– А в малолетку-то за что загремел? – поинтересовался Олег, чтобы углубить тему для большего знакомства с Фаном, с виду неприметным, невысоким, смуглым парнем лет тридцати, с наколками на пальцах обеих рук.
– Да по мелочи. Рассек одному велосипедной цепью башку за то, что тот выступал, ну и повязали. Отмазать было некому. Мать вроде сходила к родичам потерпевшего, но те мзду запросили наглую, а откуда у нее деньги, когда на жратву еле-еле могла наскрести. Вообще-то дали два года всего – нестрашно. Самое-то страшное, Олег, ждало впереди, – потряс указательным пальцем захмелевший Фан перед носом, затягивая паузу. – Освобождаюсь я через два года с малолетки и еду к себе домой в Миасс, в Челябинске у меня пересадка на другой поезд. Купил билет заранее чин по чину и в ожидании отправки тусуюсь по вокзалу, абсолютно никому не мешаю. Да тут же в киоске еще нож перочинный приобрел, так, просто, без задней мысли, понравилась вещичка, вот и купил. Свободно же они продавались, небольшие такие, с короткими лезвиями. Одет я был, конечно, не ахти как, сам пойми, некому было высылать шмотки. «Коцы» зековские, «куртян» от робы, правда, без номерка, «шкары» только гражданскими были. Захожу, значит, в буфет, беру бутерброд с чаем, бабки кое-какие все же были: заработал малость за время отсидки, жую себе и поглядываю на смазливую грудастую буфетчицу из-под ресниц. Только она, падла, виляет задницей перед каким-то плешивым, с галстуком, выставив на него золотые фиксы, а на меня ноль внимания. Зато два хмыря не пожалели со мной перекинуться парой ласковых. Откуда они взялись, сам не пойму.
Тут Фан сильно занервничал и сжал кулаки до посинения, заскрежетал зубами:
– Пристроились за моим столиком, без каких-либо разрешений, и тот, что поздоровее, внаглую мне бросает: «Дуй-ка, пидарчонок, за тарой, да побыстрей, пока я не рассердился». Это он мне при всех говорит, сечешь? Даже буфетчица услышала. С жалостью взглянула на меня. Видуха у меня, понимаешь, не соответствовала гражданской: стрижка короткая, одежонка бедная. Но я ему показал кое-чего из русской классики, за базар-то отвечать надо, раз ляпнул. Согласись, мне так его было не взять. Можно было, конечно, уйти, но а как потом жить с такой обидой всю жизнь, не забудется. Другой, может, и ушел бы, плюнул и ушел, но не я. Короче, саданул я его три раза с близкого расстояния перочинным ножиком в область живота и сердца, не задумываясь и даже не гадая. Кореш-то его посообразительнее оказался, деру дал, не стал впрягаться. Ментов, гнида, приволок. Все они петушатся до поры до времени, пока конкретно не втянешь по рылу. Тут уж они из штанов выпрыгивают, забывают, как выступали, и бегут за поддержкой. В общем, скрутили меня, как опасного преступника. Да я и не сопротивлялся, бросил им под ноги ножик и стою. Так нет же, повалили все равно и давай руки назад заламывать. Эх, зачем я не Брюс Ли, раскидал бы всех с ментами вместе, чтоб не лезли! – с досадой выговорил Фан, отхлебнув для успокоения еще грамм пятьдесят водяры, налитой в стакан из-под чая.
– Впаяли мне еще семь лет, не отходя от кассы. А за что? За то, что этот гандон штопаный не следил за своей хлебалой. Сам-то выжил, зараза! Сдох бы – хрен с ним, не обидно. Одной мразью меньше бы стало.
– Ну, а дальше-то что, отсидел, вернулся домой? – допытывался Олег, стараясь услышать дальнейшие похождения Федьки из первых уст.
– Ну, что дальше-то… Не вернулся я домой, ошибочка у тебя вышла. Отправился в Тюмень, оттуда в Ханты-Мансийск к нефтяным скважинам, потом по Казахстану «прошманялся», снова перекинулся на Русь. И все пользовался услугами организационного комитета, бесплатной поездкой, так сказать.
– Да, тяжковато тебе, Фан, пришлось, – протянул Олег, цокнув языком. – Тяжковато.
– А я не жалею! Мне такая жизнь нравится. Я уже сейчас не смогу усидеть на одном месте. Понимаешь, все куда-то тянет. Хочется новенького узнать, увидеть своими глазами.
– Побродяжничать, ты хочешь сказать? – поправил его Олег.
– Точно сказано, – не возразил Фан. – Присоединяйся, будешь попутчиком.
– Принимаешь в ряды бродяг?
– Если не понравится, можешь свалить в любое время. У нашей братии зависимости от кого-либо нет, – подшутил Федька, моргнув одним глазом.
– Тогда записывай в свои ряды, я не против, – засмеялся Олег. – Другой дороги пока я перед собой не вижу.
Когда наши герои доехали с пересадками до места назначения, под ногами уже похрустывал ощутимый слой снега, снега сибирской земли.
Многие из ехавших ребят тайгу и Сибирь видели впервые, и местному сибиряку не трудно было догадаться, что это залетные. Поработают, покуражатся, и айда обратно, кто куда.
В конторе лесосплава их наверняка ждали, быстро разместили в общагу, показали местную столовую. В городке показать им было нечего: небольшой угрюмый сибирский городок достопримечательностей, интересующих наших героев, не имел.
Обустроившись и сытно поев после длительной дороги, они решили сходить узнать насчет работы поконкретнее. И оказалось, что «мудак», отправивший их, перепутал Сибирь с Африкой или забыл, что здесь зимой реки замерзают, а сплав леса происходит лишь с весны до осени. Получилось так, что они прибыли только к закрытию сплава, и их могут принять пока только собирать щепки на заводе лесосплава, естественно, на зарплату, которую у себя в городе легко можно было заработать, сидя на вахте вахтером в каком-нибудь женском общежитии.
Видя, что здесь делать больше нечего, Олег Свиридов и Федька – Фан – с несколькими другими недовольными происшедшим ребятами, собрав оставшиеся деньги, выехали в город Кемерово и снова с помощью оргнабора направились вглубь тайги на лесоповал в небольшой таежный поселок в Тисульском районе.
Начальник леспромхоза, куда прибыли трудяги, был человеком общительным, старался говорить на «вы».
Высокого роста, с широкими плечами, даже сидя на стуле, заметно выделялся своей фигурой. Говорил он тихо, но внятно, так что переспрашивать не приходилось, и из его разговора было понятно, кто хозяин в кабинете. Долго расспрашивать он не стал, вкратце объяснил ситуацию в поселке, сказал, как себя вести и что нужно делать дальше.
– Вы, ребята, правильно меня поймите: здесь тайга, люди суровые, чуть что – могут быть неприятности. А вы еще молодые, много чего не понимаете, так что будьте внимательны. Устроитесь пока в гостинице, а потом будет видно.
Что он этим хотел сказать, никто не понял, но на всякий случай намотал на ус, видно, начальник имел в виду, чтобы они больно не выступали.
Дни шли своим чередом, зарплату получали вовремя, в общем, особо не жаловались. Федька устроился чикировщиком, а Олег – помощником вальщика.
Со временем из гостиницы их разместили по квартирам по два, по три человека. Правда, отопление в них было не центральное, топили углем. Федьку и Олега поселили к дяде Коле, успевшему уже пожить в одиночестве пару месяцев и обжиться на новом месте.
Утром уезжали они на вахтовых автобусах на делянку, вечером приезжали, а кто остался в леспромхозе, ходил в промзону сортировать древесину. И так шесть дней в неделю. В свободное время были пьянки и банный день. Дядя Коля был человеком в возрасте, имел за своей спиной большой опыт скитания по стране, перенес немало жизненных изворотов. Любил читать газеты, рассказывать о прожитых годах: как бегали вдовушки за ним, где у него остались дети, но больше всего Федьке и Олегу нравилось слушать о золотых приисках на севере. Дядя Коля так красочно рассказывал о них, гладя свою седую шевелюру, что у ребят от слова «золото» дух захватывало, потому как каждый из них ехал сюда с целью разбогатеть. И закончилось все тем, что, получив от него заветный адресок и напутствие, решили они немедля ехать дальше, на север.
– Вам, други мои, здесь делать нечего, пока есть силушки, – говорил дядя Коля, откашливаясь. – Был бы я чуть помладше возрастом, вряд ли меня бы тут удержали. А у вас все есть: и молодость, и силенки. Держите путь в Усть-Неру, что в Якутске. Это край золота, а золото, братцы, это жизнь. Если у вас ничего не выгорит с моим адресочком, то на приисках работа всегда найдется, а маляву для кореша я настрочу, передадите ему, чтобы не насторожился.