Может ли кто-нибудь из вас помочь мне теперь?
Он имел полное право обратиться с этим вопросом к окружающим. М-с Хауксби бросилась на шею разрыдавшейся м-с Дельвиль, м-с Бент повисла на них обеих, и не было ничего слышно, кроме звуков поцелуев, всхлипываний и рыданий.
— Простите! Я смяла ваши чудесные розы! — сказала м-с Хауксби, отнимая голову от бесформенной лепёшки из смятого розового коленкора и резины на плече м-с Дельвиль и спеша подойти к доктору.
М-с Дельвиль подобрала свою накидку и вышла из комнаты, вытирая глаза перчаткой, которую она так и не надела.
— Я всегда говорила, что она необыкновенная женщина! — истерически всхлипнула м-с Хауксби. — И она доказала это!
Через шесть недель м-с Бент с Дорой вернулись в отель. М-с Хауксби покинула страну слез и вздохов, перестала в конце концов упрекать себя за то, что растерялась в трудную минуту, и приступила снова к своим светским обязанностям.
— Итак, никто не умер, и все опять наладилось, и я поцеловала неряху, Полли. Но мне кажется, я постарела. Не заметно это на моем лице?
— Поцелуи вообще не оставляют таких следов. Но видите, к каким благотворным последствиям привёл внезапный приход неряхи.
— Они должны поставить ей памятник — только ни один скульптор не возьмётся лепить такой подол.
— А! — спокойно сказала м-с Маллови. — Она получила уже другую награду. Танцмейстер дал понять всем обитателям Симлы, что она пошла из любви к нему — из бесконечной любви к нему — спасти его ребёнка, и все поверили.
— Но м-с Бент…
— М-с Бент верит этому более, чем все остальные. Она уже не разговаривает с неряхой. Не правда ли, танцмейстер ангел?
М-с Хауксби пришла в ярость и в этом настроении отправилась в свою спальню. Двери комнат подруг были открыты.
— Полли, — донёсся голос из темноты, — что сказала та богатая наследница, толстая неуклюжая американка, когда её вынули из повалившейся рикши? Какое-то нелепое определение, заставившее расхохотаться человека, который её поднял.
— «Глупо», — ответила м-с Маллови. — Так в нос — «как глупо!»
— Именно, — послышался опять голос. — «Как глупо все это!»
— Что?
— Все. Дифтерит ребёнка, м-с Бент и танцмейстер, я, рыдающая в кресле, неряха, свалившаяся с облаков. Интересная тема.
— Гм!..
— Что вы об этом думаете?
— Не спрашивайте меня. Спите.
ХОЛМ ИЛЛЮЗИЙ
Он. Скажи твоим джампани, дорогая, чтобы они не очень спешили. Они забывают, что я не горный житель.
Она. Верное доказательство того, что я ни с кем больше не выезжала. Да, они совсем ещё неумелые. Но куда мы отправимся?
Он. Как обыкновенно — на край света. Нет, на Джакко.
Она. Так возьми с собой своего пони. Это далёкий путь.
Он. И слава Богу, это в последний раз!
Она. Ты так думаешь? Я не решалась писать тебе об этом все последние месяцы.
Он. Так думаю! Я запустил все свои дела за осень, а ты говоришь так, как будто слышишь это в первый раз. Почему это?
Она. Почему? О! Я не знаю. Я тоже много думала.
Он. И что же, ты изменила своё решение?
Она. Нет. Ты знаешь, что я образец постоянства. Какие же у тебя планы?
Он. У нас, дорогая моя, прошу тебя.
Она. Хорошо, у нас. Бедный мой мальчик, как натёрла тебе лоб шапка! Ты пробовал полечить чем-нибудь?
Он. Это пройдёт через день-другой. Наш план довольно простой. Тонга рано утром, Калька в двенадцать часов, Умбала в семь, затем ночным поездом в Бомбей, оттуда пароходом 21-го в Рим. Так я думаю. Континент и Швеция на десять недель медового месяца.
Она. Тс-с! Не говори об этом таким образом. Это меня пугает. Гай, сколько времени мы с тобой безумствовали?
Он. Семь месяцев, две недели и я не помню в точности сколько часов. Постараюсь припомнить.
Она. Я хотела бы, чтобы ты припомнил. Кто это там двое на Блессингтонской дороге?
Он. Ибрэй и жена Пиннера. Что тебе за дело до них? Скажи мне лучше, что ты делала, о чем говорила и думала.