- Отдохнуть, черт побери! Срочно закажите мне билет на первую же ракету, отбывающую в Литтл-Америку. Я вылетаю в Нью-Йорк, а оттуда - на Южный полюс. Понятно?
- Да, мистер Кортней.
Я повесил трубку и только тогда заметил, каким пристальным и сочувствующим взглядом смотрит на меня Кэти.
- Знаешь, Митч, - наконец сказала она, - пожалуй, я была к тебе несправедлива, когда упрекала за несносный характер. Теперь я понимаю, откуда он, если вся работа у тебя такая.
- Ну, пожалуй, не вся, - ответил я. - Это один из самых злостных случаев саботажа, с которым мне приходилось сталкиваться. Но и других неприятностей хватает. Каждый норовит подложить тебе свинью. Надо спешить на аэродром, дорогая. Ты едешь со мною?
Она помедлила, прежде чем ответить.
- Ты не рассердишься, если я останусь и осмотрю город?
- Конечно, нет. Надеюсь, ты найдешь здесь много интересного. А когда вернешься в Нью-Йорк, я уже буду там.
Мы поцеловались на прощанье, и я выбежал из кабинета Гарриса.
Контора к тому времени уже опустела. Я велел сторожу, как только уйдет Кэти, запереть помещение и никого не пускать до особого распоряжения.
Выйдя на улицу, я поднял глаза и увидел Кэти: она махала мне рукой из окна этого неправдоподобного, зыбкого здания.
6
Когда в Нью-Йорке я сбежал по трапу, Эстер уже ждала меня.
- Молодчина, - похвалил я ее. - Когда отлетает ракета на полюс?
- Через двенадцать минут, с шестой полосы, мистер Кортней. Вот ваш билет. А это завтрак на всякий случай…
- Прекрасно. - Я действительно не успел поесть. Мы направились к шестой полосе; жуя на ходу бутерброд с эрзац-сыром, я спросил:
- Что нового в конторе?
- Ваши увольнения в Сан-Диего наделали много шума. Отдел личного состава пожаловался мистеру Шокену, но он вас поддержал - так балла на четыре, не больше.
Новость была не из приятных. Двенадцать баллов - это ураган, буря. Из кабинета Шокена доносились бы громовые раскаты: «Да как смеете вы, мелкая сошка, критиковать действия члена правления, облеченного правами?!. Чтоб я больше этого не слышал!..» и так далее. Четыре балла - это всего лишь крепчает ветерок, и мелким суденышкам лучше укрыться в гавани, ну, что-нибудь вроде: «Джентльмены, я уверен, что мистер Кортней имел все основания принять подобные меры. Занимаясь будничными делами, люди часто теряют чувство Большой перспективы…»
Я спросил у Эстер:
- Что, секретарша Ренстеда - просто одна из его сотрудниц или… - я хотел было сказать «наушница», но вовремя удержался: - …э-э… его доверенное лицо?
- Да, он ей очень доверяет, - уклончиво ответила Эстер.
- А как она отнеслась к скандалу в Сан-Диего?
- Мне передали - хохотала, как безумная.
Больше я не стал расспрашивать. Выяснить как бы невзначай, что думает о тебе большое начальство, - это одно, но выспрашивать, что говорят рядовые сотрудницы, - все равно, что поощрять подчиненных к доносам. Хотя не скажу, чтобы у нас в конторе было мало охотниц до этого.
- Я хочу тут же вылететь обратно, - сказал я Эстер. - Только выясню кое-что с Ренстедом.
- Ваша жена не едет с вами?
- Нет. Я собираюсь разорвать Ренстеда на куски, а она хирург и, чего доброго, еще вздумает сшить его.
Эстер вежливо хихикнула.
- Приятного путешествия, мистер Кортней, - сказала она. Мы подошли к шестой полосе.
***
Но путешествие оказалось не из приятных. Летели Мы довольно низко на отвратительной маломестной туристской ракете. Призматические стекла иллюминаторов неизменно вызывают у меня приступы воздушной болезни. Когда поворачиваешь голову и смотришь в такое стекло, видишь все внизу, прямо по вертикали. Но, пожалуй, хуже всего оказалась реклама - творение фирмы «Таунтон и K°».