– А вот видишь какая: одно криво, а другое кругло, однако это не диво; а то диво, что они, как два братца родные, друг на друга походят.
– Ты заврался, Балакирев, – сказал государь, – никакого сходства между стряпчим и колесом быть не может.
– Есть, дядюшка, да и самое большое.
– Какое же это?
– И то и другое надобно почаще смазывать… [92, с. 40.]
Один из камергеров был очень близорук и всячески старался скрывать этот недостаток. Балакирев беспрестанно трунил над ним, за что однажды получил пощечину и решился непременно отплатить за обиду.
Однажды во время вечерней прогулки императрицы по набережной Фонтанки Балакирев увидел на противоположном берегу, в окне одного дома, белого пуделя,
– Видите ли вы, господин камергер, этот дом? – спросил Балакирев.
– Вижу, – отвечал камергер.
– А видите ли открытое окно на втором этаже?
– Вижу.
– Но подержу пари, что вы не видите женщины, сидящей у окна, в белом платке на шее.
– Нет, вижу, – возразил камергер.
Всеобщий хохот удовлетворил мщению Балакирева. [92, с. 81.]
В одну из ассамблей Балакирев наговорил много лишнего, хотя и справедливого. Государь, желая остановить его и вместе с тем наградить, приказал, как бы в наказание, по установленному порядку ассамблей подать кубок большого орла.
– Помилуй, государь! – вскричал Балакирев, упав на колена.
– Пей, говорят тебе! – сказал Петр как бы с гневом.
Балакирев выпил и, стоя на коленах, сказал умоляющим голосом:
– Великий государь! Чувствую вину свою, чувствую милостивое твое наказание, но знаю, что заслуживаю двойного, нежели то, которое перенес. Совесть меня мучит! Повели подать другого орла, да побольше; а то хоть и такую парочку! [92, с. 58.]
По окончании с Персией) войны многие из придворных, желая посмеяться над Балакиревым, спрашивали его: что он там видел, с кем знаком и чем он там занимался. Шут все отмалчивался. Вот однажды в присутствии государя и многих вельмож один из придворных спросил его: «Да знаешь ли ты, какой у персиян язык?»
– И очень знаю, – отвечал Балакирев.
Все вельможи удивились. Даже и государь изумился. Но Балакирев то и твердит, что «знаю».
– Ну а какой же он? – спросил шутя Меншиков.
– Да такой красной, как и у тебя, Алексаша, – отвечал шут.
Вельможи все засмеялись, и Балакирев был доволен тем, что верх остался на его стороне. [93, с. 41–42.]
Один придворный спросил Балакирева:
– Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
– Оттого, – отвечал шут, – что ты их беспрестанно колотишь языком.
Придворный был точно страшный говорун и должен перенесть насмешку Балакирева без возражений. [93, с. 46.]
Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу ее мужа, но ей отказывали известной поговоркой: «Приди, матушка, завтра». Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.
На другой день, нарядив ее в черное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью «приди завтра», в сем наряде поставил ее в проходе, где должно проходить государю. И вот приезжает Петр Великий, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает: «Что это значит?» Балакирев отвечал: «Завтра узнаешь, Алексеевич, об этом!»– «Сей час хочу!» – вскричал Петр. «Да ведь мало ли мы хотим, да не все так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе „завтра“, как ты тотчас же узнаешь, что это значит Петр, сметав сие дело, взошел в Сенат и грозно спросил секретаря: «Об чем просит та женщина?» Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что «не было времени доложить Вашему Величеству».
Петр приказал, чтобы тотчас исполнили ее просьбу, и долго после сего не было слышно «приди завтра». [93, с. 46–48.]
«Точно ли говорят при дворе, что ты дурак?» – спросил некто Балакирева, желая ввести его в замешательство и тем пристыдить при многих особах. Но он отвечал: «Не верь им, любезный, они ошибаются, только людей морочат, да мало ли, что они говорят? Они и тебя называют умным; не верь им, пожалуйста, не верь». [93, с. 24.]
Петр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчет новой столицы Санкт-Петербурга.
– Царь-государь! – отвечал Балакирев. – Народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох!
Петр, распалясь гневом, закричал: «Ложись!» – и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова. [111, с. 686.]
Ян д’Акоста
Один молодец, женясь на дочери Д’Акосты, нашел ее весьма непостоянною и, узнав то, всячески старался ее исправить. Но, усмотрев в том худой успех, жаловался ее отцу, намекая, что хочет развестись с женой, Д’Акоста, в утешение зятю, сказал: «Должно тебе, друг, терпеть. Ибо мать ее была такова же; и я также не мог найти никакого средства; да после, на 60-м году, сама исправилась. И так думаю, что и дочь ее в таких летах будет честною, и рекомендую тебе в том быть благонадежную [92, с. 99.]
Д’Акоста, будучи в церкви, купил две свечки, из которых одну поставил перед образом Михаила-архангела, а другую, ошибкой, перед демоном, изображенным под стопами архангела.
Дьячок, увидя это, сказал Д’Акосте:
– Ах, сударь! Что вы делаете? Ведь эту свечку ставите вы дьяволу!
– Не замай, – ответил Д’Акоста, – не худо иметь друзей везде: в раю и в аду. Не знаем ведь, где будем. [92, с. 101.]
Известный силач весьма осердился за грубое слово, сказанное ему Д’Акостою.
«Удивляюсь, – сказал шут, – как ты, будучи в состоянии подымать одною рукою до шести пудов и переносить такую тяжесть через весь Летний сад, не можешь перенести одного тяжелого слова!» [92, с. 102.]
Когда Д’ Акоста отправлялся из Португалии морем в Россию, один из провожавших его знакомцев сказал:
– Как не боишься ты садиться на корабль, зная, что твой отец, дед и прадед погибли в море!
– А твои предки каким образом умерли? – спросил в свою очередь Д’Акоста.
– Преставились блаженною кончиною на своих постелях.
– Так как же ты, друг мой, не боишься еженощно ложиться в постель? – возразил Д’Акоста. [92, с. 103.]
На Одной вечеринке, где присутствовал и Д’Акоста, все гости слушали музыканта, которого обещали наградить за его труд. Когда дело дошло до расплаты, один Д’Акоста, известный своею скупостью, ничего не дал. Музыкант громко на это жаловался.