Так уходила ночь. Так она прощалась со своими замерзшими, заблудшими детьми, потерявшимися и покинутыми на этой погибающей планете. Она, возможно, хотела, наконец, прекратить их страдания, избавить от ложных надежд, обнять, приласкать и забрать с собой, отныне и во веки веков.
Связаться с Западной Пальмирой по радиосвязи не получалось. С другими заселенными городами и провинциями, с которыми стараниями отважной исследовательской экспедицией под названием «Искатели Света Пальмиры» удалось наладить радиокоммуникации, также выйти на связь не вышло. Отовсюду доносилось лишь траурное урчание радиошума. Ганс, помогающий в свое время разрабатывать схему коммуникационных вышек, предположил две возможные причины, по которым в ответ на их «Прием!» никто не отзывался. Первую он назвал «Зоной покрытия радиовышек». Та была достаточно узкой. Из-за горной местности она сильно ограничивалась, захватывая область в пределах 15-20 километров. От Вильямартина до Западной Пальмиры было больше 50 километров. И если хотя бы одна из вышек не работала, ждать обратной связи было бесполезно. Второй причиной оказалась возможность обрушения или поломки вышки от сильного ветра. Однако в данном случае включалась резервная вышка, также выстроенная в пределах селения. Возможность обрушения обеих укрепленных вышек была очень маловероятна. Такого еще никогда не случалось. Сознание сопротивлялось, отказываясь верить в совпадение с исчезновением людей и поломкой вышек. Но, в любом случае, самой страшной причиной, которую Ланге не называл, оставалась самая очевидная – отсутствие оператора на месте приема сигнала. Оператор покидал свое место только в одном случае – когда его сменял другой. Таковы были правила. Таков был закон.
На вторые сутки «Сумеречной Ярости» друзья стали свидетелями очередного загадочного события. Дремлющий у теплого генератора Рыжий иногда недовольно похрапывал. Своей болтовней они мешали ему спать. Казалось, это единственное, что могло потревожить зверя. Но нет. Неожиданно пес вскочил и беспокойно взвыл. «Вуф-Вуф!..» – протянул он, стряхнув со своей дрожащей худой спины покрывало, которым заботливо прикрыл его хозяин, чтобы тот не замерз.
–Ладно-ладно, мы больше не будем тебе мешать, дружище! – отшутился Ланге.
–Тихо! Помолчи, Ганс… – прислушиваясь к тишине, попросил его Портной. Он знал, что Рыжий не будет без причины выть на Луну или лаять, словно вредная мелкая шавка, впечатленная кошмарным сном про котов-убийц или тараканов-ниндзя. Это был взрослый и спокойный пес, история породы которого уходит за пределы двух тысячелетий. – Рыжий не стал бы просто так лаять. Потуши свет! – попросил он Ланге.
Ганс без промедления исполнил волю товарища и подошел к входу.
–Может, учуял чего? – дернулся он к занавеске, которая прикрывала окно входной двери.
–Стой! – подбежал к нему Портной и ударил по руке.
–Ты чего? Больно же! – потирая место удара, возмутился тот.
Рыжий снова залаял. Портной прижал его к себе, успокаивая его и поглаживая по голове. Пес перестал лаять, но продолжал озабоченно поскуливать.
–Там кто-то есть, – прошептал Портной.
–Где есть? О чем это ты? – развел руками Ганс.
–За дверью, балбес! Тащи одеяло! Быстро! Рыжий так не успокоится, – поторопил он друга. – Неугомонный пес, – переключился он на животное. Пес вновь собирался завести свою громкую предупреждающую песнь.
Ланге быстро притащил плед и накрыл им собаку. Тот, наконец, притих. Но тишина оказалась лживой мерзавкой, приласкавшей их слух лишь на мгновение. Ведь через миг ее сладкий шепот сменился утробным рычанием, отразившимся в дребезжании стен и металлических генераторов. Это было похоже на отголоски низкомагнитудных толчков или же движение каравана, состоящее из тяжелого гусеничного транспорта. Затем беспокойный рокот стих. Но это был не конец. В следующий момент за окном вдруг послышалось шуршанье и хруст снега, сминающегося под чьей-то уверенной поступью. Некто, находящийся снаружи в самый разгар бури, смахнул налипший на окне снег и прислонился к стеклу, пытаясь вглядеться в темноту. Сквозь едва просвечивающуюся мешковатую ткань было видно силуэт человека, прикрывающего уличный сумеречный свет своим могучим телом в толстой зимней экипировке.
–Может, это какие спасатели? – прошептал Ланге.
–Черта с два! – выдал Портной. – Они могут быть кем угодно. Мы не станем этого выяснять, ясно?
Друзья знали, что этот новый мир полон опасностей со стороны как диких зверей, так и людей. И если животное просто пытается найти себе пищу, чтобы выжить, то человек не упустит возможности воспользоваться всеми благами анархии и просто насладиться безнаказанностью, просто так, ради забавы ненадолго слететь с катушек. Отторжение каких бы то ни было норм, мародерство, тяга к жестокости, саморасправе и другие отголоски неконтролируемой социопатии процветали в полной мере. Они, словно чума, преследующая кризис, распространялись с бешеной скоростью, развивались и трансформировались в невообразимые формы – гибриды глупости и жестокости.
«Что ты тут высматриваешь, брат?» – послышался из-за двери глухой, грубый мужской голос, произнесенный будто кем-то в противогазе. Человек, вглядывающийся в окно, повернулся к обратившемуся к нему мужчине и ответил: «Да черт его знает, брат!.. Может, от бури уже крышу сносит. Показалось, что лай собачий слышал!» – добавил он и вновь прислонился к окну. «А ну, дай-ка я гляну», – поменялись местами неизвестные. Второй на секунду прислонился к окну, затем несколько раз подергал ручку двери и сказал: «Странно! Я же лично проверял это место перед тем, как отправиться на восток. Дверь была открытой. Мы ведь не оставляем их запертыми, верно?.. Нам же не нужно, чтобы сюда кто-то вернулся? – задал наводящий вопрос второй. Первый, вероятно, одобрительно кивнул. – Вот и я так думаю, – продолжил тот. – Да и ладно. От ветра, наверное, захлопнулась. Вряд ли собака умеет замыкаться изнутри! – расхохотался он. – Ты давай, это, поставь нашу метку – и погнали дальше. Впереди еще много таких загонов с собаками!» – злобно проговорил он. Тот, который первым заинтересовался убежищем, открыл банку с краской, болтающуюся на поясе. Под днищем жестяной банки находился отсек с отверстиями, где устанавливалась горящая спиртовка, разогревающая черно-красную смесь. Открутив крышку, он вынул плавающую в краске кисточку и начертил на окне круг с двумя горизонтальными полосками. Капли горячей смеси, стекающей по окну, быстро поддались холоду и застыли, оставив зловещий оттиск не только на поверхности стекла, но и в душе друзей, прячущихся по другую сторону двери.
Портной и Ланге терпеливо ждали окончания бури. Теперь они чувствовали всеми фибрами души и считали своим священным долгом, что нужно посетить все заселенные города и провинции, расположенные по пути в Западную Пальмиру. Им не терпелось добраться до дома и узнать, постигло ли их родные земли то же загадочное опустение или же нет – пронесло. Дни до окончания бури тянулись, словно тот стекающий по стеклу остывающий мазут, которым был начертан странный символ. Ничего не хотелось делать. Все буквально валилось из рук. Но Портной и Ганс были скованы одной нерушимой цепью, которую природа повесила на внешнюю сторону двери и скрепила огромным замком, выбросив впоследствии ключ – Сумеречной Яростью, покоряющуюся только времени и первому лучу Солнца.
И вот настал тот день, когда буря стихла, оставив за собой дремлющие сугробы снега, мирно облокотившиеся о стены домов. Тяжелая грозовая туча ушла на восток, освободив место для теплого Солнца, которое вот-вот собиралось показать свою макушку.
Выбравшись из-под высокого перемета, наваленного неуемной силой над входом в убежище, парни, наконец, оказались на улице. Буря оставляла за собой не только обледенелые трупы бедняг, не сумевших найти убежище, но и разрушенные сараи, крыши домов и другие неукрепленные сооружения. И если человек тут же не брался за ремонт своего жилища, оно превращалось в руины. Вильямартин был обречен.