– Аркадий Александрович, – обратился к профессору Туманову Сергей, когда смех окончательно затих. – В книге, которую дал мне Иван Юрьевич, геологи высказывают предположение, что в этих самых местах, где мы сейчас находимся, когда-то существовало огромное озеро. Как вы думаете, та соляная равнина, вдоль которой мы ехали, и эта, лежащая у подножия холма с нашим городом, не могут ли они быть одним единым целым – дном того самого, древнего озера?
– Почему бы и нет, это вполне возможно. – Туманов задумчиво посмотрел на холм, обводя взглядом его очертания, словно любуясь им. – Все свидетельства путешественников прошлого говорят о том, что климат Южной Африки становится всё более и более засушливым, пустыня Калахари неумолимо наступает, а реки и озёра пересыхают. Озеро Нгами, ещё недавно, в девятнадцатом веке называли «внутренним морем». А теперь? А теперь это просто лужа, которую трудно назвать даже озером, не говоря уж про море… Посмотрим лучше на то, что есть у нас здесь и сейчас. Основание холма на востоке имеет характерную форму полумесяца, что очень похоже на изгиб береговой линии. Это видно невооружённым глазом, так что тут и большим специалистом быть не надо. Там же, как ты помнишь, Сергей, мы нашли на равнине останки африканских моллюсков, а это, согласись, веский аргумент в пользу такого предположения. И будущие раскопки покажут – верно ли оно. А заодно мы и узнаем, – Туманов улыбнулся и посмотрел на Владимира и Ирину, сидевших рядышков словно пара голубков, – кто всё-таки построил город – банту или мифические финикийцы?
Больше споров не было и остаток вечера прошёл спокойно.
Ботсванцы после ужина сразу собрались около маленького переносного телевизора и весь вечер посвятили просмотру какого-то двухсерийного фильма, что включил им Юрий, достав из сумки недавно купленный DVD-диск. Они с азартом следили за развивающимися на голубом экране событиями и громко обсуждали сцены драк, погонь и перестрелок, переживая за главного героя, который, к их большой радости, неизменно выходил победителем из всех мыслимых и немысленных передряг.
Перед сном, одевшись потеплей, Владимир и Ирина немного погуляли. Сегодня они не пошли вдоль скал, по уже известной им тропинке, а направились к подножию холма, где покоился под слоем земли древний город, который непонятным образом притягивал их к себе и словно просил раскрыть все его тайны. У самого холма они остановились на несколько минут и осмотрелись, глубоко вдыхая вечерний воздух, который после дождя казался особенно свежим и чистым. Серебристый лунный свет, заливавший всё вокруг, придавал окружающей местности какой-то таинственный вид, и словно подсказывал, что сейчас самое время для влюблённых. Подсказка была услышана, Владимир и Ирина одновременно повернулись друг к другу и, через мгновение, их губы сами собой слились в жарком поцелуе…
Обратный путь занял у них втрое больше времени. Они медленно шли, прижавшись друг к другу и часто останавливались, чтобы, поддавшись чувствам, вновь слиться в одном долгом поцелуе.
Когда Владимир, проводив Ирину до её палатки, вернулся к себе, то увидел, что несмотря на поздний час его соседи, Сергей с Юрием, ещё не спали. Они лежали и молча слушали радио, причём Сергей ещё читал и книгу, что лежала у него на коленях. Изображал в общем Юлия Цезаря, хотя тот по слухам мог делать три дела одновременно, а не два… Увидев вошедшего Владимира, друзья сразу оживились и, забыв про свои дела, тут же шутливо поинтересовались как прошла их с Ириной прогулка. Не пристовал ли к ним кто? Не напали ли на них дикие звери? Не пыталась ли Ирина соблазнить его?
Владимир, взглянув на их хитрые рожи, на провакацию не поддался и отшутился в том же духе. Однако дальше эту тему развивать не стал, а быстро разделся и лёг спать.
Спать, правда, не очень-то хотелось, и Владимир, последовав примеру Сергея с Юрием, прислушался к голосу диктора, вещавшего по радио о последних новостях в мире. Новости передавались на английском языке и Владимир с удивлением узнал, что Сергей с Юрией владеют им не хуже его, если даже не лучше, и совершенно не нуждаются в переводчике. Вот что значит постоянная практика и непосредственное общение с людьми – так любой язык выучить проще… Через пятнадцать минут, когда зазвучала какая-то местная музыка, Сергей, привстав, выключил радиоприёмник и переключился на Владимира, который молча лежал с открытыми глазами.
– Владимир, раз ты всё равно не спишь, я вот о чём хотел тебя спросить. В книге, что дал нам Иван Юрьевич, нет ни слова про пассионарные толчки и про старость народов. Почему ты считаешь, что попади финикийцы сюда, они всё равно были бы обречены на вымирание? Почему они должны были погибнуть здесь?
Владимир ответил не сразу. Он ещё не отошёл от поцелуев Ирины и мысленно перебирал в памяти эти прекрасные мгновения. Казалось он ещё продолжал чувствовать на своих губах её мягкие, сладкие губки. Все его мысли были заняты ею и он уже вовсю мечтал о завтрашнем дне, об их новой встрече… Неожиданный вопрос Сергея спустил его с небес на землю. Тряхнув головой, чтобы прогнать приятные воспоминания и грёзы, он перевёл взгляд на ожидающего Сергея и тихим, усталым голосом сказал:
– Мой ответ прост: главная причина их гибели коренилась в них самих – старость этноса.
– Это понятно. Но в чём конкретно это выражается, – не сдавался Сергей. – Поясни.
«Вот же пристал, как репей», – беззлобно ругнулся Владимир и, показушно тяжело вздохнув, сел на кровать. Делать нечего – отвечать придётся, всё равно ведь не отстанут, черти. Вон даже Юрий уши навострил, эх, горе-археологи…
– Этнос, как коллектив людей, – неспеша начал Владимир,– всегда противопоставляет себя другим, таким же коллективам – этносам, строя отношения с ними по принципу: мы – они. В старости внутренние связи, спаивавшие этот коллектив в одно единое целое, рвутся и у людей теряется ощущение единства, чувство локтя со своими соплеменниками. Это особенно характерно для фазы обскурации. Люди, если можно так сказать, меняются в худшую сторону, все пороки человечества выходят у них наружу. Безудержный эгоизм, трусость, предательство, жестокость и вероломство, распущенность и безверие – вот что становится знаменем эпохи. Такое вы немного ощутили на себе, когда после распада СССР пришла демократия и капитализм. Честность, принципиальность, патриотизм и прочие атрибуты высокой морали стали враз не нужны, высшим мерилом успеха стали деньги. И не важно каким путём они были заработаны! Убийствами, вымогательством, воровством, торговлей своим телом и душой – без разницы! Нет денег – ты лох, неудачник, быдло и, наконец, просто дурак! Везде беззаконие и коррупция… Народ сам по себе, а правительство с кучкой олигархов и ненасытной армией чиновников сами по себе. И доверия к друг другу у них нет. Видили такое у нас? – Дождавшись дружных кивков Сергея с Юрием, Владимир грустно усмехнулся и продолжил: – И то, что творилось и твориться у нас сейчас только цветочки, всё может быть гораздо хуже. Пассионариев становится слишком мало, чтобы определять нравы в обществе; их даже не хватает для защиты от внешних врагов. Верить никому нельзя. Предадут, оболгут… Доходит порой даже до того, что своих надо опасаться больше, чем иноземных врагов. В государстве начинаются внутренние распри и им нет конца. Этнос губит сам себя. И как говорится в Библии: «и встанет брат на брата, а сын на отца». Кровь начинает литься рекой… А если к внутренним рапрям добавить ещё целенаправленную агрессию соседей и природные бедствия: засуху, наводнения, истощение полей и так далее, то – гибель неизбежна. Сразу скажу – не всем этносам удаётся пережить эту страшную фазу, фазу обскурации.
Поясню. Этнос, в некотором смысле, можно сравнить с человеком. Сможет ли мужчина, которому сорок или, пусть даже, пятьдесят лет постоять за себя? Я думаю, да! А если ему семьдесят или все восемьдесят? Силы безвозвратно ушли и былая мощь сменилась дряхлостью, а здоровое некогда тело разъедают всевозможные болезни: «барахлит» сердце, отказывают печень и почки, плохо видят глаза, не ходят ноги. Так и у старого этноса – идёт закономерный распад единого некогда организма. Таков закон природы: всё что рождается когда-то – неизбежно умирает. Вечного ничего нет.