— Хотите вы поговорить серьёзно?
— Непременно, дорогая, потому что вижу, что вы собираетесь сделать большую ошибку.
— Я не сделала ни одной ошибки в жизни — по крайней мере, такой, какой не могла бы объяснить впоследствии.
— Собираетесь сделать ошибку, — повторила м-с Маллови спокойно. — Невозможно устраивать салоны в Симле. К этому слишком много препятствий.
— Почему? Казалось бы, так легко.
— И вместе с тем так трудно.
— Много ли умных женщин в Симле?
— Я и вы, — не задумываясь ни на минуту, сказала м-с Хауксби.
— Скромная женщина! М-с Фирдон поблагодарила бы вас за это. А сколько умных мужчин?
— О! их… сотни, — смело произнесла м-с Хауксби.
— Роковое заблуждение! Ни одного. Они все на откупе у правительства. Возьмите, например, моего мужа. Джек был умным человеком, хотя, может быть, мне и не следовало бы этого говорить. Правительство съело его. Все его мысли и способности к разговору — он в самом деле был прекрасный собеседник, даже для жены, в старые времена — и все это отнято у него, переработано этой кухней человеческих мозгов — правительством. И так с каждым человеком, который находится здесь на службе. Я не думаю, чтобы русский каторжник из-под кнута был способен наслаждаться отдыхом в кругу себе подобных. А все наши мужчины здесь каторжники в золочёных кандалах.
— Но есть же десятки…
— Знаю, что вы хотите сказать. Десятки бездельников гуляют на свободе или в отпуску. Но всех их можно разделить на две категории. Штатские, которые были бы очаровательны, если бы обладали лоском и манерами военных, и военные, которым только не хватает образования штатских. Это — рыночные чайники из хорошего материала, но без отделки. Бедняжки, они, конечно, не виноваты и ничем не могут помочь себе. Штатский может быть терпим только после того, как он лет пятнадцать потёрся по разным гостиным.
— А военный?
— После такого же срока службы. Молодёжь обеих категорий ужасна. Но таких вы, конечно, будете иметь десятки в вашем салоне.
— Не буду! — с гордостью заявила м-с Хауксби. — Я поставлю у дверей их собственное начальство, чтобы оно поворачивало их обратно. Я пошлю их играть с девочкой Топсхэма.
— Девочка будет им рада. Но вернёмся к вашему салону. Предположим, вам удастся собрать всех наших дам и мужчин, что вы будете с ними делать? Заставите их разговаривать? Они все тотчас же начнут флиртовать. Ваш салон сделается в конце концов местом скандалов.
— Это соображение, пожалуй, не лишено мудрости.
— В нем не столько мудрости, сколько знания света. Двенадцать лет жизни в Симле могли привести к мысли, что в Индии не может образоваться никакого постоянного центра. Все мы только мелкие брызги грязи на склоне холма — сегодня здесь, а завтра, может быть, уже отнесены за тридевять земель. Мы утратили способность поддерживать разговор — по крайней мере, наши мужчины. У нас нет того, что называют обществом…
— Джордж Эллиот во плоти, — ядовито вставила м-с Хауксби.
— И вместе взятые, милая моя насмешница, мы, мужчины и женщины, ничего не значим. Подите-ка на веранду и посмотрите на аллею!
Обе смотрели вниз, на улицу, быстро наполнявшуюся обитателями Симлы, спешившими воспользоваться промежутком между дождём и туманом.
— Как же вы думаете остановить этот поток? Смотрите! Тут и Муссук — глава неизвестно чего. Он имеет положение в стране, хотя и ест, как ломовой извозчик. И полковник Блюпи, и генерал Гручер, и сэр Дугальд Делани, и сэр Генри Хаугтон, и г-н Джелатти. Все власти и все начальство департаментов.
— И все они мои пламенные поклонники, — с упоением проговорила м-с Хауксби. — Сэр Генри Хаугтон сохнет по мне. Но продолжайте.
— Каждый из этих людей в отдельности чего-нибудь стоит. Вместе они — только сборище англо-индусов.