Но помимо безнадзорной детворы, в городе рыскали стаи хищников постарше. Молодёжные банды, мечтающие стать со временем настоящими дерзаями, взять в свои руки серьёзное дело: торговлю «чёсом» и «Драконом», оружием и проститутками. Во взрослые компании их пока не брали, но подрастающие бандиты верили в своё будущее и готовились.
В Асхее с давних пор выращивали травку, покурив которой, человек испытывал небывалое блаженство. Отступали все невзгоды, курильщик чувствовал себя счастливым словно в детстве, когда вся жизнь впереди и обещает она так много интересного и доброго. Но лишь только действие наркотика заканчивалось, счастье оборачивалось чёрной тоской, полным упадком сил и нежеланием жить. И человека вновь неодолимо тянуло набить трубку «чёсом». Так называли этот дурман за то, что без дозы наркоман испытывал сильнейший кожный зуд, чесался не переставая.