Их квартиру реквизировало правительственное учреждение; мебель и книги, сданные на хранение, полностью пропали, часть сгорела при попадании бомбы, а часть разграбили пожарники. Элизабет, лингвист по образованию, стала работать в секретном отделе министерства иностранных дел.
Дом ее родителей когда-то был солидной георгианской виллой с видом на Пустошь. Джон Верней приехал ранним утром из Ливерпуля, проведя ночь в переполненном вагоне. Кованый забор и ворота были грубо вырваны сборщиками утиля, а главный сад, когда-то ухоженный, зарос сорняками и кустами как джунгли, да по ночам его топтали солдаты со своими подружками. Задний сад представлял собой воронку от небольшой бомбы; нагромождение глины, скульптур, кирпича и стекла от разрушенной оранжереи; над всем по грудь возвышался ивняк. Все окна исчезли с задней стены, их закрыли щитами из картона и досок, которые погрузили главные комнаты в бесконечный мрак. «Добро пожаловать в хаос и тьму,» сказал его дядя радушно.
Слуг не было, старый сбежал, молодого призвали в армию. Перед уходом на службу Элизабет приготовила ему чаю.
Здесь он и жил. Элизабет сказала ему, что еще счастье иметь дом. Мебель было не достать, цены на меблированные квартиры превосходили их доход, который теперь ограничивался ее жалованьем. Они могли бы найти что-нибудь за городом, но бездетная Элизабет не могла уволиться с работы. Кроме того, у него был избирательный округ.
Округ также изменился. Фабрика, огороженная колючей проволокой, как концлагерь, стояла в общественном парке. На окрестных улицах когда-то опрятные дома потенциальных либералов были разбомблены, отремонтированы, конфискованы, и заполнены пришлым пролетариатом. Каждый день он получал кучу писем с жалобами от избирателей, высланных в провинциальные пансионаты. Он надеялся, что его награда и хромота помогут снискать сочувствие, но новые жители оказались безразличны к тяготам войны Вместо этого они проявляли скептическое любопытство по поводу социального обеспечения. «Это толпа красных,» сказал либеральный функционер.
«Вы хотите сказать, что я не пройду? »
«Ну, мы устроим им хорошую драку. Тори выдвигают летчика, героя битвы за Британию. Боюсь, он заберет большинство голосов из остатков среднего класса.»
На выборах Джон Верней был в самом хвосте. Избрали озлобленного еврея-учителя. Центр оплатил его взнос, но выборы дорого ему стоили. А когда они прошли, Джону Вернею было абсолютно нечем заняться.
Он остался в Хэмпстеде, помогал тетке заправлять постели после того, как Элизабет уходила на работу, хромал к зеленщику и рыбнику, полный ненависти, стоял в очередях, помогал Элизабет мыть посуду по вечерам. Они ели в кухне, где его тетка вкусно готовила скудные пайки. Его дядя три дня в неделю ходил помогать упаковать пакеты для Явы.
Элизабет, серьезная натура, никогда не говорила о работе, объектом которой на самом деле были враждебные и репрессивные правительства Восточной Европы. Как-то вечером в ресторане появился мужчина и заговорил с ней, высокий молодой человек с болезненным орлиным лицом, исполненным интеллектом и юмором. «Это начальник моего отдела,» сказала она. «Он такой забавный.»
«Похож на еврея.»
«Я полагаю, так и есть. Он – сильный консерватор и ненавидит работу,» торопливо добавила она, так как после поражения на выборах Джон стал ярым антисемитом.
«Сейчас абсолютно незачем работать на государство,» сказал он. «Война закончилась.»
«Наша работа только начинается. Никого из нас не отпустят. Ты должен понимать, ситуацию в нашей стране.»
Элизабет часто начинала объяснять ему «ситуацию». Ниточка за ниточкой, узелок за узелком, всю холодную зиму, она раскрывала широкую сеть правительственного контроля, которую сплели в его отсутствие. Он был воспитан в традиционном либерализме, и система отвращала его.