- Где вы? Кто со мной сейчас говорит? Где это место? - Коннер попытался определить направление в бесконечном вращении.
Голос продолжал звучать: - Нигде. Здесь нет ни времени, ни пространства.
Невидимая нить контакта была тонка, она исчезла совсем, оставив его в невесомом аду, в центре которого вопил Коннер: не уходи, не уходи, подожди меня снаружи, не уходи...
- Он приходит в себя,- заметил один из земных голосов, и отчаяние, одиночество и муки отступили перед ужасной физической дурнотой. Коннер открыл глаза и увидел перед собой бодрое, совершенно невинное лицо доктора Римини. Доктор что-то успокаивающе пробормотал. Коннер не любил этого, потому что слишком часто слышал это. Он молча выслушал доктора, механически пообещав, что больше не будет этого делать и снова погрузился в апатию, из которой он выходил только два раза, чтобы совершить напрасные попытки самоубийства.
- Я вас не понимаю,- сказал Римини. Он говорил дружески и сочувственно, но теперь Коннер знал, как пусты были его слова. Он был абсолютно безразличен Римини и тот видел в нем только неподдающийся и все еще интересный для него случай. Он приоткрыл щель в своей душе, чтобы прислушаться к болтовне врача.- Во время несчастного случая вы проявили огромную волю к жизни, мистер Коннер. И после того, как вы перенесли все пытки, вам совершенно бессмысленно сдаваться именно теперь...
Однако Коннер пропустил мимо ушей поток слов Римини и единственное, что он воспринял, это смертельный страх врача. Все воспринимали Коннера как отвратительную, мыслящую, зловредную вещь и страх перед тем, чем был Коннер - если бы он читал мои мысли, он бы узнал, что я...- в его душу просочился поток непристойностей, которые, по крайней мере, частично могли бы стать причиной его самоубийства. Таким был не только врач, таких было много, так что Коннеру даже в больнице приходилось переносить животный ужас тела и муки души, как и везде, где душами людей владели страсти и желания. Он заполз в больницу как в дыру, затащив с собой все это, и он появлялся снаружи только тогда, когда пытался покончить самоубийством, но это ему никак не удавалось.
Римини, наконец снова начал тараторить, а Коннер лежал и смотрел в потолок. Он охотно рассмеялся бы. Но, нет, ему этого не хотелось.
Они говорят о воле к жизни, которую он проявил во время несчастного случая! Это был тяжелый несчастный случай. Один из огромных космических кораблей взорвался в космосе и у экипажа едва хватило времени, чтобы сесть в спасательный бот, а четыре человека надели надувные скафандры и выбросились в космос.
Других так и не нашли. Иногда Коннеру казалось, что ему хотелось бы быть одним из них: было бы милосерднее, если бы система жизнеобеспечения скафандра сразу вышла бы из строя, так, чтобы все они умерли бы как можно быстрее. А теперь не сошли ли они с ума в ожидании мучительной смерти? Плавали ли они когда-нибудь в бесконечной тьме и вечной ночи? Он отбросил эти мысли.
Надувные скафандры были придуманы для того, чтобы защитить человека на пару минут, пока спасательный бот не подберет потерпевших крушение. Коннер дышал регенерированным воздухом, ему делались внутривенные инъекции питательного раствора, и он остался в живых. Он жил все время. Дни, недели, месяцы, бесконечное падение в открытом пространстве, вращаясь в своем прозрачном скафандре-пузыре, а вокруг нет ничего, кроме триллионов и триллионов звезд.
Ему тогда не удавалось измерить время. Он не мог понять, где находится верх, а где низ, у него не было никаких ориентиров. Не было видно ничего, кроме далеких сверкающих точек звезд, кружащихся вокруг него, пока он целыми днями вращался вокруг своего собственного центра тяжести.